Лес

Тишина. И яркий свет. И тишина.
Двадцать минут прошло, а Гордон всё ещё сидел при тусклом свете настольной лампы, сжимая большим и указательным пальцами рук гладкий овальный амулет - он гипнотизирует его, просит не сводить взгляда с поблескивающего на свету янтаря. Повезло Гордону найти такую древнюю реликвию африканского племени Мойо, не то что повезло, а этот амулет - дар свыше за все потери, которые постигли его за последний год. Купить ведь можно всё, но вернуть родную дочь в наш светлый мир уже ни за какие монеты нельзя. А ведь за этот маленький кусочек истории древнего племени, который сейчас за последние тысячи лет впервые наслаждается теплотой человеческих рук, его ждет большая сумма денег от Национального музея. И если бы Господь торговался со смертными, то у Гордона был бы шанс выкупить Элизабет обратно, вернуть её с неба на землю. Но это лишь выдумки, бесплодная мечта... Они уже всё решили - покупка машины будет лучшим решением.
Но почему же амулет так притягивает к себе? Черный скорпион заключен природой в янтарь, а янтарь умелыми руками мастера помещён в деревянное основание талисмана - они вместе делают невозможное: перешептываются между собой, пытаются донести что-то до Гордона на темном языке, но он не может и слова уловить. Неужели он так устал, что ему слышатся голоса, а из деревянного предмета раздается игра барабанов? Он провел с экспедицией три месяца в Африке, скучал по родному дому, по жене, вспоминая светлое прошлое по фотографии своей малышки Элизабет, которую он бережно хранил в потрепанном кошельке; вернувшись домой, Гордон не стремится укутаться в одеяло и заснуть, на одну ночь позабыв обо всём - ведь все тяжелые испытания и так уже закончились. И все эти обстоятельства ужасно пугают его: не подцепил ли он какую-нибудь заразу, о которой говорил генерал Джеферсон, когда они переходили болота? Гордон не знал, почему ему так тяжко на душе, почему он не хочет спать, но с этими мыслями он смог, наконец, избавится от чар амулета, пренебрежительно бросив его на край стола, как крышку от пива бросают на пол, когда начинается долгожданный матч. Руки затекли - они уже ничего не чувствовали, и создавалось впечатление, что их набили ватой, как таксидермист умело проделывает это с мертвыми телами животных.
Игра барабанов не останавливалась ни на секунду, и ему с становилось хуже - а вдруг этот концерт не прекратится никогда, и целую вечность он будет вынужден прожить с африканскими ритмами в голове? Может, уже стоит начать жалеть о том, что три месяца назад он согласился возглавить экспедицию археологов. А ведь Гордон просто хотел отвлечься от мыслей о его маленьком ангеле, которая по его же вине пропала в том треклятом лесу... Он жаждет вернуть тот момент, когда поезд остановился на полпути к городу в полной ночной тишине, а ангел попросила выйти подышать свежим воздухом - так невыносимо жарко было в вагоне - и он сказал «да». Гордон лично бы выбросил амулет в бурный поток реки, наплевать на деньги! если бы от этого изменилась судьба Элизабет; он готов жить в нищете ради неё - но никто не предлагает. Правильно говорил один человек: чтобы что-то найти, нужно что-нибудь потерять.
Дженнифер вошла в комнату - барабаны смолкли. Гордон, чтобы жена не заметила его печального взгляда, уставился в книгу - теперь их глаза не могли встретиться, не могли узнать правды, которую они скрывали друг от друга.
-Ты нашел что-нибудь об этом амулете? - её голос раздался в комнате, в мгновение потухнув в миру; он же странным эхом отразился в голове Гордона.
Потом была пауза.
-В книгах не упоминается к какому из северных племен он мог принадлежать, но мне стало известно, что существует ещё один точно такой же, вот только кто хозяин его - пока загадка, - произнес Гордон, бессмысленно листая страницы пожелтевшей от времени книги. - Могу предположить, что найденный мною талисман - лишь часть реликвии.
Гордон перевел взгляд на амулет.
