За оконцем расплескали ночь. Тусклый свет фонарей озаряет густо рассыпанный снежок, разлинованный многочисленными тропками. Над черными коробами с небольшими вкраплениями лучащихся светом оконцев навис тонкий месяц. С его слюнявой пасти струями стекает блеклый свет.

В одном из бетонных гробиков сидит человек. Лампадка горит на столе, освещая захламленное пространство. Книги, листы, усеянные кривым колючим почерком, рисунки.

В гробике – тепло, снаружи – холодно, внутри человека – тоже. Перед ним лежит начатое письмо. Он нервно крутит между пальцев ручку. Уставший взгляд застыл на написанном, будто это спасательный круг. Медленно тикают ходики. Тик…так…тик…так…
Нервный тик.
Но вот как так?

Человек вздрогнул, сбрасывая оцепенение, и начал елозить по бумаге, выводя словеса. Время превратилось в студень.

«Душенька моя, здравствуйте!

Надеюсь, вы в добром здравии и у вас все хорошо. С последнего письма минул уж месяц. Или больше. Я напрочь потерял счет дням. Утоп в водовороте жития-бытия. Ну, вы знаете, как это бывает. Столько всего, столько всего… Мы спешим за всем угнаться, но в этой апории нам уготована роль Ахиллеса.

Спасибо вам за ответ. Прочитал его и получил небывалый заряд эмоций. Как теплый весенний дождик, что смывает остатки зимней кручины. Однако же…

Душенька, пишу вам, чтобы сообщить пренеприятную весть. Кому еще, кроме вас? Вы одна такая – понимающая, чуткая. Только вам могу я обнажить душу.

Боюсь, силы мои на исходе.

В силу обстоятельств оказался я на грани. Покосилась ставня, которой мог отгородиться от ревущего ничего. Запереть самое темное, съедающее изнутри. Червем, извивающимся в чреве.

Нестерпимо тяжело делать вид, что все идет, как надо. Держать, так сказать, лицо этакого паяца, который и подбодрит, и пошутит. Клоуна, который расскажет байку, плохо скаламбурит и отвлечет от бренности.

Нет-нет, не подумайте, что мне это претит. Я завсегда готов помочь человеку словом и делом, пошутить, чтобы отвлечь его от тяжких дум, вызвать улыбку. Мне хочется помогать другим, попытаться оттянуть подальше от пучины, которая перемалывает все и вся.

Но, стоит остаться одному, эта бездна маячит перед глазами. И я нахожу все меньше причин, чтобы не прыгнуть в нее. Боюсь, не за горами момент, когда и вовсе не смогу отказаться от шага вперед. А там уж будь что будет. Она же смотрит в ответ.

Вокруг шеи обвилась петля, из которой не выбраться. Из раза в раз прокручивающиеся кадры, словно попал в заколдованный круг. Весна, лето, осень, зима и снова весна. Пустые звуки, пустые дни. А стульчик реальности жалобно стонет под тяжестью груза. Норовит вот-вот сломаться к чертям. Хотел бы я просто прикинуться мрачным. Но я не такой.

Сижу, как в детстве, в домике из одеял. Но тьма вокруг него все гуще. Из-за плетня хищно скалится волчок. Уж сейчас то он явно не будет довольствоваться одни лишь бочком. Лучинка доживает последние мгновения, и я почти ощущаю дыхание из его пасти.

Снаружи костюм, кажется, в порядке. Но внутри все кровоточит и скулит. Никакими заплатками не залатать дыру в форме человека. Душенька, думаю, мне не взять четвертую высоту. Три прыжка выше головы – мой потолок. А коли он протекает, надо бы начинать белить. Да нечем.

Смиренно прошу прощения за оголение души, но это письмо должно быть. В качестве подтверждения, что себя ваш покорный слуга, похоже, разгадал. Ведь человек – это вопрос, как ни крути.
Засим, откланиваюсь. Доброго вам здравия».

Человек отложил ручку и шумно выдохнул. Время вновь понеслось своим ходом.