Короткое описание: Эта повесть – взгляд человека из глубинки на окружающий его мир и собственное положение в этом мире. Эта повесть – попытка понять свое место в «огромном пищеварительном тракте мироздания» и свое предназначение в жизни.
Рудименты. Оглавление. Глава 1. Антон и вступление. Глава 2. Тоня и проститутки. Глава 3. Женька 1 и гопники. Глава 4. Женька 2, чурки и ваниль. Глава 5. Конец и расставание.
Пишущая машинка (благодарности). Даша хоть и считает машинку моей любовницей, бдительно следит, чтобы страниц этак 5 в день были готовы и чтобы при этом ничто не мешало процессу. За это я дарю слова благодарности. Мои немногочисленные, но близкие до атомов, друзья. Которые, надрываясь, несли ее мне в подарок, что хоть и было преисполнено шуткой, явилось величайшим признанием. Спасибо Вам. Мои Мама и Папа хранили машинку в минуты тяжелейших мук, что стало главным признанием. Огромное спасибо Вам. Моя кошка, пристрастилась вырывать напечатанные листы, а это тоже что-то да значит. Спасибо. Без вас мне и строчки не написать: Стас, Рената, Антон, Даша, Паша, Настя, Саша, Эдик, Иосиф Александрович, Даша Б., мама, папа. Глава 1. Антон и вступление. 1. Бывает такое время, когда все катиться под откос и тогда, именно в минуты ужасных потрясений или иных тяжестей, ты садишься за машинку с почти маниакальным желанием писать. Но хоть ты тресни, в голове, ни строчки. И ты начинаешь думать, что если бы у тебя была хоть одна хорошая добротная фраза – все стало бы лучше в миг. «Ах, кабы добра! Все было бы спасено». Примерно та же история. Только доброту эту пытаешься разглядеть в себе и уложить ровненько на бумагу для того только, чтобы исцелиться. Именно исцелиться, не иначе. Если вдуматься, то искусство в широком смысле и в частности литература – несут под собой возможность и цель исцеления автора и читателя. Немного высокомерно, конечно. А еще, если разобраться, то для чего человек берет в руки книгу? Конечно, если эта книга, которую ему необходимо прочесть для овладения навыком определенным, то тут все ясно. Хочешь научиться стены красить – прочитал. Но другое дело, и ведь истинно другое, когда ты берешься за книгу заведомо тебе незнакомую. Берешь ее безо всякой ранней цели. И вот тогда все иначе. С самого первого мгновения, как ты ее берешь, ты не так спешишь, снимая ее с полки, потому что тебе не нужно из нее что-то конкретное. Ты непременно вертишь ее в руках, рассматриваешь какое-то время. Да, если уж так, то ты открывать ее будешь медленнее, словно извиняясь за то, что потревожил ее ото сна, в котором она находилась, ожидая нового читателя. Мы напрягаем глаза, отказываемся от каких-то дел: все, чтобы почитать. И для этого должна быть цель. Причем цель эта весит не меньше, чем та, которая заставила написать. Может тогда, и то и другое – это своего рода лекарства? Микстура от неправильно выбранных поступков, от навязчивых мыслей, сомнений, или же вовсе от Боли бытия. Возможно, название последнего «недуга» (или закономерного следствия нашей сознательной жизни), звучит и чересчур патетично – все равно. Можно называть его как угодно, или вообще отказываться от существования подобного чувства, но каждый из нас изо дня в день подвержен влиянию этой боли. На страницах этой книги, так или иначе, пойдет речь как раз о Боли бытия. Я старался не искать определенной истории, не выуживал бисер событий с целью создания первоклассного сюжета. Исключение составляют несколько событий, один важный сон, один сон менее важный и прощальное событие. Все эти вещи произошли в действительности со мной и моими друзьями: Тоней, Женькой 1 и Женькой 2. Куда более важным, чем сюжет, для меня стали чувства неудовлетворенности и несогласия с самим фактом и формой мироустройства, которые испытывают герои этой книги. Каждый из них сталкивается с вещами, событиями и людьми, чуть большими, нежели они сами. И куда более стойкими и сильными, чем кто бы то ни были из моих друзей. О Боли бытия можно сказать только то, что в данном случае, понимается не физическая боль (хотя, Бытие само по себе часто доставляет нам и данный вид неудобства), а, скорее, ощущение, одно только ощущение, что мир устроен совершенно не так, как мы полагали в детстве и полагаем до сих пор. Окружающий мир, во всем его многообразии – не подчиняется нам. Я знаю, что когда-то давно, у человека был волосяной покров. Он нужен был ему для защиты, что и логично, и поддержания температуры. Позже, необходимость в этом отпала, так как появилась одежда. Волосяной покров исчез, сохранившись лишь в нескольких участках тела, покрытых мехом. По сути, волосяной покров есть и поныне, но его мало и он локализован. Так вот, волосатость современного человека, называют рудиментарным признаком. Герои этой книги – тоже рудименты, такие же, как волосы под мышкой или на лице. Rudimentum от латинского – зачаток, начальная ступень, или все то, что не взаимодействует активно с настоящим временем, хотя продолжает в нем присутствовать. Мои друзья когда-то давно были созданы для строго обозначенных целей: хорошо работать, стать приличными людьми и т.д., но с прошествием времени, они, как и волосяной покров, стали не нужны. Но, секунду. Вправе ли я вообще сравнивать человеческие существа с волосами на теле? Смогу ли я доподлинно утверждать, что герои-рудементы, о которых идет речь в книге, не несут никакой функции и расположены как печать одной лишь эволюции? Конечно, не могу и не вправе. Единственное, что я могу – помочь им самим разобраться, для чего они были созданы и какую функцию несут. При этом заняв позицию наблюдателя, лишь изредка соприкасаясь лично с тем, что происходит. Возможно, это поможет даже справиться моим друзьям с Болью бытия, кто знает. Если не подходит волосяной покров, то можно попробовать взять другой рудиментарный орган – аппендикс. Это отросток слепой кишки. В детстве, кстати, я полагал, что кожура от семечек попадает именно в него, обходя желудок и, застревает, вызывая воспаление. Как понять, что аппендикс есть результат голой эволюции? Просто: в данный момент он выполняет никакой функции. Ученые, конечно, спорят, но споры аппендиксу значения не добавляют. Можно предположить, что аппендикс – это контейнер для продуктов распада, которые поступают в него от иных органов жизнедеятельности организма. Этого права у нас никто не отнимает. Если аппендикс – контейнер, то у него появляется функция. Теперь по его содержимому можно установить процесс пищеварения. Этого права у нас тоже никто не отнимает. Если так, то по содержимому наших героев, по тому, что они чувствуют, можно понять как работает огромный Пищеварительный тракт мироздания. Громко, но звучит же, правда? 