Она спросила:
-А название? В книгах оно упоминается?
Гордон вздохнул, соизволив, наконец, обернуться к ней - девушка увидела глаза мужа, и ей стало не по себе: в них горела красная усталость кровяных сосудов, но самой жизни не было - пустота. Как в охотничьей африканской ловушке - животное брыкается от пронзивших её тело острых копий, но оно уже практически мертво.
Он перевернул на ту страницу, где была закладка, и прошептал - говорить устал:
-Мойо-хамна; хотя, лучше посоветоваться с Альфредом - у него есть пара статей, он хороший парень, сможет поискать для меня. Его наверняка это крайне заинтересует, если он не злится из-за того, что я не позвонил ему перед отъездом... Может, Альфред даже не пожелает разговаривать со мной.
-Глупости! Когда Альфред узнает, что ты откопал в тех местах, то он если и не будет говорить, так только от зависти, - выдавила она свой обычный глупой смешок, но серьезность быстро вернулась к ней, после чего Дженнифер хотела обнять Гордона - он поднялся с кресла.
-Я лучше пойду спать, - сказал он, пытаясь жестом руки дать понять ей, что ласки ему не нужны. Она всё прекрасно поняла - муж устал; напоследок спросила:
-Ты будешь спать в кабинете?
Опять пауза - и она подыгрывает тишине, получается мелодия без слов и звуков, но её сложнее сыграть, чем первую скрипичную сонату Брамса. Девушка уходит, будто не желая слушать ответа - и так всё понятно, можно было и не начинать этот диалог, а так, увы, нельзя - людям нужно посуетиться, позаботиться друг о друге, напомнить о том, что я - тот, кто помнит о тебе - существую ещё в мире.
Гордон останавливает Дженнифер словом:
-Да; прости. Я очень устал, и вроде сон подбирается ко мне - неплохо бы уже лечь в постель, может, засну... Хотя, не знаю.
Девушка встревожилась - ей даже страшно представить, что кроется под фразой «не знаю» - он болен или у него возникла неразрешимая ситуация, о которой не хочется порой никому говорить? Она знала смысл этой жуткой фразы - проблемы часто маскируются под ней. -Тебя что-то тревожит? - дрожащим голоском спросила она.
-Давай поговорим об этом завтра - сейчас оставь меня одного.
Дженнифер не психолог, и решать проблемы у неё получалось хуже всего - отложить их до завтра было счастьем для девушки, появилась надежда на то, что на утро всё само собой образуется.
Она шла по темноту коридору, ей лень тянуться к выключателю - пускай не видно ступенек, усталость как компас приведет её к постели.
Тишина. И в тишине слышна игра барабанов - всё началось сначала с уходом жены.
Он потянулся к амулету и сжал его в руке, зажмурив глаза. Гордон выключил свет, не открывая век, и лег спать.
Рука чувствовала холодный янтарь - он нагревался, прожигал грубую мужскую кожу, но Гордон благополучно заснул, не испытывая боли.
Та же тьма. Стук колес и медленный танец вагона. Анна проснулась внезапно - в груди что-то подло покалывало, становилось невыносимо жарко - пот выступил на лбу. Луиза обрадовалась пробуждению подруги, подвинула чашку с кофе в сторону и обратилась к ней:
-Вот ты и проснулась - мне уже стало скучно без тебя, - голос прорвал тишину.
Луиза улыбнулась и стала размешивать ложкой остатки не растворившегося сахара в кружке.
Гордон не понимал, что происходит: он в поезде, напротив него сидит черная девушка, которая обращается к нему как к женщине. Это сон? Наверное... значит надо просто играть.
-Я тоже скучал, - сказал он.
-Опять смеешься надо мной? - ухмыльнулась она. Гордон повернул голову к окну - его привлек свет - и месяц ухмылялся вместе с ней. Сосны стояли на сторожевом посту, они проносились мимо окна, расплываясь во что-то густое и бесформенное. А голова кружилась; грудь горела.
-Я тоже скучала, - Гордон исправил свою ошибку, на что она рассмеялась и отпила кофе.
Опять наступила тишина, но теперь в оркестр влился стук колес поезда и дребезжание серебряной ложки в чашке.
-Ты, Анна, какая-то странная, - обратилась Луиза к Гордону. - Мне, кстати, не помниться, чтобы ты сегодня мерила сахар в крови.
