Внешний угол

О том, что я обязан это создать и объяснить, я знал со своего самого рождения. Обрезая пуповину, врач пустил сигнальную ракету и тучи над четырнадцатой линией расступились. Старая история, в «огоньке» писали про случай необоснованного психоза у врача-акушера с многолетним опытом. От греха подальше, меня увезли подальше и рос я на виноградных холмах. Подгоняемый ветром, я метался среди известковых скал, в чем мать родила, вожделея землю, солнце вселенную. Пока не вырос. Когда, я вырос, я стерся.

Что бы создать марсианские фрески мне необходимо, абсолютно белое пространство, в котором нахожусь, заменить на огненный закат. На тот заход солнца в холодный залив. Он остался на моей роговице, едва я вдохнул первый раз. Я помню вкус того заката, кислый. Кислое молоко и рвота. Кислый красный дух окрашивает мою комнату, для породистого рельефа взываю к оханью и тут же с пола, потолка, стен лезут глыбы побольше и камни поменьше, распускаю пески на дюны. Расположившись у более плоского камня, слюнявлю палец и тычу им в воздух. Штиль, значит полчас, месяц мекраль, полная животная утха. Наконец-то можно действовать. Пальцем рисую параллелепипед, мокая по очереди во все данные мне отверстия для буйства красок. Из-под мой волшебной руки вышла камера в следственном изоляторе. С белым постоянным светом, настилом палубой и парашей в углу. Человек в красную клетку курил в углу. Внезапно он обернулся.

- Че зыришь, пузо?

- Я? Я ничего. Я так, просто – ошарашенный туплю во всю. – А ты меня видишь?

- Молюсь тебе, вертухай. Не вижу конечно. Но знаю что есть же кто-то который для чего-то меня сюда посадил. Голова моя лопнет. Это давление это и на продоле никого, бля. Колесико бы.

- Ааа, понятно

Взял себя в руки и придумал двухголового друга, для первого человека на марсе.

- Один, ноль, ноль, ноль, один, один…

- Эй, чушкан! Заткнись уже. Пол года ноешь мне тут. Рисует он.

- Ноль, один, ноль, один, один, один.

Двухголовый обхватив колени, укачивает себя. Первая пара глаз без остановки фрезерует окружающую толщею. Вторая пара глаз неподвижно застыла. Голова поменьше была мертва. И первый человек на Марсе, сочувственно пялился в холодное синее море потухших глаз.

- Да тебе ще похуже, чем мне, бедолага! – свободной от мастурбации, рукой он закрыл второй голове глаза. Потом, с легким щелчком открутил крышку черепа. Кончил. – о да тут чернила. Ща набью чего-нибудь.

И на красной столешнице помимо моей воли стала появляться голубая гладь. Волнующая, перечеркивающая стремление к затуханию жизни. Простое отражение куполов, грудей в синем мареве марсианских впадин.

- Вот так уже получше будет – первый разукрашивал вторую, мертвую голову. – и на веки кресты наколю. Хыхы. Поднимите мне веки!

Внезапно, для них и с моей хитрой ухмылки, из под мышки первого высунулась голова узкоглазая и с вороньей шевелюрой. За головой последовало остальное, натянутое в напряжении и трениках тело.

- Приветствую вас о сидельцы – сказал новый, достал из кармана нунчаки и тут же прорезал воздух, так ловко, что тот задрожал, да и лопнул как каленное стекло. Потому последующее напоминало уже мозаику.

- Ты кто, чудила?

- Постой – из своего угла встал двухголовый с одной мертвой головой, с той что поменьше. – Это же Брюс Ли, он тут мессия! Сальве!

Брюс, двойной вертушкой сбивает на пол сидельцев. Они на коленях, они смотрят в небо на землю. В небе между Марсом и Землей, завис Брюс в броске тигра. И ушло солнце, и стала темень мартовская, жгучая, будоражащая.

Так запросто была создана одна из фресок, спрятанных во внешнем углу Марса. При всей своей сфероподобности Марс далеко не шар, Марс куб. И таким образом я создал и объяснил все то чего не следовало бы, но за неимением лучшей стратегии и жгучести белого света я поступил так и никак иначе. Все