Ранним утром Степан Иванович Кузьмичёв открыл дверь парадной своего старого дома и шагнул за порог. Его лицо тут же окутала свежесть летнего утра, а легкий ветерок ласково овеял теплом все тело и полетел дальше по своим делам. Так начинался первый день лета.

«Эх, и хорошо сегодня у нас, - сказал Степан Иванович, напялив кепку на свою покрытую сединой голову, и взглянул на часы,- семь утра уже, ну и где этот дворник?». Чуть поодаль, где-то через одну, а может быть и через пару парадных, были слышны приятные всякому начальствующему слуху звуки метлы: «фшик, фшик, фшик». Работа началась. Все шло точно по расписанию, составленному им самим. Дорожки были чистыми и ласкали взор. Затем взгляд его остановился на чудесной клумбе справа, в которой кое-где уже принимались распускаться цветы. По краям клумбы стояли две новенькие скамейки, а рядом важно расположились черные урны в форме лебедей. Изогнув свои шеи и открыв рты, они словно призывали всех прохожих бросать мусор исключительно в их могучие черные спины.

Степан Иванович испытал легкое блаженство от ощущения полного порядка и красоты в своих владениях. Стоит сказать, что он вот уже год являлся председателем товарищества собственников жилья. Работа была нудная и неблагодарная, в основном писанина. Он следил за расходами, писал заявления, подписывал их и относил уже подписанные по различным инстанциям и конторам. В самом начале своего пути председателя, год тому назад, Степан Иванович был уверен, что уж он – бывший председатель колхоза, в далеком прошлом член одной известной партии, а в недалеком прошлом член другой крупной партии, так же уважаемый местным участковым человек, что уже немаловажно, заслуженный пенсионер, а общем разностороння личность, сможет сделать из этого старого дома конфетку. У него получиться и деньги на ремонт выбить, и заставить если не всех обитателей дома, то большую его часть, стать его сознательными жильцами. По крайне мере так ему все виделось в то время.

Однако за целый год удалось лишь установить скамейки, урны, разбить клумбы и заменить старый штакетник новым. Все дальнейшие его инициативы разбивались о могучие скалы бюрократизма, недоверия соседей и их мучительного отрицания всех новых возможностей что-то сделать самим для себя. Со всем этим Степан Иванович бился последние несколько месяцев и очень устал, хотя с таким трудом облагороженный внешний вид придомовой территории не мог не радовать его взгляд.

Впрочем, на этом можно было бы и закончить со Степаном Ивановичем и его заботой о домашних делах, если бы не одно обстоятельство – последнее время в его владениях стали происходить странные события.

Где-то в середине апреля в одной из парадных пропала вся новая плитка, которой хотели заменить старую, уже изрядно потрепанную. Прибывшие рабочие, жильцы и лично сам председатель лишь констатировали факт пропажи и разошлись по домам.

Сильно удрученный Степан Иванович в тот же день созвал собрание. Туда же был приглашен местный участковый, питающий нежные чувства к лекциям о недопустимости всякого воровства.

Данное собрание прошло вяло, речь председателя была встречена всеобщим зеванием, и даже эмоциональное жестикулирование и заготовленная концовка «…и мы скоро обязательно поймаем этого негодяя и узнаем его имя, будь он неладен» не смогли настроить жильцов на поимку хулиганов.

Спустя две недели дом был ошарашен новым казусом - пропало белье, которое каждый вторник развешивала прямо под своими окнами славная старушка Зинаида Гавриловна после своей еженедельной стирки. Поскольку «акт вандализма с бельем славной Зинаиды Гавриловны», а именно так окрестил Степан Иванович этот инцидент, выходил за рамки его понимания, было решено снова созвать соседей и пригласить участкового для фиксирования и документирования всех обстоятельств.

- Говорил же я тебе, Зинаида, ну не развешивай ты свои тряпки перед домом. Ну портят же они весь фасад, да и не в селе ты уже живешь, чтобы вот так прохожим свое исподнее предъявлять на обозрение,- отчитывал он старушку перед собравшимися уже тем же вечером, после чего еще долго призывал всех к бдительности, а закончил речь уже всем известным «…и мы скоро обязательно поймаем этого негодяя и узнаем его имя, будь он неладен». Передав слово участковому, он отправился домой с мучительными мыслями о пришлых воришках, посмевшими уже второй месяц нарушать привычный уклад его жизни.