Странный вопрос: зачем ему - здоровому человеку - мерить сахар в крови? Но нет - он уже не здоров, потому что он спит, а во сне ты можешь быть здоровым или больным, мертвым или живым, богатым или бедняком... Или это не сон?
Гордон приложил руку к груди, ощутил ту же самую жгучую боль, и нащупал что-то круглое под одеждой, какую-то вещь. Анна коснулась таинственного предмета, обнаружила, что он висит на цепочке, и подло дрожащими пальчиками вытащила его из-под фиолетовой блузки. На серебряной цепочке висел амулет - недостающая часть африканской реликвии, которую Гордон привез из экспедиции.
Сердце у Анны забилось быстрее, страх охватил душу Гордона - она по сокам крови потекла к пяткам. Он только сейчас осознал, что едет в поезде, и, возможно, именно в этом поезде он когда-то ехал с его ангелом. Почему он так подумал? Потому что всё происходить в мире не случайно - может Господь дал ему шанс изменить свою судьбу, спаси бедняжку - милого ангела; может, она нужна на земле для свершения благих дел - время для её отдыха ещё не пришло. Они ехали с Дженнифер и с ангелом вместе три дня, но на третью ночь она пропала в лесу. Вышла из душного вагона на воздух - и пропала во тьме.
-Что за поезд? - тихо спросила Анна, будто боялась спугнуть черную подругу.
В руках он сжимал амулет, как в тисках, и глазами сумасшедшего смотрел на Луизу - её же глаза отображали волнение и непонимание; Мойо-хамна нагревался каждую секунду, словно сталь у кузнеца.
-Прости, чего - я не понимаю тебя? - ответила она.
-Я спрашиваю - какой у этого чертова поезда номер? - повторил он.
-Посмотри в билете - мне уже не вспомнить, - посоветовала Луиза, сглотнув подступивший к горлу комок тревоги.
Гордон стал искать билет по карманам, но кроме бумажек и мусора ничего не находил. Смотреть багаж ему тяжело - сердце буквально вырывалось из груди, майка приставала к спине - она стала мокрой от пота и оттого пристала; в висках стучало маленькими молоточками.
-Поищи сама - мне нехорошо, - сказала Анна, прикладывая руку ко лбу - от этого, увы, самочувствие не улучшилось, только на время стало легче.
-Может, ты выйдешь из купе? Там прохладно, а здесь и вправду слишком душно - у тебя даже покраснело лицо, - сказала Луиза, заметив болезненный вид Анны. Но как в такой кромешной тьме она могла разглядеть покрасневшие щеки Гордона? Не иначе как чувствовала.
-Но ты поищешь? - с мольбой спросила она.
-Жди - я быстро, - произнесла Луиза.
Черная девушка взяла подругу за сжатую в кулак руку, где она держала амулет, и вывела её из купе, после чего закрыла за собой дверь, оставив Анну одну в темноте. Гордон смотрел на закрытую дверь, чувствуя себя неуютно - пустой коридор, кромешная тьма; амулет накалялся, прожигал кожу молоденькой девушки - но она не замечала. А Гордону плевать на боль.
Ему надо найти его малышку. Найти Гордона. Найти Дженнифер.
Анна, откуда у тебя слабость? Неужели сахарный диабет? Иначе, зачем подруга советовала измерить сахар в крови; как некстати! Но тратить время на заботу о здоровье некогда, как некогда ждать подругу, которая может провозиться с поиском билетов целую вечность.
Гордон сделал шаг - но какая-то невидимая рука схватила его за горло и перекрыла дыхание - ноги покосились, и он упал лицом на стекло. Кровь осталась на вагонном окне - Анна разбила губу; горячий лоб охладило заледеневшее окно, отчего стало невероятно приятно, но потом острая боль в висках отразилась вновь. Голова закружилось - так мерзко он никогда себя не чувствовал; маленькие молоточки застучали вновь.
И барабаны...
Анна прислонилась к крепкому стеклу обоими руками, помогая себе подняться с колен. В конце коридора она краем глаза разглядела силуэт маленькой девочки - она повернулась к ней, когда какая-то женщина повела её за собой в купе.
-Номер пятьсот двадцать девять, - сказала Луиза, выйдя к ней, и осторожно, чтобы не разбудить других пассажиров, прикрыла дверь.
