Глава 3. Женька и гопники. 1. Автомобиль, под руководством толи таджика, толи азербайджанца, нерешительно свернул за дом в широкую, освещенную фонарем, арку. Он ехал неторопливо, чтобы в любой момент можно было бы повернуть назад. Дорогу знала только Женька 1. Свет от фонаря, прикрепленного у самого козырька подъезда, падал хоть и достаточно ярко, но до того одиноко, что создавалось впечатление отсутствия всяческого света во дворе. Глаза, так привыкшие к свету затянувшегося летнего дня, с трудом могли поверить, что трудоголик фонарь испускает достаточно света для того, чтобы видеть. Поэтому, решив прочитать что-то с листа, стоя под самым этим фонарем, человек непременно наткнется на неудобства, связанные с нехваткой света. Женька 1 попросила водителя остановиться и, попрощавшись с нами, вышла из машины. - Сколько я должна? – в растерянности сказала она, наклоняясь к низкому седану. - Пустяки. Мы заплатим. – Тоня улыбнулась и дотронулась до Женьки 1. Сидя на переднем сидении автомобиля, Женька 2 помахала вышедшей подруге и продолжила напевать неизвестную мне песню на английском. Я понял только про любовь и расставание. Чуть отодвинувшись от двери, я широко улыбался. Теперь, на заднем сидении, мы сидели с Тоней вдвоем, и места стало предостаточно. Женька 1 хоть и не большая, в ней килограмм 50 максимум, но места, почему то, занимает прилично. Мы назвали нашему кавказскому водителю новый адрес и поехали, продолжая махать Женьке, стоявшей у подъезда и провожающей нас взглядом. 2. Смотря на уезжающий автомобиль, Женька 1 думала о сегодняшнем вечере. Мы говорили с ней о политике. Например, что государство специально спаивает Сибирь. Я еще сказал ей тогда, что, так как мы регион исключительно рабочий и заводов у нас на душу населения с лихвой, правительству не выгодно, чтобы мы думали. Если мы начнем думать, то рано или поздно, кто-то из нас поймет, что работаем мы слишком много, а получаем, слишком мало. На что Женька ответила, что ни один житель Питера или Москвы не знает, что такое работать в цеху сталеплавления, или как там они называются. И что ни один менеджер, который получает в разы больше простого рабочего, нихрена не смыслит в работе. Есть тут ,конечно, и негативная сторона. Рабочие очень не любят думать – это их видовой признак. Не только государство виновно в том, что они пьют до поросят, но и сами они ограничивают свой досуг и развлечения бутылкой водки. Выйдя вечером с работы, эти люди по волшебству превращаются в страшных созданий, которые одним своим видом заставляют помнить о близости смерти. Эти вурдалаки, или для краткости, гопники, часто внушают страх своим безрассудством и численностью. Женька 1 боялась их или, скорее, не совсем доверяла. Но у нее были на то свои причины. Свет от фонаря, висевшего над козырьком подъезда, падал странным образом, создавая мертвую зону под самым козырьком. Поэтому, если кто-то будет стоять, прижавшись к входной двери подъезда, его не будет видно совершенно. Эта мысль заставила Женьку 1 вытащить ключи и сжать самый острый из них, вместо ножа. Она старалась идти медленно, скрывая при этом свой страх. Через подошву мокасин она ощущала камни, которые, сливаясь бесчисленными иголками, отдавались в голове резкой болью. Если бы кто-то действительно прятался около подъезда, он наблюдал бы за Женькой 1, словно та шла по сцене, так бестолково действовал фонарь в эту минуту. Если бы там стояли гопники, они смеялись бы над ней, как смеялись бы над героиней спектакля, которая по сценарию, столь же нелепому как свет фонаря, должна идти, ослепленная светом, сжимая сумку в одной руке, а ключи для самообороны в другой. Какими же долгими были эти шаги. Какой бесконечной казалась дорога, тянувшаяся при свете дня в каких-то пяти метрах от парковки до подъезда. И как, все-таки, легко ей стало, когда она вошла в подъезд и обнаружила, что никто не прятался под козырьком и что единственное, что нужно сделать – перестать бояться приведений. Именно приведений. Если бы она боялась живых людей из плоти и крови, то она как минимум, видела бы того, кто внушает ей страх. Сейчас же она боится того, кого следовало бояться лет шесть назад. Сейчас ей никто не угрожает. Тяжелая стальная дверь открылась с трудом, и Женька 1 вошла домой. Безо всяких приветствий, ей в лицо ударил запах пыли и цемента. В квартире шел ремонт. Стены смешили своей наготой, повсюду были разбросаны остатки обоев, ведра с краской и кучки, аккуратно собранные отцом, состоящие в основном из остатков грязи, столь непременных при ремонте. Женька 1 разулась, скорее по привычке, потому что стоя в носках, она искала новую обувь. На глаза ей попались отцовские тапки, в которых отец сегодня обдирал стены. Девушка шла в комнату, осматривая по дороге следы папиного ремонта. Он, как мы уже знаем, обдирал стены от обоев. Еще, он вырвал плинтус, славно обрамлявший коридор последние десять лет и побелил потолки. Картины, возникающие перед ней по пути в дальнюю комнату, которую она занимала вместе с младшей сестрой, вызывали в ней восторг. Эта восторженность была до того ей приятна и удивительна, что Женька 1 начала тихо мурлыкать песню. Она была счастлива от того, что шла в деревянных от папиного ремонта тапках по грязному, неубранному полу. Женька 1 в тот момент начала мечтать о том, что ремонт затронет не только стены, полы и передвижение мебели. Конечно, эти вещи при ремонте неизбежны и обязательны, но хотела она других перемен. Женька 1 хотела, чтобы вместе с обоями, отец отодрал от стен их привычный уклад жизни. Чтобы вместе с плинтусом, навсегда ушедшим с их пола, ушло и отношение членов семьи друг к другу. Женька 1 жаждала изменений так же, как Тоня. Но в отличие от Тони, желавшей перемен в сердцах, умах и сердцах окружающих людей в целом городе, Женька 1 хотела изменить всего трех людей: отца, мать и себя. Сестру менять не было никакого смысла, потому что она была еще в том светлом возрасте, когда не производила в своей голове ничего, копируя поведение домочадцев. Вот отца, мать и себя изменить стоило, считала Женька 1. Ее отец человек крайне простой, в чем и заключается основная загвоздка. Если он хотел пить, он шел на кухню и пил, если был голоден – ел, понимаете? Ничего в его голове не проходило