Дальше – больше. В конце мая у крайней парадной исчезла одна фигурная урна в виде лебедя, оставив своего собрата одиноко шипеть на бросающих мусор прохожих. Снова собрание, неумолимо уменьшающиеся в своих участниках, снова всем надоевшее «и мы скоро обязательно поймаем этого негодяя, будь он проклят», снова пресные речи участкового. Следствие определенно зашло в тупик.

И вот сегодня, с первым летним утром, которое застало Степана Ивановича на пороге своей парадной легким ветерком, прозрачным голубым небом и приятным звуком «фшик, фшик, шфик» метлы, появилось ощущение покоя, словно все неприятности закончились вместе с ушедшей весной.

Спустившись по порогам и уже успев оценить чистоту тротуара, он вдруг услышал шум, доносившийся откуда-то со стороны. Сердце Степана Ивановича по недоброму ёкнуло. Явно что-то случилось. Взволновано посмотрев в сторону источника шума и ничего не разглядев за густой кроной деревьев, он отправился прямиком на звуки голосов.

У первой парадной было шумно. Человек десять-пятнадцать жильцов что-то горячо обсуждали то и дело скатываясь на нецензурную брань. Такую картину и застал председатель.

- Так, народ, зачем собрались с утра пораньше, что за шум тут у вас, а драки нету?

- А ты, Иваныч, не переживай, таким макаром драка скоро произойдет,- словно невзначай обронил из задних рядов кто-то старым, с хрипотцой голосом и после рассмеялся.

- Ты там не каркай, Степан, лучше рассказывайте, что случилось здесь у нас.

- Да ты вот сам погляди, Степан Иваныч,- обратилась к нему с явным почтением старушка божий одуванчик Зинаида Гавриловна и указала своим скрюченным пальцем на пустое место,- Вот такие у нас с утра пораньше дела происходят.

-Ну а куда, смотреть-то?- шутливо ответил председатель и развел руками, - тут же нет ничего.

- Вот именно, ничего нет, - ответила старушка, слегка задумавшись, - а должна быть скамейка тут, а её нет. Где скамейка? Вчера еще вечером была, а сегодня уже сплыла.

Председатель еще раз посмотрел на пустое место, где еще вчера стоял тот самый предмет, вызвавший утренний переполох, потёр пальцами глаза, словно не веря им, затем снова взглянул туда же. Однако даже после этого скамейка так и не появилась.

- Ну что, Иваныч, сегодня во сколько на собрание приходить?- пошутил кто-то из толпы, вызвав реакцию хохота вокруг себя. Этот хохот явно предназначался председателю. Обстановка явно накалялась.

- Так, народ, не на что тут смотреть, давайте расходиться,- немного опешив, ответил председатель, пытаясь обдумать дальнейшие действия и в тоже время успокоить собравшийся народ.

- Да уж, точно не на что тут смотреть. Еще месяц-другой и весь дом вместе с жильцами у тебя упрут, да асфальт с дороги снимут заодно, пока мы тут твои с участковым лекции слушаем по десятому разу,- не унимался тот же голос уже без какой-либо доли сарказма.

Степан Иванович буквально почувствовал, как теряет контроль над ситуацией. Изначально подготовленного как всегда ответа на все случаи у него сейчас не было, да и он сам не ожидал с утра такого вот сюрприза. Он демонстративно отвернулся от собравшихся, и уставился на место, где еще вчера он сам лично видел скамейку. Думал ли он о чем-то, или же делал вид, что думает, так никто и не понял.

- Молчал бы ты лучше, Николай, разберемся без тебя,- раздался откуда-то из толпы знакомый председателю женский голос, настроенный явно против беспокойного шутника, - ты вон сколько всего из дома потаскал, все пропил, я же вижу как с тобой Танька мучается. И сегодня с утра уже подшофе.

- Помолчи и ты лучше, Светка, хоть ты соседка, а ничего не знаешь,- отвечал ей все тот же голос из толпы, тут же утратив нотки веселья в своем голосе, - я на заводе двадцать лет отпахал, у меня производственная травма, я, может, страдаю от нее. Все-таки два пальца там оставил, так что имею полное право выпивать иной раз. А жена моя на то и жена, чтобы терпеть. Как там говорится, и в горе и в радости, до гробовой доски.

Тут откуда-то снова к председателю протиснулась старушка, не так давно, лишившаяся белья. Сейчас лицо ее так и сияло неким озарением, и молчать она больше просто не могла:

- Иваныч, а ведь может и вправду говорит Светка, этот ирод же всех достал своим пьянством. Ты прикинь сам. Может он лавочку и умыкнул? И урну ту красивую, с лебедем тоже он? Да и бельишком моим мог и не побрезговать.