Гордон повернулся к ней, и посмотрел на неё глазами волка, когда его подстреливают из ружья охотники - одиноким, полным глупой надежды на жизнь - что, может, не всё ёще потеряно, есть ведь в запасе она - надежда; она есть всегда, но лишь глупцы и подстреленный волк полагаются на неё.
-У тебя на лице кровь, - сказала Луиза, прикасаясь к губе Гордона. - Что произошло? На тебя напали? Ты упала? Ах, меня не было всего секунду, а ты уже успела куда-то вляпаться!
И тишина. Стук колес поезда.
Гордон хотел бежать - за ней, за малышкой - ведь это тот поезд, его малышка, его Дженнифер вела ангелочка за крохотную ручонку туда, где сидит и листает газеты при свете луны он сам.
Вагон вздрогнул; Анна невольно повернула голову в сторону, и увидела синюю табличку, на которой были выдавлены машиной на заводе три цифры - пять, два, девять. Подруга не соврала - это тот поезд. И Гордон когда-то ездил на нем с его маленькой девочкой. Теперь он точно уверен в том, что судьба подкинула ему шанс всё исправить, и теперь важно не упустить его... И сон, главное чтобы не сон!
-Пойдем в вагон-ресторан - мне бы хотелось чего-нибудь перекусить, - предложила Луиза, хоть и соврала - она была совершенно не голодна, но поднять настроение Анны музыкой, звучавшей в том месте, и милым разговором не помешало бы. Гордон не произнес ни слова, спокойным, но уверенным шагом направившись к двери купе ангелочка.
Он шел, думая, что скажет самому себе, когда войдет к настоящему Гордону: вежливо поздоровается, извинится за ночной визит и начнет... Как? Не выпускайте дочь из поезда? Какая чушь - они прогонят его. Может, надо увлечь их каким-нибудь любопытным рассказом из жизни - тогда они позабудут обо всём и будут слушать. Или просто поговорить по душам? Нет - он не поверит. А Дженнифер - зная её характер - выгонит незнакомку.
-Анна, куда ты? - спросила Луиза, не останавливая подругу и сама не двигаясь с места - ей было непонятно поведение Анны; она переживала за неё.
-Стой там и не подходи ко мне, или иди в купе, - сказала Анна, обернувшись к ней, вглядываясь в глаза - они боялись. - Я иду спасать своего ребенка.
Луиза, пожалуй, на время потеряла дар речи: что за ребенка идет спасать Анна? Они обе не замужем, тем более у них нет детей, что происходит сегодня с её подругой - она не понимала, боялась понять. Неужели всю эту жуткую иллюзию втиснула в голову болезнь?
Гордону оставалось несколько шагов до заветного купе, как вдруг он почувствовал головокружение и жуткую боль в голове; болезненное состояние ухудшилось, и если раньше он терпел, то теперь - нет мочи страдать, ноги не могли идти дальше, оставался один выход - упасть, схватиться за разрывающуюся голову и ждать помощи. Опять кто-то невидимый схватил его холодной рукой: сжал сердце, стал душить, колотить по голове... Мучительная слабость свалилась на Гордона, отчего, наверное, и тяжко передвигать ноги - и сил нет, сил нет...
Анна упала - из губы снова пошла кровь. Она хотела заплакать, но не могла. Она хотела позвать на помощь - бесполезно, потому что язык не слушается её, только жалобные всхлипы раздаются во тьме коридора.
-Господи, Анна, что с тобой?! - закричала подруга, подбежав к упавшей Анне. - Давай, вставай! - Она помогла подняться ей - Гордон еле держался на ногах, а из-за танца поезда устоять становилось сложнее. - Почему ты не следишь за здоровьем? Тебе сказано мерить сахар в крови и принимать таблетки - зачем же игнорируешь советы врачей? Хочешь быть в моих глазах героем - борись с болезнью!
Гордон молчал - он слаб. Он даже позабыл об ангеле - не до неё сейчас; надо спасать себя, а дочь - потом, когда Анна вдохнет свежий воздух, примет лекарства, тогда уж можно и ангелочку помочь.
