Глава 1. Храбрый воин

17 июля 1311

Деревня Скандия, Центральная Надровия (Тевтонский орден)

Ульриха разбудила жена. Он перевернулся на другой бок, смял под головой подушку.

- Так и будешь лежать? – раздался голос Эльзы.

Солнце уже ярко светило в окно. Стояло позднее утро. Время, наверное, приближалось к полудню. Пыль в спальной светилась в горячих летних лучах и мирно плавала в воздухе. В комнате было все еще прохладно, но прохлада эта постепенно таяла в наступавшей дневной духоте.

Голос Эльзы доносился из гостиной. У Ульриха была почти достроенная добротная деревянная изба в один этаж. Небольшие сенцы, большая просторная гостиная с печкой, которая служила и кухней, и трапезной. Также была еще небольшая спальня. Эльза мела пол в гостиной и продолжала разговаривать с проснувшимся мужем через закрытую дверь.

- Солнце встает, мужики в поле работают, крыша, гниющая свистит, муж дорогой просыпается…

Ульрих свесил ноги с кровати. Потянулся за висевшей на стуле рубахой. Работу он сегодня проспал…

- Герик где-то ползает и муж дорогой спит…

- А где Гера? – спросил Ульрих хриплым ото сна голосом.

- Не знаю, – чуть расслышал он через дверь.

 - А тебе значит, смотреть за малым не нужно? – негромко упрекнул жену Ульрих.

Ульрих выходил из спальной в гостиную. Припухшее спросонья лицо, борода длинной в полпальца, мятая рубаха и обозначившийся под ней живот, босые ноги.

- Ну прости меня, нерасторопною. Понимаешь, полола с утра самого. Пока солнце не печет. Хоромы работнику своему ненаглядному выметаю. Ну и поесть ему тоже ж надо будет, когда глаза продерет, наконец. Прости меня, не углядела за Гериком…

- Ну хватит уже… - буркнул Ульрих, - Что поесть там?

- Пшенка вчерашняя в печке. Яйца сваренные в печке. За огурцами сам в погреб спустись, - ответила Эльза, согнувшаяся с веником.

Ульрих зашумел в запечках. Спускаться в погреб он поленился. Только взял к пшенке и яйцам пучок укропа с подоконника. Он заглянул в подвешенную к потолку колыску с младшим сыном Мартином и вышел на улицу. Ульрих сел трапезничать за стоявшим в тени яблони столом. Что толку есть и лишний раз выслушивать колкости жены? Скоро найдется старший сын Герхард, поесть прибежит. Тогда и будет обед в доме за обеденным столом. А пока Ульрих просто прятался под деревом от Эльзы, которая с самого утра была не в духе. С рождением Мартина, а, наверное, все-таки еще с рождения Герхарда такое случалось постоянно.

Ульриху шел двадцать четвертый год. Но он не выглядел молодым. Отпущенная борода и проявляющееся под рубахой пузо старили его лет на десять-пятнадцать. Так же и Эльза в свои двадцать один больше походила на одну из сварливых, располневших, тридцатилетних теток, чем на своих тонких и молодых ровесниц. В особенности тех, кого еще до сих пор не выдали замуж.

Семейная жизнь сильно поменяла Ульриха и Эльзу за пять лет…

«Тогда стоял как раз такой же жаркий день…»

Ульрих вспомнил погожий сентябрьский день, когда он девятнадцатилетним юношей возвращался в свою деревню из войска Генриха фон Плоцке. В феврале 1306 года он наперекор воле родителей пошел к своему сеньору, рыцарю Мариусу фон Лонгету, и записался в сотню его солдат. Тогда в восемнадцать лет он мечтал стать храбрым воином, мечтал доказать себе и всем свою доблесть. Вместе с шеститысячной тевтонской армией он ходил в поход на Литву, где и встретил свои девятнадцатые именины…

В начале сентября он возвращался домой… Борода его тогда еще почти не росла. Редкая темная поросль покрывала загорелое лицо. Он был худым, стройным и крепким. Он был закален месяцами маршей, переходов, тренировок и суровым армейским бытом. Тогда Ульрих чувствовал себя молодым и сильным. А еще он надеялся, что все ужасы и мерзость прошедшего похода для него навсегда закончены. В Литве ему довелось дважды ходить на приступ под стены Городенского замка. Он остался жив и теперь просто хотел счастливой долгой и мирной жизни.