- Да что ты такое несешь, старая, да не может такого быть, с чего ты это взяла? Сама что ли придумала?- отвечал Степан Иванович, а сам уже искал глазами горе-обвиняемого, который притаился где-то среди собравшихся и теперь не высовывал даже носа.

А тем временем толпа собравшихся росла. Проходившие мимо по своим делам жильцы и просто случайные зеваки останавливались, сгорая от любопытства. До слуха частенько долетали обранённые кем-то фразы: «А что случилось» или же: «как, опять?», сказанные с иронией, потехой, а иногда и сожалением.

- Да что ж вы на человека накинулись,- внезапно выкрикнул из толпы зевак кто-то из вновь подошедших,- пусть он и пьет, но человек же хороший, задушевный. Я его уже два года знаю. А ты, старая, лучше расскажи всем, как ты цветы тем летом из клумбы выдергивала, да на рынок их носила. Я все видел. Только вот молчал как рыба, но чувствую, пришло время на чистую воду тебя вывести.

- Ах ты гад такой, да чтоб тебе пусто было, - прошипела бабка и дваж?ды плюнула себе под ноги,- а для чего вот тебе, забулдыге такому цветы эти сдались Ты же все равно с дружком своим, Колькой только пить и умеешь. Цветы эти бы все равно завяли бы и погибли, если бы я их не поливала сама. Так что имею полное право. Не указ ты мне в этом вопросе. Да и попробуй, проживи на мою пенсию. Я тридцать лет в больнице нашей отпахала, да таких как вы с того света вытаскивала пачками. А теперь вот на копеечную пенсию должна жить, да еще тырят тут все подряд, ничего ж оставить нельзя.

Толпа вдруг оживилась. Она стала плотнее. Тут и там слышались шепоты и возмущенное гудение. На мгновенье Степану Ивановичу все это показалось большим змеиным клубком, бесконечно извивающимся и шипящим, от которого хотелось держаться на расстоянии, однако позволить себе этого он просто не мог.

- Все правильно старуха говорит. А этот хмырь пусть лучше расскажет, как к нему в гараж наша урна попала,- крикнул кто-то из толпы,- может он где такую же купил, в виде лебедя, черную, как у наших подъездов всех стоят? Я сам лично ее там у него перед гаражом видел. Кто не верит, может сходить и посмотреть. Может и скамейка где стоит у него же.

Председатель стоял в полной растерянности. Недоумение и неприязнь происходящего – эти два чувства сейчас переполняли его и вырывались наружу, однако вместо них вырвался лишь шепот отчаяния и отвращения.

- Да что ж вы такое делаете. Зачем у себя? Оно же все и так ваше, – чуть слышно произнес председатель, закинул голову вверх, закрыл глаза, пытаясь хот на миг расслабиться.

- Нет, Иваныч, тут ты не прав. Оно не наше. Оно ничье, - услышал он совсем рядом голос Зинаиды Гавриловны, той самой старухи, не напрасно переживающую за свое белье.

Открыв глаза, он увидел ее перед собой. Теперь она стояла совсем рядом, а ее глаза переполняла злость. Кому эта злость предназначалась он не понимал, однако это лицо сейчас он предпочел бы не видеть. В эту минуту Степан Иванович ожидал чего угодно, но только не подобного поворота событий.

- Наше все добро дома стоит за дверью и четырьмя стенами, - продолжала старушка, медленно двигаясь все ближе и ближе к председетелю,- ты думаешь, мы не знаем, кто всё это утащил? Да все мы знаем. Это все мы сами понемногу и растащили. Как ты там сказал, сами у себя? Ты и представить себе такого не мог, правда ведь? Тут если бы не мы, то через пару месяцев кто-нибудь другой из соседних домов все растащил, да или вообще чужие алкаши все потырили. А тут хоть нам самим какая-то польза от всех этих твоих ремонтов и обновлений никому не нужных. Мы сами хоть халявой разживемся. Правильно я говорю, народ?

Змеиный клубок замер, притих, шипение прекратилось. Из центра толпы показался Николай. На его слегка пьяном лице расползлась какая-то неестественная, словно нарисованная трехлетним ребенком, глупая улыбка. Он вышел, огляделся по сторонам, и, увидев в глазах толпы едва уловимую поддержку, заговорил:

- Эх, была не была. Я плитку из твоего подъезда спёр. Вместе с Витькой. А чего ты у себя пол кладешь, а у нас нет? Жлоб ты. Вот мы ее и сперли. Пусть как у всех будет. Урну он с соседом своим в гараж утащил. Все это правда. Все мы знаем, что тут твориться, так что прекращай уже вместе со своим дружком участковым нас на свои идиотские собрания таскать.