-Подожди секунду! - сказала Луиза, быстро вбежала в купе и принесла оттуда миниатюрный медицинский приборчик размером с сигаретную пачку. Она хотела взять руку Анны, но та не позволила, из последних сил пытаясь оттолкнуть её от себя, намекнуть о том, что этот приборчик лишнее, можно обойтись и без него - лишь таблетками. Гордон не хотел разжимать пальцы - он крепко держал африканский амулет на серебряной цепочке в кулаке; янтарь уже стал как раскаленная сталь, накалялся каждую секунду с новой силой.
-Не глупи - дай палец! - нервничала Луиза, пыталась силой разжать кулак, но боялась сломать ноготь подруге, или чего хуже - палец. Но всё же Анна поддалась, и незаметно от неё бросила амулет под ноги.
Черная девушка взяла кровь из пальца - результат встревожил её не на шутку: прибор показал больше нормы.
-Луиза, мне надо подышать, останови поезд - выйти... подышать... - просила она шепотом, глядела вниз на черный ковер, но он был иного цвета - ночь поменяла Землю. Поднимать взгляд на подругу тяжелее, чем тягать мешки с солью - бессмысленно даже пытаться.
И тишина.
-Я схожу к машинисту - думаю, он войдет в наше положение, ведь сейчас ночь - и, наверно, нам позволят остановить минут на пять поезд. Никто даже...
-Сорви стоп-кран. Мне нужно сейчас... потом будет поздно.
Снова тишина. Снег облепил стекло.
Луиза побежала к заветному рычагу, бросив подругу одну в темноте - её мучила совесть за такой поступок, но дотащить Анну до конца коридора она бы не смогла. Она вообще плохо соображала в критических ситуациях, старалась всегда полагаться на других - но в этот раз пришлось действовать самостоятельно, а голос Анны был как собственный, она четко следовала ему. Скажет лечь - ляжет, скажет сорвать стоп-кран - нет проблем.
Гордон шел к выходу из вагона, держась за стену - он знал, что черная девушка послушается его и скоро поезд прекратит пляски.
Прости, прости меня ангел, но мне плохо - от морозного воздуха станет лучше, и я, клянусь Богом, спасу тебя... Потом, немного позже.
Гордон удержался на ногах Анны - стук колес о рельсы был заглушен тишиной. Той, которую сложно сыграть на музыкальном инструменте; той, что сложнее скрипки Брамса. Он слышал тишину, чувствовал её - она излечивала от головной боли и головокружения, спасала от тошноты. Тишиной заглушался голос черной подруги, будто бы только губы её двигались, а слова не доходили до ушных перепонок Гордона.
Двери открылись, и холодный воздух ударил в бледное лицо Анны, закутал в своё колючее покрывало - он рад встрече со старым знакомым. Гордон шел и хрустел, как чипсами, снегом под ногами, он шел в лес, согреваясь теплом амулета - не забыл про него, подобрал с пола и сейчас ещё с большей силой сжимал в кулаке, за что тот наградил его ожогом до мяса. Ладонь походила на черное месиво из крови и пепла, огненный жар уже почти дошло до кисти, а боли нет - она также как и другие чувства ушла навсегда, не оставив следа в душе Гордона, который умирал от лихорадки под тяжкие стоны жены, лежа на кровати. И мелодия та выходила прелестнее тишины, но и сыграть её можно только один раз - зато на репетицию отводится целая жизнь.
Он что-то шептал Дженнифер, извинялся перед кем-то, но она не могла разобрать его слов - в её голове звучали барабаны, а в руке теплела реликвия северного африканского племени.
Анна шла между деревьями вперед во тьму, и лишь один раз оглянулась назад - люди выходили из вагонов, переговаривались друг с другом о случившемся, переживали. Луиза звала подругу назад - глупые слезы текли из её глаз. Маленькая девочка бежала впереди неё, обгоняла Анну, но девушка не хотела оставаться одна, поэтому старалась догнать и звонко смеялась. Глупой сон постиг её: будто бы она была в теле больного мужчины, который мучился от судорог, а она вместе с ним - хуже той боли и представить себе нельзя; сейчас она проснулась и все страхи позади - не о чем волноваться. Это ведь сон - наверное, таблетки виноваты во всем. Бежать навстречу снегу, бежать навстречу свободе; не потеряться бы в лесу...
Амулет выпал из руки Анны и упал в сугроб, а снег начинал таять, чтобы на следующее утро превратиться в толстый слой прозрачного льда.