2. Жаловался, что ни строчки не приходит в голову, а сам уже несколько страниц написал. Мама мне всегда говорила «Глаза бояться, а руки делают». При этом она становилась строгой, а саму эту фразу произносила особым тоном для поговорок. Наверное, у каждого уважающего себя родителя есть такой тон. В него он пытается уместить всю мудрость поколений и показать при этом, что сам взрослый является частью этой мудрости. Говорила мне мама эту фразу в тех случаях, когда мне нужно было сделать домашнюю работу, а я весь день ходил по комнате и не мог никак сесть ее сделать. Потом, конечно, делал ее минут за двадцать, прибегал хвастаться и получал в ответ поговорку. Могу немного рассказать о себе. Я себе напоминаю куриное пищеварение. Просто, когда нужно рассказать о себе, мне приходит в голову только то, что произошло недавно, а остального будто и не было. Тогда начинаю с возраста, профессии. И тут-то меня молнией ударяет, мол «я еще и институт закончил!». Может, я раздуваю из мухи слона (если бы я говорил это своему ребенку, сказал бы это особым тоном для поговорок), но мне от такого вида памяти не по себе. Всю свою жизнь живу словно один день. Что-то происходит в этот огромный день, а я все упускаю из виду, как курица при еде сразу все «выпускает» из себя. Такое чувство, что чего-то постоянно жду. А потом, когда думаю что я упустил, то понимаю, что пропустил я свою настоящую жизнь, в размен пустячному моему ожиданию. И думаю еще, когда вижу кого-то на улице, что он работает именно там, где я должен работать, что он настоящей жизнью живет. В такой момент, мне кажется, что я еще не приземлился. Ведь так вся жизнь устроена: мы сперва летаем над землей и даже смотрим на все со стороны, а потом, бах, и приземляемся. Я приземляюсь, потому что недавно окончил институт, ищу хорошую работу, себя. Этакое длительное у меня приземление. Но когда оно наступит? Может, когда стоящую работу получу. Вообще, признаться, отношения с работой у меня давно не клеятся. Несколько лет назад работал на одном предприятии. Старая система, если что-то вам это скажет. Сотрудники - сплошь педагоги. Начальник, много лет работает директором, но директором не простым, а школьным, что, несомненно, накладывает свой отпечаток. Зарплата маленькая была совсем, но мне хватало. Будучи студентом, не очень много нужно для равновесия и, счастья, что ли. Но коллеги мои очень любили поплакать о том, как им не хватает денег и как плохо, что нам не платят много. Меня это, признаться, раздражало жуть как. Мне-то, собственно говоря, не так уж много нужно было: в кино сходить или из одежды что прикупить. А коллеги не переставая, горланили о низкой зарплате. Без конца. «Ребенку нужно в школу учебники купить, а это аж две тысячи рублей!». «Колготки новые нужно купить, а денег на них до весны не будет!». И так далее. Тошно становилось от их разговоров. Очень мне не хотелось думать о деньгах и тем более, что их недостает. Если я хотел когда-то взрослым стать как они, то такую плаксивость по поводу денег я уж точно не хотел принимать на себя. Отработал я в этой каше месяца три и понял, что что-то не так. Хоть убей, не хотелось мне идти туда по утрам и составлять отчеты и делать липовые исследования. При любом случае, я говорил друзьям, что не хочу на работу, просил помощи или совета. Их ответ был вполне понятен «Уволься». А я не мог. Я может и хотел, тысячу раз хотел уволиться, но не мог и все. Я себе слово дал. Сказал однажды, что всю жизнь буду честно работать и добиваться того, чего действительно стоит добиваться. И дело тут совсем не во мне. Я просто не хотел быть как мой отец, который бестолково так со своей жизнью поступил. С мамой они развелись, когда мне было лет десять. Жили они хорошо, только вот отец никак не мог устроиться работать. Все находил разные работы, некоторое время пахал на них как проклятый, головы не поднимая, и благополучно бросал. Вообще, об отце я много могу говорить и без стыда совсем, но лучше по существу. Учился сначала на актера. Бросил. Учился на милиционера. Бросил. Учился на бухгалтера. Закончил, но поработав, бросил. Работал секретарем. Бросил. Грузчиком. Бросил. Таксистом. Бросил. А потом. Потом, мой отец поссорился с моей мамой и они развелись. Развелись не из-за одной ссоры, конечно, а многих. Он ушел из дому, с пылу. Так и остался до сих пор на улице. За десять лет, я вам скажу, он очень изменился. Иногда встречаю его, даже бывает с друзьями, когда гуляю. Из этой истории с отцом, я с самого детства понимал истину: работать нужно много, усердно и непременно там, где ты был бы счастлив. Придумал я эту замечательную истину и жил в полной уверенности, что «знаю, как нужно жить», до тех пор, пока впервые не устроился на работу. Там эта моя уверенность и угасла. Дело в том, что придумал я эту истину в детстве. Понимаете? Тогда я и знать не мог, о том, что существует вообще тревога от того, что ты не там, где тебе нужно, сомнения, что выбрал неверный путь, страх, что ты ошибешься в выборе. И в голову мне не могли прийти тогда подобные вещи. Вместо этого, я просто ненавидел своего отца и стыдился. Мне казалось, что все чрезвычайно просто: не смог работать и найти себя в жизни – неудачник. Значит, работал я на этой проклятой работе и изо дня в день ненавидел себя и хотел уйти с нее. А, чуть не забыл. В детстве, я также полагал, что работа непременно должна приносить столько удовольствия, чтобы ты и не думал ни о чем, кроме нее, в рабочее время. И чтобы шел на нее с удовольствием, чтобы работал на ней играючи и легко. Только так. Иначе нельзя сказать, что тебе по душе твоя работа. А я, знаете ли, постоянно хотел домой удрать. Поэтому и не любил работу еще сильнее: она заставляла меня угнетать самого себя каждый день и сжирать изнутри за непокорность детским убеждениям. Мне все в этой работе было ненавистно, но в первую очередь, конечно, я сам. Начальник меня, как мне теперь кажется, прекрасно понимал, поэтому работой загружал донельзя. Он мне помогал иногда зарываться в работу, за что ему конечно, спасибо. Работу я бросил, само собой. Я даже день этот помню отчетливо. Был тогда конец августа и солнце светило нещадно, давая понять, что я поступаю правильно. Закрыв глаза, я стоял в курилке и благодарил природу за одобрение моего шага. Мысли клубились тогда беспокойно и глухо, отдаваясь болью в висках. В руке у меня была трудовая книжка. Официально, я уже уволился и стоял в последний раз в курилке, дымя своим Бондом. Небывалая легкость в тот момент обрушилась на меня. Легкость от начала новой жизни. Жизни, в которой все будет по-другому. Я больше никогда не буду устраиваться на такие глупые работы. Больше не буду злиться совсем, вообще добрее стану. Дым, отбрасываемый моей сигаретой, шел ровными кольцами, исчезая в ослепительном небе. Воображаемая курилка располагалась на улице, за правым углом здания. Воображаемая она, потому что никакой курилки там не было, но сотрудники взяли себе за правило курить именно там. Не было ни урны, ни лавочек, ни пепельниц, зато называли курилкой и окурки при этом, кидали прямо на землю. - Антоша, - затянул угрюмый голос позади меня. - Что? – в испуге я обернулся и увидел папу, выходившего с тропинки, ведущей от школьного стадиона до самой моей работы. Бывшей. - Привет. – он медленно двигался в мою сторону, отчасти по вине хмельного состояния, отчасти из некоторого страха, смущения, за себя. - Привет, пап. – я