проверку на целесообразность или своевременность. Желание, возникшее здесь и сейчас, приходилось ему всегда удачным и нужным. Несмотря на все это, он был человеком хорошим. У него было даже свое кафе, которое он периодически отвоевывал у чурок, метивших на эту территорию для создания шашлычной. Это кафе находилось в одном из худших районов города, поэтому неизбежны были траты на охрану и замену стекол. А еще, местные не очень полюбили это кафе. Женькин папа человек до того простой и честный, что вывеска «кафе», как он считает, лишает его всяческой возможности продавать даже пиво. Поэтому, местные, которые считают, что пиво – это хлеб (часто даже слышишь от них что-то вроде «ну ведь из хлеба же делают пиво-то»), Женькиного отца заклеймили позором и вообще, склонны думать, что он педик, раз на прилавке только печенье и разные сладости к чаю. Чуркам эта территория кажется очень выгодной, потому что, по их данным, ближайшая точка с героином аж в двух километрах. Они, дескать, хотят поправить ход вещей, вернуть людям радость и обстоятельный шашлык с водкой, о чем часто напоминают Женькиному отцу. Домашние часто слышат, как отец отбивается по телефону от очередной серии дотошных кавказских вопросов. Он тогда неизменно становится серьезным, ходит по комнате и громко материться. В общем, вне дома, этот высокий седоватый мужчина, не так-то и прост, как кажется. Надеждой и опорой в семейных делах является мать, которая всегда старается перекинуть данные ей узами брака, мужем и Богом, обязательства на кого-то помладше: Женьку 1 или ее сестру, Катьку. К великому сожалению старшей, младшая еще ни на что не способна, за исключением уборки игрушек по вечерам. Мать воспитывалась в строгой семье, поэтому, часто даже того не желая, без меры строжилась и кричала на всех, попавших под руку. Особенно доставалось тем, кто попал под эту самую руку, сразу, после ее работы. В шесть, а иногда в полседьмого, она тяжело открывала дверь, небрежно скидывала обувь и садилась на диван. Работа ей давалось тяжело, поэтому она считала себя просто обязанной обвинить в этом первого же наглеца, объявившегося перед ней во время ее отдыха. Сегодня Женька 1, проходя мимо их комнаты, служившей родителям и залом и спальней, наблюдала картину, которую как раз и хотела бы изменить в пору ремонта: отец, щелкая семечки, смотрел фильм, а мать, чуть закрыв глаза в знак бесконечной и присущей только ей усталости, сидела на диване. Эта картина неизменно сопровождала Женьку 1 уже восемнадцать лет. Именно тогда, после работы, мать заявила: - Я так устала, – она тогда чуть закрыла глаза и продолжила, - Женька, вырастай уже скорей, начинай мне помогать по дому. Отец тогда, в тот же вечер, купил домой пакет семечек грамм на 30 и сказал: - Посмотрим, что сегодня по телевизору. – разложил перед собой семечки на одной газетке, вторая газетка предназначалась для шелухи. В этих самых позах родители сидели в тот день, когда Женька 1 впервые пришла со школы. Ее в тот день никто не встретил, и она отправилась домой одна. Родители точно также предавались на диване семечкам и усталости. Женька 1 наблюдала эту же картину забвения в день, когда она последний раз ходила в школу, первый раз напилась, первый раз поцеловалась, лишилась девственности, поступила в ВУЗ, устроилась на работу, принесла зарплату. Каждое из этих событий неизменно сопровождалось одними и теми же позами родителей: отец щелкал семечки и смотрел фильм, а мать с закрытыми глазами уставала. Если бы можно было в процессе ремонта квартиры, превратить это забвение в некоторую форму жизни. В ту, что шла бы вразрез их повседневности, вразрез старой Женькиной семье. Ей остается только ждать, что оторванные от стен обои и выкорчеванные плинтуса изменят их жизнь лучшему. Мне кажется, что в мечтах Женьки 1 нет ничего необычного. Ремонт – это то же несогласие человека с формой его теперешней жизни, равно как и с содержанием. Мы ведь все привыкли ждать от каждого купленного столика, приобретения новых частей своей самости, новых переменных внутренней гармонии. Может, поэтому мы не всегда можем быть до конца довольны проделанным ремонтом. Мы ждем от него, как ждет сейчас Женька 1, перестановки не только кресел по залу, но и привычек по нашим головам. Женька 1 хочет, чтобы после ремонта родители начали больше времени уделять ей, сестре и друг другу. Чтобы после того, как они наклеят обои, они сели все вместе пить чай, рассказывая случаи с работы или старые истории их отношений. Она хочет, чтобы во время перестановки мебели они смеялись. - Чего ты так долго? – отец не отрывался от фильма, но счел своим долгом поинтересоваться поздним визитом дочери. - Да мы гуляли. А что долго-то? Еще двенадцати нет. – она посмотрела на часы, затем на отца, и пошла в свою комнату. Отец смотрел фильм, так и не подняв глаз на дочь. «Если бы я пришла без рук, они бы не заметили, - бормотала она обиженно». Сестра собирала пазлы и увидев Женьку 1 в дверях, радостно вскочила. - Женька! – она обняла ее, - привет. - Почему ты не спишь, Кать? Ты видела время? – Женька 1 строжилась на сестру. - Я тебя ждала, ждала. Не хотела без тебя спать. – Катя посмотрела на сестру снизу вверх. Нос сестры и глаза были красными. - Ты плакала что ли? Или мне показалось? – Женьки 1 было стыдно, что она бросила сестру в одиночестве. - Ну, я же говорю, ждала, ждала, а потом мне грустно стало. – С этими словами, Катька глубже зарылась в кофту сестры. В голове Женьки 1 эхом отдавались слова ребенка. Ей было грустно, она ждала ее, она плакала. Чуть выше, я говорил о том, что Женька 1 не хотела бы менять сестру, так как в силу ее возраста, она лишь копирует поведение остальных членов семьи. Но насколько это верно, если учесть увиденное нами только что? Настолько ли голова этого четырехлетнего ребенка пуста и не способна производить свои собственные мысли и чувства? - А ты что будешь делать? – сестра уже заметно повеселела и стояла рядом с Женькиным столом с альбомом для рисования и карандашами в руках. - А что? – Женька 1 не отрывалась от монитора компьютера. - Ну я тут хотела… - она смущенно вертела в руках альбом, переминаясь с ноги на ногу. - Что? – Женька 1 затянула и посмотрела на сестру, - порисовать, что ли хочешь? - Да. – Катя растеклась