Город, словно ленивое животное, медленно пробуждался ото сна. Ворочался, потягивался, готовясь встретить многочисленные мясные оболочки, с которыми находился в симбиозе, во всей красе. И вот момент настал.

Тонкие ручейки спешащих людей потянулись по артериям улиц, гусеницы гудящих пробок и личинки заторов заполонили дороги и дворы, прогоняя сонливость и пробуждая нервозность и столь сладостную ненависть к каждому «ближнему своему».

В одном из центров пешеходной активности из людского моря выделились три фигуры с чехлами, одетые максимально строго: черные потертые пиджаки не старались скрыть белизну рубашек и красоту вольготно усевшихся бабочек. Один из них, невысокий мужчина невесть откуда раздобыл и разложил стул. Глухие щелчки язычков застежек – капля в солянке шумов – навстречу угрюмым серым домам и безликой толпе показались инструменты.  Гобой, Бандонеон, Контрабас.

Троица переглянулась и сотрясла пространство вокруг мощным выстрелом. Плотным, хаотичным, непричесанным. Несколько человек выбилось из общего ритма ровно на столько, чтобы смерить нарушителей привычной суеты пустым взглядом и вновь исчезнуть в утреннем броуновском движении.

Мужчины же продолжали извлекать из своих орудий абсолютно дикие звуки: резкие, визгливые – они сливались в истеричную злобу. Беззубую, не ранящую, но медленно сводящую с ума. Обличающую самую темную суть всех тех, в чьи уши попал неритмичный яд. Этакий гимн доппельгангерам.

Толпа поредела и на музыкантов стали обращать внимание все больше прохожих. Кто-то кривился в гримасе отвращения, кто-то ухмылялся, мысленно потешаясь над неумехами, которые выбрались позориться. Равнодушных не было.

Бандонеон хищным взглядом голубых глаз выхватил из зевак одного пухлого незнакомца, обтянутого курткой, с портфелем в руке. На пышущем багрянцем лице отчетливо проступала не менее яркая презрительная улыбка. Мгновение - два инструмента замолкли, выпуская вперед гармонику. Хлесткие, словно плеть, звуки, резво рванулись к мужчине. Паук руки парил по кнопкам, выпуская целую свору кровожадных нотосплетений. Выждав некоторое время, в стаю вклинился плотный, угрюмый Контрабас. И над всем великолепием резво витал гнусавый Гобой.

Лицо толстяка мгновенно изменилось до отметки «к черту их, пойду я». Ноги, получив сигнал, мгновенно понесли его подальше от странных исполнителей. В спину продолжала вгрызаться плеть гармоники.

Контрабас на секунду замер, указав товарищам на миловидное создание, наверняка спустившееся с небес. Непослушная копна рыжих волос, достаточно легкое для этого времени года цветастое одеяние, веснушки и бездонные глаза с искрами напряженности на худом бледном лице. Элегантный штрих на фоне страшной торопящейся мазни. Три друга мгновенно изменились в лице…

Густое, теплое покрывало, искусно сплетенное ими, мгновенно укутало девушку. Хриплый Контрабас тихо шептал комплименты, перемежаясь с нежными напевами Бандонеона и Гобоя. Полотно росло в бесконечность, принимая в свои объятия всех желающих. Но единственной, кто хотел окунуться в красоту, была она. И награда для играющих последовала незамедлительно. Улыбка и благодарный взгляд – высшее удовольствие.

К музыкантам подбежал чумазый мальчишка. Глаза горят, ранец волочится по полу, моля о пощаде, легкий ветерок вцепился в каштановые волосы. Гобой хитро посмотрел на товарищей и выпустил стайку озорных звуков. За ним последовали друзья. Игривые мотивы щедро ссыпались на грязный асфальт, резво скакали и прыгали вокруг. Паренек заливисто засмеялся и начал хлопать в ладоши. Взрослые удивленно смотрели на квартет и качали головами. Течение уносило их подальше от островка веселья и искренней радости. Вскоре мальчуган бормотнул «Спасибо» и умчался вдаль, навстречу приключениям очередного дня.

Короткая передышка: троица морщилась от какафонии звуков, порожденных больным организмом города. Очередной людской косяк в туфлях, кроссовках и ботинках расплескался на всю длину улицы.

Музыканты взялись за инструменты и вновь выстрелили бессвязным грозным рыком прямо в сердце толпы.