улыбнулся ему. - Антоша, - увидев мою улыбку, он вперед меня понял, что произошло и, чуть ускорился, раскрыв руки для объятий. – Я так рад тебя видеть. Так рад. Ты не представляешь, как я соскучился. Я каждый день, каждый Божий день хожу тут и высматриваю тебя, ищу, может, курить ты выйдешь, и я с тобой повидаюсь. - А я и вышел. – я снова улыбнулся, только на этот раз, улыбка получилось несколько нелепой, сравнительно с его жалобливым видом. – Как твои дела? - Хорошо мои дела. Очень даже хорошо. Антоша, я так рад. – он зарылся в собственные ладони и зарыдал. Лицо его и руки были все в морщинах и складках. Некоторое время он беззвучно рыдал, затем убрал руки от лица и произнес чуть спокойнее, – Давай посидим, а то что-то ноги болят у меня. Мы сели на траву, и он принялся рассказывать мне о своем времяпрепровождении долго и по его привычке витиевато. Он рассказал, что на днях ему пришла в голову идея и о ней, он бы очень хотел написать, но, к сожалению, у него нет вообще ничего, даже карандаша. Пить он бросил совсем (говорил он это в сторону, чтобы я вдруг не почувствовал запах), и теперь может, не боясь идти на работу, хотя, его уже, наверное, никто не возьмет никуда как дворником. Разговаривали мы около часа, после чего мне снова стало не по себе, как в то время когда я работал. Из кармана я достал трудовую книжку и решил «А пойду и снова устроюсь. Туда же. На то же место, откуда час назад уволился». Слишком больно было на родителя своего смотреть и представлять, что пойду по его стопам. Страшно было думать, что через много лет ты будешь жить в колодце и есть непонятно что. Вздор, конечно и глупость, по меркам молодых и перспективных ребят, но ведь если бы отца моего в двадцать лет спросить, будет ли он бомжом как сейчас, он бы тоже ответил, что вздор это. Вот ведь парадоксы то. После этого, я нашел новую работу. Некоторое время просидел дома, а потом-таки нашел работу. И раздражает она меня пуще прежней. Хотя, больше или меньше я не знаю. Факт в том, что снова раздражает, как и прежняя. Мой рабочий день начинается в 8.30. Прихожу я в 8.45, а то и в 9.00. Всем на мои опоздания … Встречают меня исключительно «здравствуйте» и улыбаются. Проблема в том, что во время того, как я прихожу, начальство смотрит на часы, видит там опоздание в полчаса, снова улыбается и спокойно платит зарплату. А работаем мы здорово: кружек 5 чая в день и пасьянсов тьма. Это, вроде и не плохо, но уж больно глупо учиться пять лет и пасьянсы раскладывать. Да и чай, за который тебе платят 7000 рублей, наносит некоторый вред психике. Начальник, как-то в разговоре, дал мне понять, что ей на мое присутствие, тоже … Мне тогда нужно было получить разрешение, уйти на целую неделю для поездки в Новосибирск. - А вы к нам вернетесь? – а сама улыбается. - Ну, вроде, хотел. – право, растерялся. - Ну, хорошо, - продолжает улыбаться. Она улыбалась и улыбка ее значила не что иное, как «когда же ты уйдешь, наконец». Я против нее ничего не имею, просто ситуация глупая. А еще, меня бесит всегда, что сотрудники относятся к начальству как-то странно. Они ходят вокруг и судорожно ловят каждый звук. Это попахивает дерьмецом. Они всегда так скрывают свое нежелание работать, что начинают хотеть работать. 3. Чуть выше, я говорил о том, что как такового сюжета не будет. Если быть абсолютно точным, то не будет как таковой «истории». Вместо этого, я бы хотел рассказать вам сон. Он привиделся не мне, а Тоне. В ту ночь, мне тоже кое-что приснилось, но ее сон важен каждого из героев. - Мне приснилось, - сказала тогда Тоня, - что у каждого из нас есть сверхспособности. У каждого своя: у меня были такие тряпки волшебные, которые кидаешь на человека, и он исчезает, - сонная Тонька обильно жестикулировала, отчего я не мог сдержать улыбку, - у тебя веревка была с двумя камнями, которая вокруг ног обвивается и человек падает, у Женьки 1 – способность летать, а у Женьки 2 – кричать очень громко. Когда во сне Женька 2 крикнула, окна вылетели, как в кино прямо. Я сказал ей, что сон очень интересный и что по нему можно написать целый рассказ или фильм снять. Тоня приподнялась на локтях в кровати, сохраняя состояние, близкое к сну. Просыпаясь, она некоторое время делала все лежа, словно уговаривая свой сон на время отступить. - Ого, - затянула она, - Серьезно, что ли? - Еще бы, - я уже ставил рядом с ней, на столик чашки с чаем. Все, что я написал после этого утра – есть результат сна, увиденного Тоней. Все это родилось из одной единственной игры Тониного бессознательного. Эта игра, конечно, не возникла на пустом месте, но очень интересно исказилась под действием сна. Ключевые моменты сна: Тоня – исчезающие тряпки; Антон – камни на веревке; Женька 1 – способность летать; Женька 2 – крик большой силы. Это элементы Тониного сна. Если этот сон возник не случайно, то почему именно эти способности были адресованы конкретным людям? Что, все-таки, этот сон хотел донести до Тони? Как раз на эти вопросы я постараюсь отвечать в течении всей книги. На вопросы, которые несут под собой раскрытие индивидуальности каждого из персонажей. 4. Официантка с толстыми боками порхала между столиками, а внизу, длинной широкой дорогой розовел закат. Мы пили пиво в маленьком итальянском ресторанчике, расположенном на самой оживленной улице. Парусиновые занавески на окнах делали это место островом в тихом океане, между многочисленными торговыми путями. Очень тихий и тем самым чарующим островом. В ресторане играла приятная музыка, исключительно на итальянском (возможно в самой Италии эти песни считаются старомодными за давностью исполнения, но в России это не беда). Добродушные официантки вежливо обходились с вполне адекватными людьми. Бывало, конечно, и в этот ресторан заходил какой-нибудь придурок, но он долго здесь не задерживался. Дело в том, что в Нашем месте мало придурков, и по сему, чувствуя безграничное одиночество, заблудший идиот удалялся непонятым. Так вот, местечко, как я уже сказал (или не сказал, так говорю впервой), очень хорошее. Женьки пытались перекричать друг друга, наперебой рассказывая Тоне о чем-то сокровенном. А мне нравился закат вниз по дороге. На ум пришли два стихотворения, когда-то сочиненных мною же. Во-первых, я увидел двух молоденьких мам. Они склонились над коляской с малышом, но на них были юбки такой длины, что (как мне кажется) малыш плакал из стыда все громче и громче. Так вот: Две красивые девушки встали, Говоря по-простому, Раком. Любовался я высью далью, Говоря по-простому, Закатом. Во-вторых, за соседним столиком сидела парочка. Мужик прост как трико, пьет себе водку, наливая ее из графина в рюмку и ковыряет болячку на левой руке. За правую руку, его обвила девушка, склонив голову ему на плечо и с блаженным видом, выражающим понимание и искреннюю поддержку в его занятии. Стих №2: Я тебе говорил о вечном: О любви и бессмертье души. Ну а ты продолжал пить водку И искать в волосах вши. Затянувшись, я подумал о том, как замечательно у меня получаются стихотворения. Мне вдруг стало приятно даже, от того, что