в улыбке. Приятно быть понятым, даже ребенку приятно. - Ну, я сейчас почту проверю и приду к тебе. – Женька 1 потрепала сестру по волосам. - Я тогда начну без тебя, а ты приходи! – Катя радостно заскочила на кровать, роняя по дороге карандаши. Женька 1 действовала по плану: проверила почту, выключила компьютер и пошла к кровати. Катя сделала все приготовления, и теперь они вместе могли чудесно порисовать. Чудесно, потому что вместе. Женька 1 любила возиться с сестрой. Ей это доставляло удовольствие, потому что Катька была маленькой и доброй, потому что в те моменты, когда они оставались наедине, они были в безопасности и доверяли друг другу. Еще потому что Катя, хоть и была членом их семьи, но походила на остальных только частично, изредка, полусловом. Остальное у Катьки было неизвестно откуда, если не свое. Она не была такой скучной и мертвенно несокрушимой, как остальные домашние, в этом ее главное различие. В этих спокойных, веселых и беззаботных вечерах была и обратная сторона, собственно, как и у всего, что нам нравится и доставляет удовольствие. Обратной стороной их веселья, была грусть. Грусть Женьки 1 относительно того, что ее жизнь, благодаря Кате в том числе, имеет слишком плоский, привязанный характер. Она давно уже хотела съехать и жить самостоятельно, но не представляла жизнь без сестры, а если точнее, жизнь сестры без нее. Она вспоминала глаза маленькой сестренки в моменты, когда Женька 1 приходит поздно, а та, прямо как сегодня, ждет ее и плачет, собирая пазлы. Ей хотелось избавить ее от всех забот и наполнить ее жизнь тем, чем, как она считает, должна быть наполнена жизнь детей: исключительной радостью. Женька 1 устало рисовала кружки и овалы, а Катька старательно их обводила и дополняла нужными элементами. Полученная картина, как мне кажется, доподлинно отражает их жизнь: Женька 1 рисует для Кати картины и силуэты самой жизни, а ей остается только обвести их, со свойственной детям непосредственностью и нарочитой серьезностью. - Ты слышишь, кто-то плачет? – Катька спросила у Женьки 1, оторвалась от рисования и теперь слушала, что происходит за стеной. - Слышу, - Женька 1 поняла, сразу поняла, откуда исходит звук, - это у соседки что ли? Их комната имела, как водиться, четыре стены, одна из которых прилегала к коридору, вторая выходила окном на улицу, третья – к кухне, а четвертая, наиболее шумная из всех стен – к соседке. Шум оттуда доносился постоянно и имел разные виды: пылесос, крики, стоны, ругань, а теперь еще и ребенок. - И давно он так? – Женька 1 смотрела на сестру, которая выглядела очень сочувственно к соседским плачам. - Ну, весь день точно. Он там маленький, да? – она показывала, чуть разведя руки в стороны, предполагаемые размеры ребенка и состроила жалобный взгляд. - Ну, кажется, да. Странно. Откуда там он вообще? – Женька 1 недоумевала. Раньше пьяные компании заставляли их не спать по ночам, теперь ребенок кричит, и, как говорит Катька, уже весь день. – Пойду у мамы спрошу. Может, знает чего. Войдя в зал, Женька 1 застала родителей точно в таком же положении, что и полчаса назад. Мама чуть приоткрыла глаза, когда Женька 1 вошла в комнату – верно, материнский инстинкт сработал. - Ты не знаешь, у соседки, что ребенок есть? – она спрашивала это, стараясь быть вежливее обычного. Буря могла начаться в любой момент, лучше сохранять хорошее отношение, чтобы не провоцировать мать. - Не знаю, дочь. – Она потерла глаза большим и указательным пальцем правой руки, - Может и родила. Что с того? Дочь, я устала. Она бросила этим «дочь» уже вслед уходящей Женьки 1. «Дочь» уже пятилась к выходу. Она получила свою порцию пренебрежения. Катя улыбнулась и продемонстрировала свои работы на сегодня. Это был зигзагообразный предмет и еще один, описанию не поддающийся. - Узнала? – спросила Катя, убирая рисунки в большую коробку, пополнившуюся тысячным произведением. Где-то на дне коробки, кстати, лежит самый первый осознанный рисунок: портрет будущего мужа, а рядом что-то вроде каральки. - Нет. Она не знает. – Женька 1 потерла глаза в поисках сна. – Давай уже спать? - Давай! – сестра делала все на лету. Вот, после нескольких секунд, она уже лежит на втором ярусе кровати и похоже так же с лету начала засыпать. Небольшая комната освещалась теперь ночником в форме домика принцессы. Все замерло до следующего утра. 3. Женька 1 с подругой бежали вниз по ступенькам, радостные от весны и половины бокала шампанского. Соседка остановилась и пристально посмотрела на Женьку 1: - Ты пойдешь или нет? – в туфлях на высоком каблуке, короткой юбке и куртке она собиралась одним чудом не замерзнуть на мартовском ветру. - А кто там будет? – Женька сомневалась больше обычного. Речь все таки шла о ее дне рождении. - Какая разница? Я там буду. Хватит? - Пошли. – она осмотрела свое пальто. Оно было слишком красивое, чтобы отказаться. Женька 1 и не хотела никуда идти. Во всем виновато ее новое пальто, с большими красными пуговицами. Новая вещь тянула ее на улицу словно магнит. Не было бы этого пальто, она бы спокойно сидела дома. Девушкам не нужно было далеко идти, квартира, в которую их пригласили, была в соседнем подъезде. Они открыли деревянную дверь, ведущую внутрь лестничных маршей и квартир. Соседка, расстегнув куртку, показала Женьке 1 бутылку водки и многозначительно улыбнулась. Вместе с тошнотой, Женьку 1 посетило странное ощущение: она в соседнем подъезде и у ее спутницы алкоголь. Конечно, Женька 1 и раньше пила, но не так близко с домом. Тем более, родительский дом, как все мы знаем, простирает свои руки не только на квартиру, в которой живешь, но как минимум на целый дом. - Это Женя. – Соседка пододвинула ее к дверному проему, в котором стоял парень явно старше девчонок и держась за ручку двери, демонстрировал небритую подмышку. Ему, видимо, нравился бархат его подмышечных волос, потому что при любом случае, он задирал руки то вверх, то вбок, как угодно, лишь бы девушки оценили его гордость. - Заходите, уже. – Выдавил крутой парень, безо всякого интереса к девушкам. В комнате, обставленной на старушечий манер, было много мебели и пахло ссаниной. Двое парней сидели на диване, один в кресле в дальнем углу комнаты, и еще один в другом кресле, рядом с балконом. Хозяин не мог сесть, потому