У него в голове была трещина и немного Тьмы вошло через нее, что привело его к смерти.

Старомодный черный «фольксваген», в котором кроме меня находились водитель и еще два пассажира, поднимался к перевалу Сайта Моники. Мы петляли среди ощетинившихся горных пиков, чьи выветренные вершины походили на каменных монстров, с головой закутанных в плащи.

Верх машины был откинут, и мы двигались достаточно медленно, чтобы отчетливо увидеть промелькнувшую неяркую ящерицу или кузнечика, выпрыгнувшего из-под колес и перелетевшего через серый расколотый камень. Один раз узкую дорогу перебежала лохматая серая кошка, скрывшись в сухом подлеске, и Вики, схватив меня за руку и изображая испуг, доказывала, что это была дикая хищная кошка. Окружающая растительность выглядела настолько высохшей и пожароопасной, что никого из нас не нужно было предостерегать от курения.

День был исключительно яркий, небольшие тучки на небе только подчеркивали опрокинутую головокружительную голубую глубину. Солнце светило ослепительно. Каждый раз, когда дорога поворачивала по направлению к раскаленному добела светилу, перед моими глазами какое-то время плавали черные пятна. Я подумал, что в следующий раз вряд ли забуду взять солнцезащитные очки

С тех пор, как мы свернули с автострады Тихоокеанского побережья, нам повстречались всего две машины и с полдюжины хижин и домов - удивительно приятное одиночество, если принять во внимание тот факт, что Лос-Анджелес находился в часе езды от нас. Это одиночество разъединило нас с Вики молчаливым намеком на тайны и откровения, но еще не сблизило опасностью.

Франц Кинцман, сидевший впереди, и его сосед, вызвавшийся вести машину на этом участке дороги (какой-то мистер Мортон, или Морган, или Мортенсон - я не знал точно), держались гораздо равнодушнее, чем можно было бы ожидать, - оба они знали эти места лучше, чем Вики и я. Впрочем, угадать их настроение было сложно, поскольку я видел только седой стриженый затылок Франца и выгоревшую коричневую шляпу мистера М., которую он надвинул на глаза, чтобы прикрыться от солнца. Когда мы проезжали то место, откуда все острова Санта-Барбары - Анакапа, Санта-Круз, Санта-Роса и даже дальний Сан-Мигель кажутся сотканными из серо-голубых туч кораблями, плывущими в Тихом океане, я внезапно заметил без всякой видимой причины:

- Не думаю, что в наше время можно написать по-настоящему захватывающую историю об ужасе сверхъестественного или, коли на то пошло, испытать глубокое, волнующее чувство сверхъестественного страха.

Для темы моего высказывания было, однако, много мелких поводов. Вики и я участвовали в съемках двух дешевых фильмов о монстрах, а Франц Кинцман был выдающимся фантастом и психологом-исследователем. Мы часто болтали о сверхъестественном в жизни и искусстве, и в том, как Франц пригласил нас провести выходной в его загородном Рим-Хаузе [«Дом на краю» - название виллы. ] после месяца пребывания в Лос-Анджелесе, содержался намек на тайну. «Кроме того, резкий переход из многолюдного города в запретные шири природы всегда оказывает на горожанина странное воздействие», - бросил, не оборачивая головы, Франц.

Первым условием для того, чтобы испытать чувство сверхъестественного, - сказал он, когда «фольксваген» въехал в прохладу тени, - является отъезд из Улья.

- Улья? - переспросила Вики. Конечно же, она прекрасно поняла, что он имеет в виду, просто хотела, чтобы он повернулся и поговорил с нами.