я владею таким талантом! Классно быть поэтом. И не важно, что темы попадаются не поэтичные. Красота же и поэзия – вещи внеморальные и тем более, внеэтичные. Это всегда на руку, когда хочешь обгадить кого-то, но понимаешь этическую и моральную подоплеку поступка. А поэзией гадить можно и нужно. Курить я, между прочим, хочу бросить. Только не получается никак. Совершенно неприятные чувства от курения (голова кружиться, тошнит, в животе какая-то каша становится, деньги быстро кончаются), но бросить не могу. - О чем думаешь? – Женька 2 легонько толкнула меня в плечо и улыбнулась. - Ничего особенного, - я осмотрел их кружки с пивом и заключил – Пойдемте отсюда. Тоня, Женька 1 и Женька 2 подняли свои бокалы до уровня глаз, пригляделись к оставшемуся на дне пиву и поморщились. Самое вкусное они уже выпили. А вокруг, красота: кожаные диваны, столы из красного дерева с красными скатертями поперек, та самая музыка на итальянском, неспешность света ламп под трехметровыми потолками. Свет из них идет неторопливо, отстраняясь от происходящего внизу. Мы положили деньги плюс немного оставили на чай. Вытянув надутые, довольные животы, мы вышли, раздавая по дороге пожелания бесчисленным официанткам. Мы улыбались вечеру, ощущая в себе небывалую силу и уверенность, исходящую из живота. Набив желудок, мы набили карманы деньгами и сердца смелостью. Вот какое было ощущение. Была середина лета. Тоня, Женька 1 и Женька 2 уже закрыли сессию, а мне через пару дней должны были дать диплом. Из перечня радостей выбивался только поздний час. На улице было уже 11 вечера и маленький, провинциальный город окутывало сетями мерзости. Легкое мое волнение было вызвано еще и тем, что я представлял мужчин в нашей компании, в единственном числе этим вечером. Может это и глупо, но положиться, в случае чего, не на кого. Мест, чтобы погулять, у нас практически нет. Мы предпочитаем маршрут по всем крупным улицам: по Кирова до Драмтеатра, там по Металлургов до Строителей и т.д. Таким образом, мы обходили все достопримечательности нашего города. Мы проходили мимо трех кинотеатров, два из которых теперь называются «Мебель». Из столь недолгого маршрута можно заключить, что мест погулять у нас в городе нет, за исключением трех-четырех улиц. И конечно, логично, если у нас нет мест, чтобы гулять, то гуляем по этому маршруту мы не в полном одиночестве. Ирония состоит в том, что мы, двигаясь по названным улицам, встречаем только пьяниц и наркоманов. Хотя в то же время, убеждены, что это лучший маршрут для прогулок вечером. Получается, либо есть маршруты еще лучше, где гуляет «нормальные» люди. Либо нормальных людей вовсе нет. Логично же. А вечером, в нашем городе красиво. Даже очень. Особенно, когда фонари уже раскалились, а солнце еще оставило свои хвосты и они озаряют все небо. В такие минуты, подняв голову в небо, кажется, что еще совсем светло, а на самом деле, темно жуть. В тот вечер, мы погуляли хорошо. Воздух был чистый, свежий. Было в этом воздухе… - Есть курить. Справа от нас стоял парень килограмм 200 и руки скрестил на груди. Спрашивал жутко тихо, даже мурашки побежали по телу. - Что? - Зачем-то я наклонился почти к самому уху этого шептуна. - Есть курить. – Это был не вопрос, а очень жуткое утверждение шепотом. - Да. – Протягиваю сигарету и ухожу к чертям. Мерзко так стало. Ненавижу, когда люди шепчут. Можно же сказать нормально. Помню, однажды, сидел себе спокойно дома. Время было, часа, наверное, два ночи. Зазвонил домофон. Я от страха подскочил. Родители уже спали, поэтому я побежал скорее взять трубку, чтобы они не проснулись. Папа бы ругался с гостем сильно. Поднимаю трубку домофона, спрашиваю кто там. А мне в ответ женский голос: - Откройте, ради бога. Пожалуйста. Откройте мне дверь. Я умоляю вас. Откройте, ради бога. И все это шепотом! В ту ночь, я, конечно же, не спал. На следующий день, я эту тетку встретил. Выяснилось, что она так всегда разговаривает. Мы проходили дальше, оставив шепчущему парню сигарету, около круглосуточного магазина, куда всегда, как светлячки слетелись разные отщепенцы. - Девочки, красивые, можно у вас сигаретку попросить, чтобы угостили. – Голос стручкообразного человека становился все тише. Затем он и его друг стали медленно приседать на асфальт. Подруги, молодцы. Они даже и не думали останавливаться. Тонька успела одернуть Женьку 2 от потока ругательств в адрес парочки. - Ребята, можно вас на секундочку. – Терпеть не могу такую херню. Он сейчас будет заливать, как ему нужны деньги уехать из пункта А в пункт Б, потому что в пункте А, его друзья бросили его без денег и теперь он не может уехать в пункт Б. Каждый раз одно и тоже. - Говори. - Я из Калтана. Приехал… Меняется, если я уже говорил, только порядок слов. Остальное, неизменно. - У меня, к сожалению, нет денег. – У меня и правда их не было, что там. - Вообще ни сколько? – Даже умоляющий голос. - Нет. Ни сколько. – Мне показалось хорошим вариантом, вывернуть один карман. Этакое, представление. - Иди … тогда. С этими словами мы почувствовали всю злость, которую сдерживали проходящие мимо люди. С этими словами, на нас устремились все взгляды присутствующих на общем собрании жителей «ночного города». Возникло ощущение, что мы попали не в ту дверь и вошли на собрание, которое уже началось и список его членов был точен и полон, и точно не включал в себя нас. Вся злость ночного города обрушивалась на нас. Велосипедист, проезжавший мимо, бросил мне в лицо охапкой листьев, не сказав при этом ни слова. Два мужика били друг друга лица в кровь. Очень расчетливо. Тот, кто бил, всегда оставлял второго на ногах, чтобы бой был честным. Чтобы получить удар в ответ. Поняв всю степень этого безумия, мы захотели уехать на такси. Сели в первую попавшуюся машину. Водитель грузин или азербайджанец. Как только мы закрыли за собой двери, подлетели два земляка нашего водителя и начали объяснять ему, что это их место и т.д. Нам до этого нет никакого дела. Водитель тронулся. Проехали метров сто. За спиной послышались звуки мигалки. «Да твою та мать» - я сказал это точно вслух. Конечно, кроме всего прочего, погуляли мы славно. Мы много говорили о фотографии, живописи, даже политике. И хорошо очень было, легко. Я по-прежнему ощущал всю силу моего приземления. Останавливаясь на определенной теме, я ловил себя на мысли, что очень хотел бы заниматься именно этим делом. Хотел бы стать фотографом, художником, и даже политиком. Вместе со мной приземлялись и Тоня, Женька 1, Женька 2, каждый, конечно, по своему, но приземлялись, это чувствовалось. И я принимал бесконечную благость приземления вместе с ними. Если бы были другие люди, кроме Тони и Женек, я бы может, завидовал им, в том, что они нашли себя куда больше и лучше. Злился бы на них, за то, что они успешнее и целеустремленнее. С Тоней и Женьками, мне было приятно. 