что так было бы неудобно показывать подмышку. - А ты че так выредилась? – один из тех, кто сидел на диване, взял соседку за бедро и провел рукой до самой промежности. Он мерзко улыбался, не имел многих зубов и был красный как рак. Увидев озадаченный взгляд Женьки 1, девушка высвободилась из мерзких тисков и прошептала «Отстань». Парень, нисколько не изменился в лице. Его член стоял, и он теребил его рукой через трико. - А ты подруга ее? – тот, что в углу, в кресле, захотел, видимо поинтересоваться Женькой 1. - Да. – Женька 1 ответила громче, чем ожидала. Из окон третьего этажа был виден весь их двор. Такой знакомый двор, в такой новой обстановке. Мысли сбивали в кучу все, что она раньше знала о своем дворе. Сознание падало, в выстроенную этим видом из окна третьего этажа и считало, что это совершенно новый двор. Гопники отчего-то громко ржали и бесконечно матерились. - Да ты садись, че ты. – парень у входа не смог справиться со своей эрекцией и решил переключиться на Женьку. Он сидел, широко расщеперив ноги и продолжал скалиться. - Нет, спасибо. – становилось душно. - А ты даешь, кстати или нет? – парень в углу, видимо, считал себя самый остроумным. - Что даю? – Женька 1 прекрасно знала, что этот тип имеет ввиду, но поняла это не сразу. - Ну ты …! Вот теперь начался ржачь. Если раньше это были смешки не столь громкие, то сейчас стало невыносимо. Эти парни не были похожи на людей. Женька 1 считала, что человек не может быть мерзким до такой степени. Женька 1 стояла посреди квартиры какой-то бедной старушки, которая уехала на выходные и внук счел своим долгом устроить праздник. Она прошептала соседке на ухо: «Пойдем отсюда». Та указала ей на балкон. На балконе Женька 1 вдохнула полной грудью и ей стало легче. Пейзаж хоть и продолжал обескураживать ее сознание, все же был знаком и близок. - Пойдем отсюда, - Женька 1 почти умоляла. - Да, перестань. Они просто угарают. Подняв взгляд, Женька 1 увидела знакомую подмышку. Волосы переливались на солнце. - Слушай, - обращался он к Женьке 1, - че ты гонишь, то? Пошли выпьем? - Можно я лучше уйду, - Женька 1 пыталась отодвинуть парня с прохода, но он схватил ее. - Иди нахер тогда. Он толкнул ее вперед и силой, и перед глазами Женьки 1 напоследок промелькнула его подмышка. 4. 7.20. Будильник назойливо, но воспитанно (между каждым своим звонком делая паузы в минуту-две) пытался разбудить Женьку 1. Она повернулась на бок и запустила руку под подушку. Момент, когда она проснулась, по сути своей, самое что ни на есть доказательство как таковой, виделся ей довольно зыбким и неоднозначным. Относительность нового бытия была очевидна: с одной стороны, оно рождало бытие фактическое, но с другой, приводило к некоторым мыслям, которые она гнала от себя. «А что если остаться дома и бросить работу к чертям? И дом бросить. Вообще, взять и все бросить». Женька 1 повернулась на спину и шумно выдохнула. «Все бросить и уехать. Что за, твою мать, жизнь такая. Мне ведь двадцать лет! Я же не старуха, какая, чтобы так жить». Будильник казался ей бесконечно далеко. Она лежала на кровати и смотрела, как он изнывал на письменном столе. В этот момент ей стало ясно, что работа, мама с папой, сестра – вещи невероятно пустые сами по себе. В сущности, их нет вовсе. Перевернувшись в кровати еще несколько раз, она встала. В 8.40 она открывала дверь своего кабинета. В нос ей ударил затхлый запах, как если бы этот кабинет не был проветрен несколько недель. В старых зданиях такое бывает: вентиляция не работает, поэтому пыль, копившаяся годами превращает любое помещение в гниющее. Женька 1 работала секретарем в социальной службе. Эта работа была ей по душе, тем более, что она могла не пропускать учебу. Начальство было ей довольно, поэтому периодически к ее небольшой зарплате прибавлялась некоторая сумма, в счет поощрения. Социальная служба, в которой Женька 1 работала, располагалась на первом этаже двухэтажного здания. Сотрудники рассказывали ей, что лет пятнадцать назад, здесь был детский сад приличных размеров, затем, в перестройку, это здание одной из муниципальных служб. В нулевых все встало с ног на голову, и теперь, на одном этаже было по пять, а то и по шесть разных контор, то и дело проворачивающих дела совместно. Недавно, было собрание, на котором им пришлось вместе с органами трудоустройства и опеки, располагающимися на том же, первом, этаже, регистрировать участников и выдавать инструкции. В общем, живут под одной крышей множество разных организаций и живут дружно. Женька 1 имела лишь смутные представления о том, кто и для какой цели каждый день топает у нее над головой и бес конца хлопает дверьми дальше по коридору. Случалось даже, что люди, заблудившиеся в кабинетах, а таких было немало среди посетителей, спрашивали у нее дорогу, а она ничем не могла им помочь. - Как ваши дела, Евгения? – начальник – человек исключительно воспитанный и приятный, несмотря на «Евгению». - Все хорошо, Степан Аркадьевич. Мне сегодня нужно на зачет идти. Я могу после работы пораньше? – Женька 1 чуть волновалась при разговоре с начальником. - Ну а вам много делать? – серьезным тоном спросил Степан Аркадьевич. - Мне нужно сегодня обзвонить несколько человек и ксерокопии сделать. – деловито выпалила Женька 1. - Ну как сделаете все, можете быть свободны. – слегка улыбнувшись, он вернулся в свой кабинет. Она набрала первый номер. - Алло. – на том конце был слабый женский голос, навивавший тоску. - Здравствуйте. Вас беспокоят из социальной службы. По поводу выплаты вам льгот. - Да, я слушаю, - голос был еле различим на фоне шума. - Так вот, к сожалению, вам выплаты не положены. – что-то в этих словах и пугало и, в то же время, дурманило Женьку 1. Ей трудно было говорить такие вещи, но было что-то еще. - Ой, как вы не вовремя… - эта фраза удивила Женьку 1. - Что значит не вовремя? – она сделалась серьезной и почти свирепо произнесла эти слова. - Может, есть все-таки возможность получить льготы? – голос женщины, и без того слабый. Совсем задрожал и норовил исчезнуть окончательно. - К сожалению, нет. Ваш муж ведь устроился на новую работу. Ваш доход увеличился и теперь вы не малообеспеченная семья. - Очень не вовремя… - женщина повторяла эту фразу несколько раз, затем тихонько