Франц сделал нам это одолжение. У него была исключительно красивая благородная внешность, которую вряд ли можно было назвать современной, хотя он выглядел на все свои пятьдесят, и вокруг задумчивых глаз темнели круги, появившиеся с тех пор, как его жена и двое сыновей погибли и автокатастрофе год тому назад.

- Я имею в виду Город, - сказал он, когда мы снова выехали на солнце- Человек ступает по земле, где есть полицейские, ином охранять его, психиатры, чтобы управлять его разумом, ч к «-ли, чтобы тараторить ему о чем-то, и где трескотня средств массовой информации оглушает настолько, что практически невозможно глубоко ощутить или почувствовать то, что находится икс человеческого. Сегодня Город, в переносном смысле этого с лона, занимает все материки, моря и, вероятно, распространится на космос. Я думаю, Глен, вы хотели сказать, что вырваться из Города трудно даже в дикой местности.

Мистер М. дважды просигналил, когда мы подъезжали к крутому повороту дороги, и сказал следующее:

- Я ничего не знаю об этом, - он решительно наклонился к рулю, - но мне кажется, мистер Сибери, что вы при желании могли бы испытать все ужасы и страхи и не уезжая из дома. Правда, фильмы об этом получились бы достаточно жестокими… Я имею в виду нацистские лагеря смерти, промывание мозгов, убийц-маньяков, расовые мятежи и все такое прочее, не говоря уже о Хиросиме.

- Все это верно, - возразил я - Но я говорю о сверхъестественном ужасе, который является почти антитезисом самого ужасного человеческого насилия и жестокости. Призраки, нарушение логики научных законов, вмешательство чего-то исключительно чуждого, ощущение, что кто-то прислушивается к нам у края космоса или слабо скребется с другой стороны небосвода…

При этих последних словах Франц резко обернулся ко мне с выражением внезапного возбуждения и опасения. Но в этот момент солнце снова ослепило меня, и Вики сказала:
- Ты начитался фантастики, Глен? Я имею в виду все эти космические ужасы и внеземных чудовищ.

- Нет, - сказал я, глядя на расплывчатую черную сферу, ползущую между гор, - потому что у чудовища с Марса или откуда-то еще столько лишних ног, так много щупалец, так много фиолетовых глаз, что оно становится реальным, как полицейский на посту. Если такое чудовище состоит из газа, то этот газ можно описать и создать чучело конкретного вида, который люди встретят, путешествуя по звездным дорогам. Я же думаю о чем-то… ну, призрачном, совершенно сверхъестественном.

- И именно это, Глен, это призрачное, совершенно ( сверхъестественное и есть то, что, по вашему мнению, нельзя ни описать, ни почувствовать? - спросил Франц со странной ноткой подавляемого нетерпения и неотрывно глядя мне в глаза, хотя «фольксваген» ехал по ухабистому участку дороги. - Почему вы так думаете?

- Вы уже частично ответили на этот вопрос.

Черная сфера в моих глазах теперь плавно скользила в сторону, пульсируя и постепенно исчезая.

- Мы стали слишком умны, проницательны и изощренны, чтобы бояться воображаемых вещей. Целая армия специалистов тут же отыщет объяснение сверхъестественному еще до того, как оно произойдет. Физики пропустили вещество и энергию через тончайшие сита, не оставив места для таинственных лучей и воздействий, кроме тех, которые они описали и внесли в свои каталоги. Астрономы следят за краем космоса при помощи своих гигантских телескопов, да и Земля слишком хорошо изучена для того, чтобы утверждать сегодня о наличии затерянных миров в глубинах Африки или Гор Безумия вблизи Южного полюса.

- А как насчет религии? - напомнила Вики.

- Большинство религий, - ответил я, удаляются от сверхъестественного - по крайней мере, религии, способные привлечь людей с интеллектом. Они сосредотачиваются на братстве, служении обществу, моральном лидерстве - или диктатуре! - и на искусном примирении теологии и научных фактов. Религию в действительности не интересуют чудеса или дьяволы.
- Ну, а оккультизм? - настаивала Вики. - Псионика?