5. После этой прогулки Тоня увидела тот самый сон, в котором каждый из нас обладал какой-либо сверхспособностью: Тоня бросала исчезающую тряпку, я кидался камнями на веревке, Женька 1 летала, а Женька 2 кричала очень и очень громко. Мне в ту ночь, как я уже говорил, тоже приснился сон. Во сне стояла поздняя осень. В моих снах, почему то всегда поздняя осень. Город был еще меньше нашего: несколько пятиэтажек, разбросанных на большом расстоянии друг от друга и огромная больница времен гражданской войны. Между домами редко стояли деревья, посаженные каким-то чудаком наугад. Глядя на них, становилось не по себе и в голове возникала отчетливая мысль о том, что «их не должно быть здесь». Не знаю, как это объяснить и с чем связать. Может этих деревьев, и правда не должно было там быть. Каким-то чудом, мне удавалось видеть все, что происходит в каждом окне пятиэтажек. Совершенно не напрягая зрение, передо мной открылась картина различных человеческих слабостей: мужчина занимался любовью с приятельницей по работе, мать била своего ребенка трубкой от телефона, два мужика пили водку. Мы же находились на первом этаже больнице. Старой и обшарпанной. Мы от чего-то прятались. Как выяснилось позже, от кого-то. Тишину этого крохотного, иллюзорного городка нарушил шум мотора. Автомобиль несся из-за горизонта. - Они едут! – выкрикнул вдруг старик, сидящий возле меня. – Они нас убьют. Вслед за шумом мотора их автомобиля и выкриками о не столь внятном, потянулись вопли людей в пятиэтажках. Посмотрев в окна, я видел, как люди уже знакомые мне, некогда предававшиеся своим порокам, горят заживо. Бандиты на автомобиле сжигали их, находясь на расстоянии от пятиэтажек. Они колесили вокруг домов, смеялись, а в окнах полыхали тела. Стало страшно и тяжело. Автомобиль приблизился к больнице. Несколько стариков навалились на дверь, чтобы удержать убийц, но тщетно. Резкий толчок отбросил стариков к стене и перед нами оказались шестеро. - Почему вы не убили нас на расстоянии? Также как остальных! – Мне было страшно. Чертовски страшно. - А разве у Вас есть грехи? – тем самым шепотом, которым он просил сигарету, двухсоткилограммовый парень шептал сквозь зубы. - Да. Как и у всех. – К тому времени, как произносил это, до меня дошло, что они просто не хотят нас убивать. Им нужно больше. Велосипедист раздал каждому из бандитов по охапке листьев и прошел первый. Он поднял руку и бросил листья мне в лицо, которые поразили меня словно камни. По лицу потекла кровь. Следом за велосипедистом пошел двухсоткилограммовый. Затем два инородца, которые подходили к таксисту, два наркомана, падающие на асфальт. У каждого была охапка листьев. И каждая била нас в лицо, как груда камней. Они не хотели нас убивать. Конечно, мы, как и все, имели грехи, но эти люди карали нас не за них. Им очень нравилось унижать нас. Я не знаю как долго, во сне, право, время идет по дурному графику, они забрасывали нас листьями. Проснувшись, мне стало очень грустно. Грустно от того, что никто из нас, так ничего им и не ответил. Глава 2. Тоня и проститутки. 1. Любовь рождается из метафоры. Это утверждение является ключевым в одной из работ Кундеры. Он утверждает, что с появлением метафоры в отношениях мужчины и женщины, появляется любовь. Связав знание о метафоре любви с областью знаний о человеке (психологией), можно установить, что у каждого из нас есть определенная способность для создания метафор. Эта способность развивается, как развивается творческое воображение. Она имеет у каждого свою скорость, силу и длительность. К примеру, человек науки, ученый, чьи помысли, сложены исключительно из формул и схем, способен лишь на одну метафору, которая и станет его спутником до конца дней. Он, например, может придать своей спутнице черты матери и полагать, что новая его мать будет также как и старая заботиться о нем. Он же, в свою очередь, не может повредить ей дурными словами или мыслями, по сему, должен вести себя подобающе. Или другой пример, человек искусства, чьи помысли никогда не связаны с чем-то вроде земных вещей. Он бесконечно блуждает в лабиринтах собственной души в поисках ответов на вопросы мироздания, о цели сотворения жизни, о предназначении каждого человека и многом другом. В его случае, никто не удивляется, если его психика рождает по пять метафор в год и каждая из них, пронзает его насквозь. Он действительно любил каждую свою жену и по сей день общается с ними и не разочарован. Моя любовь к Тоне (а ее ко мне) началась в августе. У меня днем, а у нее ночью. Мы были вынуждены тогда, расстаться посреди дня, так привыкшие гулять до самой ночи. Так вот, под палящим солнцем августа, мы целовались, сжав друг друга на несколько минут, и разошлись в разные стороны: она сидеть с племянником, а я просто домой. Тогда я обернулся, не успев отойти на десять шагов и увидел как она сияет. В прекрасном длинном платье перед ней останавливались машины, как воды перед Моисеем. Тогда мне в голову пришла метафора о том, что Тоня никто иная как богиня очень древнего государства (по правде говоря, ее короткие волосы, длинное платье и сандалии действительно рождали образ древней изысканности) и моя миссия на этом свете – оберегать ее. Я совершенно не думал, что «оберегать ее» - это нечто дурное, к чему меня принуждают. Мне просто виделось это фактом. Когда я смотрел на нее на следующий день, то понял, что всю жизнь буду рядом с ней. Любовь Тони началась тем же вечером, когда она пыталась уснуть. В действительности, спать она хотела, и пытаться ей не нужно было. Она пыталась не просто уснуть, а удержать при этом образ нас вместе, и с этим образом уже уснуть. Ей хотелось, чтобы, будучи в разлуке, мы засыпали вместе. Она видела, как мы расходимся под палящим солнцем, и как я отдаляюсь от нее, а она пятится назад, боясь обернуться. «Ничего страшного, я вернусь завтра» шептал ей мой образ. «Это не справедливо! Останься хотя бы во сне! Не уходи.» И Тоня уснула. Во сне она все очень хорошо сознавала и находила его даже забавным. Ну, представьте, она в костюме принцессы, сидит на башне и не решается сама спуститься вниз. Она ждет принца. Вдруг, внизу старой холодной башни начинаются звуки борьбы, крики и лязганье стали. В комнату к ней вбегает рыцарь. Ее воображение рисует мой образ, облаченный в яркие, сверкающие на солнце доспехи. Я улыбаюсь ей и протягиваю руку. Тоня видит во второй руке меч. Держась за руки, мы бежим вниз по ступеням башни. Каждый взмах волшебного меча оставляет за собой каменные фигуры отца, матери, тетки. Все, к чему прикасается этот меч, становится недвижимым и тем самым вечным. Мы бежим вниз, прочь от той комнаты на вершине, где Тоня провела всю свою жизнь. Такой была метафора Тони. Может сперва показаться, что это попросту сон, а не метафора. Хоть оба эти явления носят неосознаваемый характер, у них есть различия: сон, все-таки больше направлен на выполнение того, чего в трезвом уме мы выполнить не смогли, а метафора – это скорее придание тому, что мы делаем в действительности образности с целью укрепления этого действия, придания ему статуса вечности. Ведь Любовь, которая не наделена метафорой, может рано или поздно разочароваться, а любовь, которая имеет метафоричность в своем начале – вечна. Тоня не видела эти картины, она была их автором. Все эти образы дело ее рук, а не Творца сновидений. Она понимала смысл каждого действия, каждого движения меча. Она знала, что я спасу ее от оскорблений отца, от чрезмерной опеки матери, от алкоголизма тетки. Знала это с самого детства. 