заплакала. - Простите? – Женька 1 насторожилась. Что, черт подери, значат ее слова? Конечно, отмена выплат не может быть вовремя, но зачем, же так. Женька продолжала. - Простите, но я ничем не могу вам помочь. Ваш муж, как я уже говорила… - Понимаете, мой муж умер и теперь мне необходима эта выплата, - все тем же слабым голосом она давила на Женьку 1. - Вам теперь нужно повторно сдать справки. Это уже новый вид льгот. – на этот раз Женькин голос стих и звучал очень слабо. Эта женщина давила на нее, и давила весьма успешно. - Я ничего не собираюсь делать, – отрезала женщина на том конце. Женька 1 бросила трубку. Она не выдержала этого натиска. Еще немного, и она просто расплакалась бы. Вместо того, чтобы перезвонить, она начала перебирать бумаги, лежащие на столе и складывать их по полкам. Чего добивалась эта женщина? Женька 1 набрала следующий номер и сообщила все то же самое. Им не предоставляются льготы, потому что… тут вариантов много. Неизменно было то, что система работала против тех, кому звонила Женька 1. Она сидела за столом и перебирала бумаги. В ее положении, сейчас, было, хоть и странное, но удовольствие. Удовольствие человека, который жаждет, чтобы с ним что-то произошло. Она также понимала и чувствовала превосходство над всеми, чей номер она набирала. Женька 1 могла подняться над всеми людьми, которым в силу случая не повезло и им не достанется выплат. Именно она доносила до них эту информацию, поэтому в тот момент ей казалось, что это ее решение. Конечно, мы слышали, как она извинялась перед женщиной по телефону за то, что у той отнимут льготы. Делала она это просто с непривычки. Нужна некоторая сноровка, чтобы легко обращаться с человеческими судьбами. Этой сноровки у Женьки 1 еще не было.
5. Солнце светило по-осеннему и ветер заставлял одеться, чтобы не замерзнуть. Женька 1 сопротивлялась погоде, она нарочно шла в майке, хоть и ощущала за этим своим шагом много бездумного и чреватого простудой. Ей не хотелось встречать осень, как не хочется видеть старого знакомого в маршрутке. С ним много общего, но встречи всегда насильны и натянуты. Даже когда осень приходила к Женьке 1 внезапно, она все равно оставалась чужой и далекой. В этом году, осень решилась прийти в августе. Это было весьма больно. В августе и до того хватает проблем, в этом месяце люди собирают среди ярких осколков летних мыслей, свои планы и мечты на лето и, некоторые из них, они еще в силах выполнить. Вступая в лето, Женька 1 мечтала об уединении. Она хотела уехать в ближайшую деревню с фотоаппаратом и несколькими флеш - картами. Никакого компьютера и сети. Зарядное для фотоаппарата, несколько флеш - карт и сам аппарат. Она жила бы так неделю или две. Сняла бы домик и в полной тишине, наедине с собой и объективом камеры, снимала бы круглые сутки. Август тем и страшен, что напоминает нам, низко ставя эшафотное солнце, о том, что наши планы так и не были воплощены в жизнь, и дразнит нас, оставшимся месяцем лета. Ровно месяц остался перед началом учебы и еще неизвестно чего. Просто, когда есть учеба, то ты ждешь ее, а когда ты даже уже закончил, в сентябре все равно чего-то ждешь. Женька 1 обзвонила всех по льготам, сделала ксерокопии и получила обещанные часы на сдачу зачета. В институте она тоже долго не задержится: ей нужно всего лишь поставить зачет, на том ее сессия закончиться. Этот зачет, на самом деле, должен стоять еще с июня, если бы не мигрень преподавателя культурологии. Престарелая женщина, читавшая у Женькиной группы культурологию, свалилась в больницу прямо перед зачетом, осложнив жизнь всей группе. Теперь Женьке 1 предстояло смотреть на загорелые лица одногруппников и выслушивать их жалобы курортной чепухи. Бесконечные разговоры о том, что в Таиланде мужики переодеваются в баб и работают в таком виде проститутками, что в Китае мороженное из кукурузы, что в Болгарии, от блинчиков можно за неделю потолстеть, что в Сочи таксисты бессовестные, что в Америке хорошо, а в Израиле еще лучше. Небольшой очередью тянулись надменные лица бывших туристов, Женькиных одногруппников, до преподавательского стола. Преподаватель прошипела, чтобы они не толпились, а подходили с места строго по одному, но эти слова не возымели действия. Черт его знает, чем руководствуются студенты, но в такие моменты, когда нужно всего-то навсего, сдать зачетку, они выстраиваются прямо перед столом и нахально толкают книжку к преподавательскому носу. Пара росчерков седоватой женщины в Женькиной книжке и вниз с седьмого этажа, так быстро, чтобы никто не успел бы пойти вместе с ней и закидать ее новыми историями об отдыхе. «А ты где была Женька? – она кривила лицо, изображая одногруппников, - Работа. А что так? А что не поехала куда-нибудь? Денег не было. Ааа… - она злобно усмехнулась и поспешила на улицу». Потом, уже на улице, Женька 1 поняла, что если бы даже она и поехала туда, куда ей действительно хочется, она все равно не смогла бы никому рассказать. Ее бы просто не поняли. «Зачем ты в деревню ездила? Там же нет ни одного клуба!» На этот раз она изображала конкретную девушку. Это была Лиза. Взаимная и столь искренняя неприязнь Женьки 1 и Лизы началась в первый же учебный день, три года назад. Вся группа сидела на лавочках перед институтом, и играли в игры. Знаете, такие идиотские игры, которые дарят хорошее настроение, бодрость духа и, скорее всего, силу земли. Так вот, нужно было угадать достопримечательность нашей страны по описанию. Лиза два часа бесила Женьку 1. Она к тому же, эта блондинистая тварь, пыталась ответить на все вопросы в игре, но ни одного так и не ответила. И после одного из описаний места, она крикнула «Это Керчь!». Ведущий в ответ сказал «Нет, Лизонька, Керчь уже была». Прыщавый парень явно возбудился, но стеснялся показать свою «симпатию» к Лизе. Прыщавые онанисты вообще очень смущаются, когда видят кого-то похожего на порно-звезду. Так вот, она крикнула эту Керчь, ей ответили …, а та не унималась. «Ну, может еще одна Керчь?». Тут Женька 1 и выпалила «Ага, для тебя, дура, построили!». Даже прыщавый парень смеялся. С тех пор Лиза ненавидит Женьку 1, Женька 1 ненавидит Лизу, а прыщавый парень больше любит умных – они смешные, считает он. Теперь, окончательно выполнив все дела, Женька 1 двигалась в сторону