Безликие люди вокруг.

Я вижу их каждое утро, когда они бренными мешками грузятся в пасти хтонических чудовищ из автопарка и платят мзду бородатым погонщикам. Иногда сам вливаюсь в общем потоке и мчусь, перевариваюсь в какофонии ароматов и звуках, которые сблевывает магнитола. Чавкающее подобие речи перхотью сыплется на грязный пол, витает в воздухе, воняет недовольством всем и вся. В какой-то момент память дает пинка, заставляя осознать, что есть спасательные круги-наушники в море говна. Спасительные затычки перекрывают смрад привычным плейлистом, что не меняется годами. Под него болтающиеся туда-сюда серые мазки Демиурга становятся не такими раздражающими. Так и трясемся под стихи мертвых кумиров в утробах гниющих монстров по спирали до конечной. К плантациям с эшафотами.

Бесцветные люди вокруг.

Больше всего я люблю прогулки. Переступать лишенными красок ногами по шершавому асфальту, нестись по закупоренному в стеклянном шаре северному микрокосмосу вдоль бьющих вхолостую рекламных вывесок и некрополей, призывающих отведать чего-нибудь. Навстречу попадаются пустышки, которых забыли раскрасить. Ничем не примечательные, они мчатся в броуновском движении к оазису разнообразия, пытаясь ухватиться за иллюзию яркости. При виде них бледнеющий алый мотор, что гоняет краску по венам, больно бьется о прутья клетки. Некоторые – полуживые, еще цепляющиеся за остатки цветов, что внутри, слепо бредут, беседуя на отвлеченные темы, не замечая, как отслаиваются последние ростки живого. Городу тоже нужно питаться.

Мертвые люди вокруг.

В самых сокровенных углах притаились ушедшие всех мастей. Вон, к примеру, совсем неподалеку от центра, в одном из двориков раскинулось дерево с висельниками. Гирлянда, каждое звено которой легонько колышется под заунывными стонами ветра. На штанах отчетливо видны следы растекшейся жизни, да и запах соответствующий. 

В одно и то же время, из закромов на окраине, выползает старик, который горланит про катящийся в тартарары мир и важность платы. Его выеденные глаза бездонными ямами выделяются на морщинистом худом лице. Ядовитые речи слюнявыми ручьями расползаются по подбородку и марают ветхие одежды. Некоторые крупицы находят свою почву в ушах толпы. Он отжил свое и теперь отравляет все вокруг себя. 

В мертвом море водятся рыбы покрупнее. Они затянули отслаивающиеся клочья плоти в костюмы и несут околесицу про солнце мертвых и будущее, озаренное его светом. Особенно доверчивые попадают в их цепкие лапы и расстаются со всем скарбом. Вместе с вешалкой, которую зовут душой. 

Скелеты некогда великих, дочиста обглоданные местной фауной, пыжатся, глядя на гудящие многоножки пробок и прохожих. По ночам они сходят с насиженных мест и устраивают резню дуракам, забывающим о том, где находятся. Среди слепых бетонных саркофагов их крики вспарывают густую тишину.

Однажды удалось подсмотреть момент расправы. Темнота, как всегда, ползла медленно: вязкая, ненасытная. Разбросав свои ложноножки по узким улочкам и переулкам, грузно накинулась на наш двор. Вскоре раздалась симфония смерти: неудачники, не успевшие найти пристанища, расставались с жизнью. Особо вертлявые, в числе которых был мой сосед, пытались оттянуть миг неизбежного: слепо тыкались в стены и деревья, пытаясь удрать от дышащих в спины убийц. Странный парень избавился от страданий под копытами ржавого Росинанта. След, который он оставил в истории, на следующее утро был смыт под тихую ругань дворника. Остальных кромсал металлический Гарм, освободившийся от поводка охотника. Городу тоже нужно питаться. В таком месте сложно оставаться живым.

Я – безлик.

Комок комплексов и беспочвенных переживаний, завернутый в отвратную оболочку на потеху уже отработанному материалу. К которому примкну в скором времени.

Некогда непрекращающиеся волны вины, что пеленой застилали разум и терзали душу. Въевшийся в кожу запах неуверенности и ощущения что делаешь всё не так. Бондаж ступора и апатии, который вязал по рукам и ногам. Всё это утратило остроту и перешло в бесконечный фоновый режим. День за днем радиостанция ощущений одна и та же. Почти у каждого супергероя есть плащ. У сверхнеудачника, смотрящего на восстанавливающихся поверженных драконов, он также имеется. Уроборос неудачника. Коих тысячи в выгребной яме со звонким именем на карте.

Я – бесцветен.

Все яркие капли без остатка осели на пальцах лучшей из всех существующих. Городу они не достались. Хотя, думаю, хищник не в обиде. Я видел это, наматывая километры на просящие каши кеды по гробнице на четыреста тысяч человек. В поисках тех, кто не расстался с цветами. Бесплодно, глупо, наивно. Эпилог, достойный запечатления на надгробии после временных насечек. Тяжело и неудобно сливаться с окружением. Равно как и вычленять ослабшими глазами кусочки людей среди общей мазни.

Я – мертв?

Лежа в кровати, обескровленный очередным днем существования, буравлю потолок в немой мольбе. Но техподдержка универсума работает из рук вон плохо: «повисите на линии, вы четырехсотый в очереди». Таких же разбитых, что позже украсят деревья.Ночь проникает в пещеру на семнадцать квадратов и сразу же начинает обволакивать и душить. Соленые тропки воспоминаний заканчиваются тупиком подушки. Пустота жарким дыханием обдает лицо, на стенах беснуются хищные тени. Пространство вокруг сужается, дыхание из размеренной прямой превращается в ломаную линию с перебивками. Прошибает холодный пот, в груди неистово стучит сбоящий агрегат. Виски сдавливают тиски вырвавшихся на волю демонов. Морщусь, не в силах поднять рук. Короткий болезненный щелчок. Все замирает. Тишина разваливается жирной тушей по комнате, червем проникает в отработанный костюм. Ломаная линия пульса превращается в стабильную прямую…

Прохлада тонких пальцев прошлась по лбу. Легкое касание губ и дыхание, несущее надежду. В ничто появляется лазейка, к которой рвусь, что есть сил. Тихий шёпот горячей волной обдает ухо. В нем – спасительные слова, которые превращают в прах окутавшую оболочку смерть. В нем – слова-дефибрилляторы, разгоняющие сердце, усмиряющие разбушевавшихся внутренних чудовищ. В нем – все мое существо.

Глубокий вдох…ещё один. Жадно хватаю ртом воздух, не могу насытиться им. Остатки пережитого распадаются на мириады осколков.

Передо мной лицо лучшей из всех существующих. На губах расцвела робкая улыбка, глаза полны нежности и света. Тепло объятия, трепет. Растворяюсь в волне спокойствия.

Я – мертв?

Однозначно нет. Нас в городе двое. Я и моя жизнь.