2. С самого первого дня рождения с Тоней происходили те же вещи, что и с каждым из нас: ее родители сначала просто дышали на нее, потом с надеждой, потом, когда она ступала собственной, присущей только ей поступью - стали дышать на нее сильнее, чтобы стереть этот налет самостоятельности, затем, дышали друг на друга, а Тоня случайно слушала это, после, они дышали на нее с горечью, что из нее вышло не совсем то, что предполагалось. Дыхание их менялось с той же скоростью, с какой происходили изменения в самой Тоне, но с некоторой задержкой, оглядкой на прошлое. С самого первого дня нашего детства, оно кажется нам огромным и, безусловно, особенным. Мы даже, будучи повзрослевшими, не запоминаем конкретные числа и даты, а говорим чаще просто «в детстве». Потому что время, когда мы пробовали все, остается для нас одной похмельной вспышкой воспоминания. Тоня вела себя совершенно иначе. Для нее было максимально важно, распределить все воспоминания, систематизировать и сохранить их. В этом случае, она напоминает нам человека, который все веселье был трезв, поэтому имеет не вспышку, как пьющий, а целый сформированный образ детства, разделенный конкретными датами, числами и событиями. Поэтому, для нее не составляет труда вспомнить конкретный день, когда она изготовила каральку для своего принца. В тот день ей было скучно, и она взялась фантазировать. Забравшись на родительскую кровать, прихватив пригоршню бисера, ей захотелось сделать что-то для своего будущего мужа. Все свои первые поделки девочки почему-то делают для будущего мужа, просто не все это помнят. Эта каралька из бисера предназначалась прекрасному принцу будущего. Принц из ее тогдашних мечтаний, был похож скорее на персонажа Жюля Верна, чем на принца как такового. Он, по ее мнению, обязательно должен быть высоким, красивым и похожим на Капитана Немо. И вот, четырнадцать лет спустя, Тоня аккуратно вкладывает в мою ладонь каральку из бисера и говорит о ее предназначении. Солнце навязчивым и непреклонным взглядом, скрепляет данный мною обет. При этом Тоня делает это полушутливо, чтобы не показаться глупой. Мне это ни капли не кажется, глупым. Я всерьез верю в такие вещи. Если сделала в детстве каральку из бисера для мужа, так отдай ему, будь добра. Так родилась наша любовь. Стоит ли рассказывать подробнее о нас самих? Мы знаем о родителях Тони, что они: оскорбляли ее (отец), чрезмерно опекали (мать), каждый день форсили перед ней пьяные (тетка). Мы знаем кое-что о моем отце: неудачно пытался найти работу, неудачно пытался найти себя и теперь бомж. Не имеет смысла что-то расшифровывать. Давайте, лучше, представим, что Тоня и я родились в тот же миг, что и наша метафора любви. Это будет честнее. 3. - Когда уже, наконец, ты мне покажешь проституток? Когда мы ездили в гости к моим родителям, Тоня всегда хотела увидеть проституток. В том районе есть сразу три сауны, поэтому неудивительно встретить там шлюх. Мне, конечно, очень хотелось угодить Тоне, но показывать ей проституток я не хотел. Их, конечно, было много, особенно когда стемнеет, но смотреть на них, право, не стоит. Толстые, в коротких юбках. Часто - беззубые. Сплошь, наркоманки. - Увидишь еще. Тут их достаточно. – Так я ее утешал. Это были те шлюхи, что спали ради денег. Но были и такие, кто спал ради еще больших денег и по вынужденным причинам. 4. «По мне, так лучше трахаться, чем разговаривать». Из блога. Тоня взглянула на часы и убедилась, что время работает против ее одноклассницы. Время, кстати сказать, всегда, против нее работало: в 10 лет у нее выросла большая грудь, что отпугнуло мальчиков из класса, испугавшихся столь скорых метаморфоз. Или в 13 лет, время позволило студенту-медику проникать в одноклассницу сзади, слегка раздвигая ягодицы. Или в 15 состарив и убив ее отца. Время было против нее и на этот раз. Одноклассница села рядом. Вид у нее был как у тридцатилетней содержанки, находящейся на попечении очень богатого мужчины. Собственно, этот мужчина (и он был не единственный) проникал в нее сзади, слегка раздвигая ягодицы. На этот раз, гораздо увереннее и жестче, чем студент-медик. Обе когдатошние подруги поприветствовали друг друга и заказали по коктейлю. Тоне показалось поведение одноклассницы чрезвычайно странным. Хотя бы, потому что движения ее не похожи на движения двадцатилетней студентки: в них нет ни грамма легкости или надежды. Она двигалась так, словно все уже знает наперед. - А ты совсем не изменилась. – одноклассница произнесла эти слова с презрением глядя на Тоню. - Ты тоже. - Да ну. – Одноклассница чуть повернулась, чтобы Тоня могла получше рассмотреть ее грудь, набитую силиконом. - Не изменилась, - швырнула Тоня. Тоня сразу заметила силиконовую грудь и губы, набитые жиром. Эти моменты не убедили ее, что одноклассница изменилась, наоборот, она по-прежнему осталась той. Тоне нужно быть осторожнее. Одноклассница оставалось той тринадцатилетней школьницей, наслаждающейся мужским телом в кабине автомобиля, припаркованного недалеко от студенческого общежития для медиков. Грудь и остальные прелести (которые не может не отметить рассказчик мужчина), прибавляли ей цену, но ничего не меняли. После шести лет из разлуки, девушки смотрели друг на друга и не могли начать говорить. Каждая из них смотрела на часы и жалела, что пришла сегодня. Тоня и одноклассница не встретились бы, если бы не великая сила случайности. Одноклассница вела блог в сети, которой помогал молодым девушкам «строить правильные отношения», «привлекать ТЕХ парней» и очень важному умению «избавляться от них с пользой». В своем блоге она писала: «Мужчин нужно возбуждать. Старайтесь возбуждать всех прохожих – это будет хорошей тренировкой перед встречей с ТЕМ парнем. Если вы ходите целый день в длинных юбках и только вечером осмеливаетесь одеться сексуально, то вы будете вести себя как монашка среди проституток, отпугнув нормального парня. Того, кто сможет доставить вам удовольствие на всех уровнях». У этой бабы, была даже своя теория относительно уровня удовольствий. Удовольствие, по мнению одноклассницы, имело пути: 1. Удовольствие доставляет женщина; 2. Удовольствие доставляет мужчина. В первом случае речь идет об общении, получении мнения о своем внешнем виде, признании среди подруг, веселье. В случае мужчин, это были: секс, деньги, удовольствие от ощущения собственной привлекательности. Конечно, она была хороша. Ей не составляло никакого труда заставить мужчину сделать все из цепочки удовольствий пути №2. Тоня смотрелась очень интересно на ее фоне в длинной юбке, раскрашенной цветами и майке, походившей на нательную. Ту, что одевают под рубашку мужчины. Такое несоответствие между Тоней и одноклассницей было всегда. Как только тело одноклассницы начало творить чудеса с мальчиками во всей школе, они