дома. От института дорога проходила по дворам и занимала несколько минут. Тихим, неторопливым шагом, она пересекала игровые площадки, набитые детьми, парковки прямо на газонах и клумбах с цветами (а что делать, машину же не выбросишь) и голубей, что паслись повсюду, где им было угодно. Эти причудливые птицы, в любой момент взмывающие в небо, хвастались друг другу своим оперением и разнообразием цветов. Наша героиня беззаботно шла, отдаваясь причудам, что таит в себе каждый дворик многочисленных пятиэтажек. Ей нравилось наблюдать за тем, как отрешенно и в то же время, находясь в полной гармонии с окружающим миром, играют дети. Их игры напомнили Женьке, как она сама, будучи маленькой, придумывала вместе со своей соседкой новые и новые приключения. В миг, обыкновенная палка превращалась в магический предмет, сила которого была безгранична. Каждый день детской жизни наполнен сказочными приключениями, погонями, изысканиями в природе. Каждый новый день был всегда и новым открытием. Однажды, это была ящерица, которая сама себе оторвала хвост. Девочки тогда долго спорили, кто из них виноват в том, что бедное животное лишилось конечности. - Я тебе говорю, это ты ее схватила, и хвост ей оторвала! – соседка бес конца поправляла воротник толстого свитера, который ей явно был не по душе. - Я ее не трогала. Это ты когда за ней бежала, оторвала! – Женька 1 не хотела чувствовать вину за содеянное. В разговор вмешался Костя. Он был старше на два года и считал это пропастью, разделяющую их с подругами многими тысячами километров. В очках, щуплый тщедушный Костя громко откашлялся позади Женьки 1 и соседки. - Простите, - чрезвычайно вежливый мальчик, - вы разве не знаете, почему так происходит с их хвостом? - Мы не знаем, - Женька хотела узнать правду, а не быть униженной. - Вы, наверное, будете изучать это… - мальчик напрягся, вспоминая точно, в каком классе он это изучал. - Значит, мы сами узнаем. Спасибо, козел. – соседка потянула Женьку 1 за рукав в сторону, оставив мальчика в удивлении. - Сама ты коза. – мальчик вдруг осознал всю глубину и опасность отпускать такого рода оскорбление без ответа, поэтому поспешил все исправить. Соседка размахнулась и со всей силы ударила ему кулаком в нос. Мне жаль наши воспоминания. Сами по себе, они созданы, чтобы являть собой что-то, что было в нашей жизни и что должно оставаться опытом, планами на будущее, мыслями о себе и окружающих. Случается, что в один все наши воспоминания меняются. Вся наши жизнь и воспоминания переписываются с чистого листа. Бывает так, что человек, с которым мы провели всю жизнь, вмиг предстает перед нами совершенно другим. И вместе с его новым лицом, все наши воспоминания меняются. Именно поэтому мне их жаль. Человек проделывает огромный путь, а воспоминания всегда идут за ним. Проделывая совместный путь детства со своей соседкой, Женька 1 и не догадывалась, что один день рождения и одно падение с балкона, изменят все ее воспоминания, превратив их из радостных мгновений в досадные события, прожитые, как ей теперь кажется, не с тем человеком. Она увязывала, хоть и неосознанно, то событие на балконе, гопника с волосатой подмышкой и все их детство. Она искала во всех годах, проведенных вместе, признаки, того, что она уже тогда была не самой лучшей подругой. Теперь, с высоты событий четырехлетней давности, с того дня рождения, когда она пошла в подъезд к гопнику, все их отношения с соседкой, кажутся ей ошибкой. Свернув перед проезжающим на велосипеде парнем, за угол, она оказалась в своем дворе. Вторя ее воспоминаниям, дети вокруг собирали камушки и ловили ящериц. С тех пор, как Женька 1 была маленькой, ничего в окрестностях не изменилось. Несколько деревянных домишек, предназначенных для игр днем и служившие туалетом ночью. Пара качелей. Ее соседка нигде не училась, поэтому, в отличие от многих сверстников, имела привилегию целый день сидеть у подъезда. С ней всегда были два парня лет двадцати пяти, до того худые, что носили куртки даже в жару, дабы не вызвать сочувствия у окружающих. Мать соседки постоянно работала, а отец безбожно пил. Он, вроде, и числился на каком-то предприятии, но появлялся там крайне редко ввиду страшных похмелий, бывших для него самым обычным делом. Безалаберность соседки, как можно понять, была унаследована (эта раз) и была родителям на руку (это два). Если бы она что-то собой представляла, то отцу пришлось бы бросить пить, а матери нужно было бы видеть дочь, что ужасно, а к тому, еще и общаться с ней. В данный момент, все было шикарно: мать целыми днями работала и все коллеги относились к ней чуть ласковее, зная, что с ее дочерью и мужем так обстоят дела, а она, героиня, справляется одна; отец путешествовал по друзьям в поисках выпивки и также не обременял себя дочерью. Мать и отец Женьки 1 всегда жалели соседку, ссылаясь на родителя алкоголика и мать, игнорировавшую ее. Женька 1 была убеждена, что зря. Ну, вот, даже сейчас. Вместо того, чтобы хоть чем-то заняться, она торчит у подъезда с дешевым пивом и гопниками. И так будет до самого вечера. Черта с два ее жалеть! Почему никто не жалеет Женьку 1? Ей ведь тоже живется не сладко. Ну раз такие добрые все, почему бы не пожалеть ее, а? Соседка живет убогой жизнью и ей она нравится, а вот Женька 1, которая хочет перемен, прибитая заботами о семье к полу, страдает и хочет все изменить. От того, что ее жизнь складывается совершенно не так, как она хочет, за это же можно пожалеть! Соседка что-то бормотала друзьям о Женькином внешнем виде, когда та подходила к ним. Ничего особенного, просто, почему бы не в глаза? - Привет, Жень. – теперь и подумать было нельзя, что секунду назад она что-то бормотала, смеясь за спиной. Теперь соседка улыбалась и приветствовала Женьку 1. - Привет, – и повернув голову к парням, - привет. Те чуть подались вперед, один сплюнул, и покачали голова вверх-вниз, вместо «привет». Женька уже было хотела идти домой, но: - Ты с работы или с учебы? – соседке, видимо, было скучно. - Ото всюду. И там и там была. - Понятно, – пауза усложнилась присутствием парней. – Как дела? - Да хорошо. Как у тебя? – Женька 1 и не хотела спрашивать. Это ее воспоминания прорывались из глубины и никак не желали принимать того, что все их детство, десять лет