- И там то же самое, - сказал я. - Если ты все же решишь заняться телепатией, экстрасенсорным восприятием, призраками и прочими сверхъестественными вещами, то обнаружишь, что на эту область уже предъявил права доктор Раин, тасующий бесконечные карточки Зиннера, а горстка других парапсихологов сообщит тебе, что они уже держат в руках весь мир добрых духов и теперь занимаются его классификацией, как это раньше делали физики. Но хуже всего, - продолжал я, когда мистер М. притормозил на неровном участке дороги, - что у нас есть семьдесят семь пород дипломированных психологов и психиатров (простите меня, Франц!), готовых объяснить все сверхъестественное работой нашего подсознания и влиянием прошлых эмоциональных переживаний. Вот к примеру эту тёмную сферу они описывают как облако серы поднявшееся из недр Земли. И никому не придёт в голову, что подъезжая к этой сфере слышно немецкие речи, с громким не очень мелодичным но до ужаса знакомым голосом. Индийцы смогли дать правильное определение этому явлению, это есть сам Гитлер, и всё его зло, тень его души теперь распространилась над миром, он воплотился еще раз, только вот воплощение произошло не так как надо. Он получил власть над миром, он есть воздух, он есть вещество, он есть всё, что нас окружает. Индийцы предположили его скорый конец, мы с трудом в это верим.

Водитель остановил машину, и вышел.

- Приехали, вот он, перед вами, - указывая на сгусток тьмы в воздухе – Это воплощение Гитлера, в самую большую силу не считая свет, конечно же. Он есть тьма. И наш друг из Индии поможет нам побороть это.

- Вам надо лишь ждать. Ждите до вечера. Всё поймёте потом. – Выходя из машины, пробурчал индийский гуру.

- Как нам ждать? Вы же сами говорили что он есть воплощение тьмы. Ночью он получит максимальную власть над всей Землёй.

- Не будьте так глупы как и ваши слова. Ночь будет только в вашем полушарии, на другом будет свет. Ваша задача просто ждать, когда стемнеет я скажу что делать. Ваши прожекторы что вы везёте в багажнике очень нам пригодятся.

- Хорошо, мы доверяем вам гуру.

День близился к ночи, тьма поглощала свет, и вступили в свои владения ранние сумерки, уже послышались звуки речи. Так как никто не понимал немецкий, никто не понял, что именно облако тьмы пыталось сказать.

Гуру медитировал в машине, где он чувствовал себя уединённо и не слышал криков из гор эхом отражающихся от камней , три человека отдыхали среди гор, наступило время когда гуру спокойно вышел из машины открыл багажник и вытащил прожекторы.

- Время пришло, наведите прожекторы в центр и включите.

- И что это нам даст? – Разъяренно спросил я – Мы ведь не сможем осветить всю ночь.

- Внимай моим словам и не перебивай.

Группа людей нацелили луч света на разрастающееся уже до горизонта чёрное пятно и ожидали.

Внезапно оно двинулось, и начало собирать тени от машины от гор в один центр и ушло.

- И что теперь умник? Что мы теперь будем делать? – Сорвалось с моих уст

- Ждать. Оно вернётся сюда, когда поймёт что всё в его власти, но есть луч света освещающий его обитель. Оно родилось тут, и мы не дадим ему покоя, если этот свет будет тут сиять.

Словно по приказу гуру тьма показалась на горизонте, и окружила людей, крики сменились на жестокие приказы, Францу слышались знакомые слова. Он понимал что ему не нравиться то что они делали. В следующий момент оно собралось в стрелу и ударило по стеклу прожектора. Послышался пронзительный крик, мрак не выдержал такого света. И тот час растворился.

- Это всё? Мы его победили – С недоверием спросил я.

- Нет. Это только начало, победив его тут, оно уйдёт туда, где сможет получить желанное. Мы уничтожили его в материальном мире, теперь он будет жить в духовном. Уничтожит злых людей, своим прикосновеньем и сам погибнет, ведь тьма, отсутствие света.

- А что будет с людьми, если все будут светлые?

- Будет то, что вы называете концом света, наступит равновесие, и ваш мир будет уничтожен безвозвратно.

Голоса принимаются до 21-го апреля включительно.