смотрелись вместе довольно нелепо. А сейчас, одноклассница выставляла все, что отшлифовала природа, руки студентов-медиков и профессиональные врачи, одеваясь при этом, весьма формально. На ней было что-то, что по форме и определению напоминало вещи, но таковыми не являлось на деле. - Слушай, - Тонька долго думала о чем-то, но теперь, казалось, знает что делает, - а тебе нравится так? - Как? – одноклассница усмехнулась и отпила коктейль. - Ну, вот как ты живешь. Вот так. – Тоня указала пальцем на всю одноклассницу, - Нравится тебе? - Конечно. Это и есть счастье. Я никому ничего не должна и мне никто ничего не должен. Одноклассница чуть раздвинула ноги. Треугольник промежности при этом сиял как елочная игрушка. - Я даже больше скажу. – Одноклассница вошла в привычный образ учителя правильной жизни. Только она не учитывала, что перед ней не девчонка, которая мечтает быть как она, а Тоня. – Я свободна. - Гыммм, - Тоня не смогла сдержать усмешку. - Не веришь? – ничуть не удивленно спросила одноклассница, - Ну это нормально. Мне многие завидуют. - Я не завидую. – Отчеканила Тоня. – Просто не люблю, когда о свободе говорят. - Это потому что ты ничего о ней не знаешь. - Наверное. – и Тоня снова усмехнулась. «Свобода- это когда слюна во рту слаще халвы». Конечно, Тоня не сказала бы этого вслух. Слишком хорошо она была воспитана, чтобы спорить. Тем более, как можно спорить с человеком, который прикрывается от других, выставлая на показ свою промежность. Одноклассница переехала в Новосибирск с родителями после десятого класса. И сейчас, шесть лет спустя, она вновь сидела рядом с Тоней, но они были бесконечно далеко друг от друга в привычках, мнениях, мечтах, что делало их общение пустым. 5. Тоня всегда мечтала о другом месте. Мечтала сродни писателю-футуристу, оказавшемуся в объятиях равнодушного покоя социалистического государства. Это место непременно должно было бы доставить ей свободу. Тоня никогда не думала о том, что ей нужно место, где у нее были бы всегда блага или было бы миллион возможностей их получить. Ей хотелось свободы. «Слюна во рту слаще халвы». Она мечтала о свободе, в которой ей не нужно было бы участвовать в жизни государства, не думать о том, что ее могут ограбить или убить. Ей хотелось свободы, при которой она могла бы быть отдана сама себе. Тоня мечтала о другой жизни. В этой жизни, все подчинялось бы законам нравственности и ума. Общество, опьяненное безрассудством, казалось ей неправдоподобным. Иногда, стоя перед окном вечерами, она смотрела, как люди по-разному сходят с ума и ждала, что каждый из безумных махнет рукой, бросит свое убожество и отправится домой. Дома ляжет спать или сядет размышлять над собой, это уже его дело. Она была уверена, что под маской этого каждодневного городского безумства скрыто отчаяние. То же отчаяние заставляет животному, попавшего в капкан охотника, отгрызать себе конечности. Роль капкана, в данном случае, замечательно исполняет Время и жизнь. Некоторое время назад мы говорили о том, что существуют проститутки, которые отдаются вынужденно. Теперь, если посмотреть на две эти мысли: вынужденная проституция и отчаяние, то можно увидеть, что проститутки, занимающиеся своим делом не на коммерческой основе или не имеющие для этого явных причин, вынуждены делать это ввиду отчаяния, расползающегося внутри них. Они утопают внутри других мужчин, чтобы разделить с ними отчаяние. Или, если быть точным, они хотят, чтобы мужчины проникли вглубь их тела, и тем разделили с ними отчаяние, переполняющее проституток такого рода. Тоня, Коля и Катя сидели в кофейне, когда вдруг вспомнили о Евгении. Это наш земляк и поэт. Хороший поэт, на самом деле. Интересный и новый, по крайней мере. «Мой рост метр восемьдесят. Русые волосы. Глаза голубые, как кратеры». Так он говорит о себе. Тоня вспомнила его, на самом деле, за другую мысль: «Иногда, признаюсь, мне бывает куда комфортнее в твоем теле, чем в своем чучеле из дешевой, полупрозрачной материи». Когда мы начали говорить о Евгении, Коля поежился и, повернувшись к Кате, сказал: - Брехня этот ваш поэт. Коля вообще-то не курит, но, видимо, многое изменилось. Катя тоже закурила. Раньше, она всегда говорила, что ей нравится запах табака, это я помню, но чтобы курить. - Да я и не говорю, что он супер, но есть же в нем что-то интересное, хоть и подростковое сильно. Тоня не была его поклонником, хотя он встряхивал ее неоднократно. Коля и Катя наслушались таких поэтов много, поэтому в особенном восторге не пребывали. Год назад они совершили, так сказать «интеллектуальную эмиграцию». Такое сейчас сплошь и рядом. Люди рвутся из Сибири, потому что им тесно или просто не нравится перспектива работы на заводе. К тому же, слова их родителей о том, что «в этом городе можно чего-то достичь» выглядят неубедительно, потому что сами они не достигли ни черта. К слову, Тоня чувствовала себя превосходно. Уютная кофейня, которая является последним препоследним пристанищем в городе была наполнена запахами различных сортов кофе и табака, два старых друга, приехавших словно с другой планеты и ощущение полноты и присутствия жизни. Ей даже не хотелось ни о чем говорить или расспрашивать. Ну что толку, если бы ее питерские друзья рассказали о том, где они кушают, где работаю, с кем ездят в метро или еще какие-то подробности? Ей хотелось, чтобы они одним своим присутствием наполнили ее двумя вещами: во-первых, это ,конечно же, некоторое превосходство по отношению к остальным жителям города. Если бы Коля и Катя наполнили ее этим богатством, она могла бы идти навстречу человеку в дорогой одежде и быть богаче него. Она могла бы не пропускать очень дорогую машину из страха, что она дорогая, а просто ехать себе и быть все равно богаче него. Ну, право, что стоит дорогая машина или одежда в дешевом месте? Другое дело, ощущение того, что тебе подарили часть жизни огромного города, похвалили твое стремление к идиотским нарядам словами «Ох, как там люди одеваются, это вообще кошмар» или твои изыскания в таких литературных направлениях, которые не известны твоим односельчанам. Это гораздо больше чем машина. Второе, о чем Тоня попросила бы – это желание поехать туда самой. Она пристально смотрела на них и собиралась попросить немножечко безрассудства и рвения. Вместо чего, она сказала: - Представляете, мы в Италию едем. – Тоня даже не хвасталась, правда. - Классно, - Это были первые Катины слова за вечер, - Я тоже туда очень хочу, - и разлилась в улыбке. - А Антон назад сможет вернуться? Он же вообще любит Италию. – Коля был чрезвычайно серьезный. - Ну, он не хочет обратно. - А Белку куда? – он стал смотреть теперь на Тоню из под насупленных бровей. - Не знаю. – Странный разговор. Из радостной новости превратился в серьезный диалог о будущем. - Так нельзя. Сдохнет ведь без вас от тоски. Ручная же, дурочка. Белка и правда была ручная как собака, только кошка. Если мы с Тоней задерживались больше, чем на два часа от положенного на работе времени, по возвращению, она стояла сонная и орала, двигая головой влево-вправо, как школьный учитель при опоздании в класс. 