знакомства, растоптаны один случаем. - Нормально. Скучно только. – носком туфля она чуть пинала бортик. - А учиться ты в этом году пойдешь? – Женька 1 хотела остановиться. Ей не нравились эти парни, хотелось домой, но вопросы рождались сами по себе. - Хватит мне. – соседка засмеялась. Ее примеру последовали и двое парней, до этого, сохранявшие молчание. – Я как год назад бросила шарагу, так туда точно не вернусь. Мне, конечно, предлагали мастаки и еще там преподы, типа, приходи, но я не знаю. Никто ее никуда не звал. В прошлом году ее выгнали из-за травки в женском туалете. Ходит слух, что она тогда и кололась в кабинке, но слухи ведь. Она никому из преподавателей не нравилась: грязная, наглая, невоспитанная. - Ладно. Я пошла. Мне еще собаку кормить. - Давай, счастливо тебе. – соседка открыла перед Женькой 1 дверь и пропустила, вежливо придерживая дверь. Женька 1 вдруг ощутила страшное омерзение и злобу, когда посмотрела на то, как соседка с улыбкой на лице держит перед ней дверь, а за спиной хохочут гопники. Четыре года назад, именно соседка открыла ей дверь в мир гопоты и приземленности (в прямом смысле: приземления с третьего этажа, а переносном: приземленность гопников). Это она виновата в том, что Женьку 1 тогда толкнули с балкона. Дома Женька 1 снова услышала, плачь за стеной. Теперь он был более отчетливым, чем вечером и она могла наверняка расслышать, что происходит у соседки. Мысль об этом ребенке все еще делалась совершенно невозможной. Бывало в детстве, когда долгим зимним вечером, не хотелось спать, они с соседкой перешептывались через стену. Старый кирпичный дом тем и уникален, что в полной тишине можно услышать даже соседский шепот. Взрослым это не нравиться, но все подруги в восторге: они могут не расставаться даже вечером. Женька 1 прислушивалась к детскому плачу и не могла поверить, что ребенок плачет именно в этой квартире. Она не находила себе места. «Может выйти на улицу и спросить у нее все? Знать уже точно, что происходит и почему она не в квартире с ребенком, а на улице? – потом, чуть погодя – Нет. Все-таки, не красиво как-то лезть в чужую жизнь. Парни эти меня тогда точно засмеют. Да и кто я такая, чтобы вообще иметь дело до этого ребенка». Около получаса, вплоть до того, как мать пришла с работы, Женька 1 то уговаривала себя спуститься вниз и разузнать все у соседки, то отказывалась от своих затей. За входной дверью послышался шелест пакета и негромкие материнские шаги. «Откуда там вообще этот ребенок …? Как она могла всю беременность прятать живот? Или я просто не обращала внимания. Скорее, я не обращала. Мне до нее никакого дела нет. Ну а почему тогда мама не знает? Она-то знает все сплетни наперед. Она просто должна знать!». - Мам, а ты не слышала, у соседки что ребенок? – Женька 1 несла ее сумку в зал, на кресло. Мама улыбнулась и посмотрела на Женьку 1. - Неудивительно, - и принялась снимать туфли. - А я что-то не замечала раньше его просто. – Женька 1 в нерешительности терла затылок. - Я тоже, - мама еще раз улыбнулась и прошла в зал, к дивану. 6. За символическими стенами из материи двигался вечерний город. Люди, устало перебирали ногами, таща за собой пакеты с продуктами. Машины, тоннами своих масс давили асфальт. Официантка с толстыми боками, как и прежде, шустрила между столиков, отбирая зазевавшихся посетителей полупустые тарелки с едой. В миг, когда кто-либо из них клал вилку на стол, ее длинная рука хватала тарелку, вилку, грязные салфетки и скрывалась из вида. Тонька и Женька 2 слушали рассказ Женьки 1 о сегодняшней ночи. - Помните мою соседку? – девчонки кивнули. Смутно, но я тоже понимал о ком идет речь. – Так вот, у нее ребенок, представляете? - Нифига себе. – Тонька вытянула лицо и уставилась на Женьку 1. - Вот и я о том же! У мамы спрашиваю, та мне говорит, что неудивительно. Конечно, удивительно! Это же не кошка окатилась. - Стоп. – Женька 2 серьезным взглядом бурила стол, вспоминая что-то. - А вот же мы недавно заходили к тебе, она у подъезда сидела! Как так? Не было у нее никакого ребенка. - Так и я о том же!! – Женька 1 вскинула руки в знак истинного согласия, - Она сутками у подъезда сидит. А ребенок дома орет. Вчера домой пришла и слышала, за стеной опять орал. Сестра говорит, что такое часто. Девочки сделались серьезные и молчаливые. Каждая из них думала о Женькиной соседке и каждая, делала свои выводы. Женька 1 первая нарушила молчание, продолжив рассказ. - Ну, в общем, вчера мне мама сказала, что соседка с мамой со своей постоянно ругается и что как ребенок там живет, ей вообще непонятно. Я решил вечером подслушать, о чем они говорят и вообще что там да как. Итак, часов в 9 пришел отец и сразу завалился спать. Ему на ребенка, видимо, вообще поровну. Он даже уснул под его мерные завывания. В 10 пришла мать и, как мне показалось, дремала перед теликом. В 12 пришла сама соседка и тут цирк. Мать вскочила, давай орать на нее, что та на ребенка забила, что бегает неизвестно где целыми днями ну и так далее. Короче они часов до двух кричали. Про ребенка я молчу, он вообще, наверное, не спит. Девочки слушали затаив дыхание. Тоня шевелила губами шепотом высказывая несогласия с мироустройством соседки, а Женька 2 все это мироустройство прошла на .. видала, о чем она поспешила сообщить. Я думал о этой соседке и ее ребенке. Конечно, очень тяжело представить чувства младенца, которого оставляют одного на весь день. Да и вообще, довольно проблематично вообразить себе чувства младенца. Но, даже если разглядывать его внутренний мир с позиции взрослого человека, становится жутко. Мы ведь знаем, что маленький ребенок воспринимает свою мать – как образец внешнего мира. Из этого нехитро следует, что весь мир он воспринимает как свою мать. Что тогда происходит с человеком, если его мать приходит только среди ночи и то, совершенно не ради своего ребенка, а потому что все разошлись по домам. Как тогда ребенку относиться к миру, если мир в лице матери пренебрегает им? Мы не сможет никогда понять, что чувствует такой ребенок. И не сможет, точно, разгадать этот Фрейдовский ребус об отношении человека к миру в связи с отношением к матери. - Мне жутко, если честно, - я сам себя распалил и теперь покрылся гусиной кожей, - А как вообще она может так делать? Кто ей