- Точно, все так и было,- откуда-то из задних рядов тихонько, словно все еще опасаясь, крикнул Витька, - я подтверждаю все вышесказанное.

- Да замолчи ты, Витек, про лавочку дай сказать, - перебил его товарищ, а после продолжил,- Лавочку вот только не знаем, кто украл, вот и собрались сегодня с утра. Так что давай расходиться и больше чур не собираться. Ты живешь как жил, а мы уж тут сами между собой разберемся, и кто лавочку без нас украл, мы уже теперь сами найдем.

С каждым новым словом, предложением и даже новым смешком, толпа становилось все плотнее. Она словно хотела поглотить председателя.

Растерянность, унижение и полнейшая беспомощность. Именно все это сейчас переполняло Степана Ивановича. Все его мужское начало, его начальствующее эго протестовало и хотело наказать всех и вся здесь и прямо сейчас. Однако, ощущение собственной беспомощности и бесполезности перевешивало чашу весов на сторону этих людей и заставляло его замолчать и примириться с происходящим здесь. Ему хотелось скорее уйти, убежать, да хоть бы провалиться сквозь землю и больше никогда не видеть всех этих людей.

Однако внезапно спасение пришло откуда он и не ждал. Уж точно не ждал прямо сейчас Вдалеке показалась всем знакомая фигура в униформе и с каждой секундой она приближалась к толпе. Это был участковый. Его старый приятель.

- Друг его идет, расходимся, - тихо оповестил всех собравшихся какой-то незнакомый голос,- расходимся все, а ты, Иваныч, думай. Тебе с нами жить.

После этих пугающих слов, словно исполняя команду, все шепоты умолкли, а змеиный клубок начал расползаться во все стороны. Через минуту около парадной стоял лишь один Степан Иванович и, недоумевая, смотрел по сторонам. Казалось бы, прошла целая вечность, которую он просуществовал стоя один перед тем местом, где еще вчера была скамейка.

- Чего они собирались? Хотели вора искать?- участковый незаметно подошел к нему и, протянув руку для приветствия.

- Они все знают. Ты понимаешь, Леша, вообще все. Они же сами тут все и воруют у себя. Ты только представь, они все мне рассказали. Бред какой-то. Я не понимаю как это все…

- А ты думаешь, я этого не знаю? Да они все у меня на карандаше. Каждый тут не чист на руку. Как и все в общем. По-другому у нас здесь и не бывает.

- Леша, лавочку надо вернуть. Я тебе деньги твои за нее обратно отдам. Только верни как было все до этого дня. Я же старался для всех. И для себя и для них. И для тебя старался.

- Слушай, Иваныч, да всем пофиг что ты тут делал, всем все равно ты не угодишь. А они всегда так жили и жить будут. Все новое им не интересно. Сами они вообще ничего не хотят. Чем больше ты для них будешь делать, тем больше они тебе на шею сядут и уже не слезут с нее никогда. Просто они так привыкли. Они же палец о палец не ударят для своего блага, а если ты для них постараешься и что-то сделаешь, они тебя сами за это потом и возненавидят. У них все в крови засело глубоко. Хотя стоит их припугнуть удостоверением и все как шелковые становятся. Я уж точно знаю.

- Да, может ты прав,- ответил председатель, уже немного успокоившись и взбодрившись, - но скамейку с дачи привези обратно. Пусть будет все как раньше. Так мне больше нравилось. А уж что делать дальше мы с тобой вместе решим.

Участковый многозначительно вздохнул, затем протянул руку Степану Ивановичу для рукопожатия: « Ладно, я на работу пойду. А ты странный все – таки человек, Иваныч, вроде как все, а вроде идеалы какие-то у тебя все еще сидят в наше-то время смутное. Ну как скажешь, завтра скамейка твоя стоять будет на месте. Деньги можешь не возвращать, потом сочтемся».

Пожав руку человеку в форме и с этим немого успокоившись, Степан Иванович отправился на все еще доносившийся откуда-то издалека звук метлы дворника, который с каждым шагом успокаивал его и заставлял думать теперь только о хорошем.

Первое летнее утро уносил легкий ветерок со стороны реки, оставляя после себя обжигающий жаркий день, в котором домоуправленец Степан Иванович Кузмичёв сидел у окна своей просторной кухни с кружкой горячего чая и изнывал от внезапно наступившей жары и от осознания собственной никчемности. Дому он был явно больше не нужен.