6. Рассказ о том, как Тоня встретилась с одноклассницей и старыми друзьями Колей и Катей, начался спонтанно и безовсякой подготовки. Это, конечно, мое упущение как рассказчика, но в действительности две эти встречи начались неоткуда. В день, когда Тоня написала однокласснице и та согласилась встретиться, наша героиня и не подозревала, что что-то вообще случится, также, собственно, как и в день встречи с питерскими друзьями. И в тот и в другой день, она проснулась, проверила почту, посмотрела новости и выпила кофе. В обоих этих днях не было ничего такого, что бросалось бы в глаза своей неординарностью. Обе встречи вторглись в привычные Тонины дни своей резкостью и быстротой. Если бы они были спланированы заранее, то вероятно, выглядели бы совсем иначе. Планируя встречи со старыми знакомыми, Тоня считала, что теряет спонтанность и волшебство мгновения: она начинала думать, о чем стоит говорить, что стоит одеть, вместо того, чтобы просто прийти и говорить. Она считала, что лучше воспринимать подобные вещи как подарки судьбы и спокойно следовать за их мимолетным взглядом, которым они, так или иначе, окидывают всю Тонину жизнь. Люди, вторгающиеся к ней из прошлого, сами не подозревают, сколь большую службу они играют. Они встряхивают ее из приятного сна каждодневности и плюют в лицо холодной водой воспоминаний, думая, что Тоня без сознания. Это приятно, хоть и портит прическу и выражение лица. Как я уже сказал, Тоня проснулась, проверила почту, посмотрела новости и выпила кофе. Не смогла удержаться она от того, чтобы посмотреть Италию, хоть и в картинках, где изображены были отели и места, где можно было бы отдохнуть. Она щелкала мышью по разным итальянским достопримечательностям и местам совсем неприметным, которые бы могли быть для нас с Тоней временным домом. Тем домом, в котором ничего не оставалось бы от прежней жизни. Совершенно другой язык, другие обычаи и природа. Тоня, как мы уже знаем, жаждала таких перемен. Там она смогла бы быть свободной. Колизей, римские площади, дворец, выстроенный еще Бенитто, скверы, улицы, площади. Картинок было много, но ни одна из них не отражала реальное положение вещей. Как там, в этой Италии, она могла только догадываться. Одна картинка, показалась Тоне странной. Она видела это место раньше. Несколько раз ей снился сон, в котором она бродила по улицам Рима, или сидела на траве в Милане, но чаще всего, пила чай, в том кафе, что изображено на картинке. Вокруг всегда были улыбчивые итальянцы. Ни один из итальянцев за все время ее снов, никогда не напоминал ей велосипедиста с охапкой листьев или наркоманов, просящих курить. Это были красивые, как на подбор, уже немолодые, счастливые люди. Некоторые из них, кстати, были похожи на Капитана Немо. Эти люди знали, как казалось Тоне, какой-то особенный секрет. В одном из снов, она требовали ответа, что за секрет итальянцы скрывают. Занимаясь чуть остывшим чаем, на самом краю столика, Тоня сидела в кафе на картинке. Это уютное местечко носило название «Cin Cin» и располагалось на самом берегу, поэтому, не переставая дул приятный ветер. Она вертела головой, смотря на окружающих. Что-то она в них хотела увидеть, но это что-то постоянно ускользало. И вот, на очередном посетителе кафе, который попался ее взгляду, была эта улыбка. Мужчина в соломенной шляпе медленно качал головой и улыбался. Тоня оставила чай, встала и двинулась к нахальному итальянцу за ответом. Она уже стояла от него в шаге, а он продолжал качать головой в такт волнам, за ее спиной. - Почему вы улыбаетесь? – Тоня пыталась быть вежливой, но этот мужчина выводил ее. - Вам ли не знать. - Мне ли не знать что? - перкаворе тиненолавотарове пилов еорвав. – сказал итальянец и засиял улыбкой. Улыбчивый итальянец остался непонятым. Она трясла его за грудки и требовала ответа, но он продолжал нести нелепицу на родном только для него языке. Сон на этом заканчивался. Сон – это только часть мысли. Та часть, которую мы, по каким-то причинам не смогли осуществить в течении дня. Эта часть трактования сновидений, как раз то, обо что спотыкаются все сонники. Эти книги скажут нам, что итальянец в шляпе (в соннике нет итальянцев конкретно, поэтому ищем «мужчина в шляпе») - затруднения в выборе авторитетного мнения или выборе сексуального партнера. Столик кафе, за которым во сне сидит Тоня - погруженность в милые сердцу воспоминания и риск упустить реальный шанс испытать настоящее счастье в объятиях любящего человека. Насколько приведенные толкования оправданы Тониным внутренним устройством? Может ли быть итальянец в соломенной шляпе, с улыбкой на лице, это нечто большее, чем затруднение в выборе сексуального партнера и авторитета, а столик летнего кафе на берегу моря, значить больше, чем погруженность в воспоминания? Важнее для Тони было то, что, по мнению счастливого итальянца, она уже знала. Она пыталась представить себе ту жизнь, которую ведет этот престарелый няшка. Возможно, он был чиновником. Только в отставке. Возможно, у него была семья. Может, было какое хобби. Из этих размышлений не следовало ровным счетом ничего. Она еще раз рисовала в воображении, теперь уже напрягая ум и фантазию, то кафе: тоненькое, на высоких сваях, нарочно приставленных к воде, крыша безо всяких стен, несколько столиков и улыбающийся итальянец. Она пыталась смотреть на эти пейзажи то изнутри, со столика, то отходя к самому морю, но все было тщетно. Так прошли два утра, после которых следовали встречи с одноклассницей и питерскими друзьями. 7. По прошествии четырех недель, настало время отпуска. Наш путь до Италии был настолько полным и большим по части эмоций, что ни на грамм не отложился в памяти. Все силы были пущены на то, чтобы убедить себя в том, что путешествие уже началось, и что мы едем туда, где по заверению улыбающегося итальянца в кафе Тониной неги, она откроет секрет такой важности, что остальная жизнь покажется пустяком. Прямо ,конечно, он этого не говорил, но явно намекнул, что она станет здесь счастлива. Тоня закуталась в одеяло и вышла на балкон. Воздух был свежий и легкий, до рези в носу. Палермо ровно дышало, в такт Тониным вдохам и выдохам морского воздуха. Я спал, улыбаясь при этом, на тахте, что прямо напротив открытого балкона, а Тоня дышала долгожданной свободой. И слюна в тот момент была действительно слаще халвы.
Очень тяжело читать такой объем невычитанного и замусоренного текста. Попробуйте проще, без стараний казаться многословным мудрым писателем. Вот, например, предложение:
"Совершенно не напрягая зрение, передо мной открылась картина различных человеческих слабостей: мужчина занимался любовью с приятельницей по работе, мать била своего ребенка трубкой от телефона, два мужика пили водку. "
В самом его начале грубая ошибка - несогласованность действий. Кто зрение напрягал, не понятно. И почему занятия любовью вы называете слабостью?! И битье ребенка трубкой? Это жестокость, грех, нарушение прав ребенка. преступление, но не слабость. В общем, работать еще и работать. Удачи.
0