право такое дал? - Может. Она же мать. – Тоня сделала особый язвительный акцент на слове «мать». За соседними столиками сидели несколько семейных пар с детьми и каждый из нас, глядя на них, чуть погрустнел. Хоть этим детям и повезло больше, потому только, что с ними сейчас родители, детская жизнь предстала сейчас для меня и моих друзей в некотором новом смысле. Женька 1 рассказала еще, что мать и соседка кричали про то, что ей бы перестать ходить по парням, так как появился ребенок. Женька 1 прислушивалась, сидя вплотную к стене к их спорам. - Мне обидно и противно, что ты меня считаешь шлюхой! – ответила соседка и замолчала. - Я не считаю тебя шлюхой. Но ты посмотри, он маленький, плачет ведь весь день. А ты так спокойно под окном сидишь и ничего. - А что я должна делать? Каждый раз как заплачет бежать к нему, что ли? Может мне еще весь день с ним сидеть? – последние слова она выпалила особенно яростно, видимо ей не хотелось расставаться с близкими друзьями у подъезда. - Ну а как? Ты же мать! - Я не мать никакая. Мне вообще этот сын не нужен. Мне и без него плохо. – соседка заплакала. «Ой, как неубедительно. Плохо, девочка моя, плохо. Нужно эту сцену будет переснять, - Женька 1 не могла сдержать своего недовольства и злобы к соседке». Мать успокаивала соседку, ребенок плакал, а отец несколько раз просыпался, чтобы попить и пописать. Ребенок плакал на этот раз не так громко как днем. Он плакал тихо, казалось, чтобы не помешать никому своим плачем. Женьке 1 показалось, что ребенок умирает. От одной этой мысли сделалось невыносимо. Маленький, худой, синюшный человечек возник у нее перед глазами. Он плакал, глядя ей прямо в глаза. Он шептал что-то о плохом самочувствие и голоде, и умолял о смерти. Он говорил Женьке 1, что никто о нем не вспомнит и поэтому, она может не беспокоиться. 7. Мысль, которую мы отчаянно хотим выбросить из головы, никогда не уйдет. Можно называть это как угодно: закон подлости, застревание или еще как, факт остается в том, что Женька 1, как бы она не старалась не думать о соседском ребенке, никак не могла выбросить его из головы. С восьми тридцати до семнадцати ноль ноль, весь свой рабочий день, она думала о соседке и ее сыне. Делая вид, что работает, Женька 1 прикидывала, как можно было бы помочь этому ребенку. По сути, ходов было много: заявить в милицию, в конце концов. Это точно помогло бы. Или органы опеки, они как раз по таким вещам. Может, и забрали бы этого ребенка. «Ребенок». Женька 1 произнесла это слово, чтобы отчетливее понять главный трагизм ситуации. Ей, наконец, стала понятна главная ее оплошность. Дело в том, что она думает и говорит об этом ребенке уже третий день. Она уже рассказала о нем мне, Тоне, Женьке 2, папе, маме. Но она до сих пор не знает даже пол этого ребенка. Она не знает, сколько ему месяцев, каких он размеров и как он выглядит. Для нее это «ребенок». Забавно, что все усилия Женьки 1 направлены на то, чтобы не думать о этом ребенке. Она уже придумывает пути его спасения, хотя даже не знает, кто там на самом деле. Если бы она призналась себе, что все ее поиски направлены не на то, чтобы спасти ребенка, а на то, чтобы спасти саму себя. Если бы она призналась, что одна мысль об этом ребенке вызывает в ней столько боли, что гораздо проще сбагрить его в милицию или органы опеки. Этот ребенок стал олицетворением Боли бытия для Женьки 1. Ребенок, который без сомнения, является результатом пьяного сношения соседки с одним из двух наркоманов, носит в себе все то, что тяготит Женьку 1 больше всего. Ребенок, что каждый день плачет за стенкой, не просто часть соседки, а результат той жизни, которую Женька 1 боится и не хочет принимать. Вот уже четыре года, с самого момента падения с балкона, единственной мечтой Женьки 1 остается снова взлететь. Гопник, который столкнул ее вниз, подарил ей нечто большее, чем пара переломов и ссадин, он подарил ей возможность, и великое проклятье, быть на земле. С тех самых пор, она полностью находилась на земле: во время работы, забот о сестре, собаке, хождениях по магазинам за продуктами, готовке еды для всей семьи. В каждом этом шаге было слишком много бытийного и земного для одной молодой Женьки 1. Ребенок соседки в очередной раз напоминала нашей героине о том, что она находится обеими ногами на земле, вместе с остальными. А самое главное, этот ребенок напоминал ей о том, что всю жизнь, ей придется делать одно и то же, и не будет никаких просветлений, не будет уже никаких лирических пауз молодости, когда человек наивно верит в то, что ему предназначено что-то иное, отличное от остальных. Женька 1 прикована к земле, так же, как ребенок соседке к одиночеству квартиры. 8. Эта глава подходит к концу и прежде чем передать эстафету и начать рассказ о Женьке 2, обратимся к одному случаю. Произошел он чуть позже. После того, как Женька 1 размышляла на работе о способах спасения ребенка. К слову, она не сообщила никуда и все осталось на своих местах. Но сейчас дело не в этом. Однажды, когда Женька 1 уже привыкла к крикам за стеной, ее пригласили в соседний кабинет, чтобы помочь с компьютером. Ее попросили сказать, что сломано, так как местные сотрудники ничего в этом не понимали. Она сказала, в чем причина и собиралась было уходить, как начальник этого отдела сказала: - Подождите, пожалуйста. Посмотрите тогда сразу, у меня документ не форматируется. - Конечно. – неохотно, но все же согласилась Женька 1. Она закатала рукава и стала ждать, пока начальник найдет нужный документ. В кабинете шел ремонт, отчего все бумаги лежали на полу и видимо сохли от плесени. Женька 1 ощутила, что находиться в кабинете в совершенно интимный момент, во время ремонта и разбросанных бумаг, она словно видела помещение безо всякой одежды. Разглядывая нагое тело кабинета, Женька 1 заметила папку. Посмотрев документ, она начала уже уходить, и по дороге еще раз посмотрела на папку. «Опекаемые дети». На папке значилось имя соседки.
Так кто Толя - азербайджанец или все же таджик? И если есть Женя 1, где Женя 2 или Женя 3?
Не сочтите за переход на личности, но.... ладно не буду, но посоветую после опохмела или когда наркота отпускает - все же, вычитывать свои ГЕНИАЛЬНЫЕ произведения, никто за Вас этого делать не будет... я точно не буду
0