Он шел до родной деревни последние пять верст, как поравнялся с шестнадцатилетней девушкой, которая возвращалась из города. Он узнал Эльзу, дочь бортника с другого конца деревни. Эта тоненькая и нежная девочка показалась ему в ту минуту тем самым прекрасным, что он видел в своей жизни. Эльза тоже узнала Ульриха. Молодой, стройный, подпоясанный мечом, и очень повзрослевший Ульрих теперь не шел ни в какое сравнение с другими деревенскими парнями. Эльза тоже влюбилась. Ульрих будто бы был тем прекрасным рыцарем, о котором она с детства мечтала, и мечтали все ее подруги. Они влюбилась по уши. Предприимчивые родители поженили молодых еще до зимы.

Ульрих занес посуду в дом. Эльза ушла к соседке вернуть одолженное вечером сито для муки. Ульрих решил не дожидаться жены. Одел свои заношенные чеботы из козьей шкуры (зато в них ногам не жарко) и пошел в дом бортника Германа, отца Эльзы. Но шел он не к Герману, а к его младшему сыну Джерту. Тот одалживал у Ульриха рубанок. Без него Ульрих никак не мог продолжить работу над досками для гниющей в доме крыши.

Всего у Эльзы было четыре брата, старших. Ее отце, бортник Герман всегда отличался хозяйственностью. Он не давал лентяйничать своим сынкам, вечно оборванным и галдящим. Родившаяся же девочка попала под теплое и любящее крыло своей матушки. До сих пор Эльза оставалась маминой любимицей. Герману хватало забот с сыновьями и хозяйством, поэтому воспитание дочери было благополучно оставлено жене. Та растила девочку как любимый цветок среди сорняков. У девочки быстро прорезался то нетерпеливо господский голос, то жалобно-просящий. Ох и часто же приходилось братьям отдуваться перед скорым на расправу отцом… Стоило Эльзе пожаловаться матушке, или Герману на своих братьев, как те уже готовили свои многострадальные задницы к жалящим ивовым прутьям.

Герман сидел на крыльце и жевал яблочки.

- День добрый, - поздоровался Ульрих.

- Добрый, - ответил Герман, - ну с чем, зять, пожаловал?

- Да я к Джерту пришел…

В избе послышались шаги. На крыльцо вышел младший Джерт.

- А этот лоботряс любит дома сидеть, - улыбнулся отец, то ли укоряя сына, то ли будто хваля, - Братья все переженились. Работают в поле. И по своему хозяйству еще у каждого есть.

- А кто тебе, отец, с пчелками помогать то будет, если не я. - усмехнулся в ответ Джерт.

- Эх, помощник… ты меда сам вылижешь больше чем напомогаешь мне, - опять весело бросил сыну Герман.

Упрек на самом деле ничего не значил. У Германа в семье не принято было выносить сор из избы и выяснять отношения на людях. Зять Ульрих выступал здесь посторонним.

- Джерт, я за рубанком пришел, - обратился Ульрих.

Парень взмахнул рукой:

- Конечно Ульрих! Отдам я тебе твои инструменты. Все уже готово у нас почти. Но и правда, послушай. Сегодня на пасеке еще возни будет. А чего тебе туда-сюда таскать рубанок свой? Мы с отцом сегодня улья закончим строгать, на пасеке разберемся, может еще с банькой закончим. И ты на днях приходи, забирай свои инструменты. Договорились, зять?

Ульрих молча выслушал. «Не заберу я, наверное, сегодня рубанок» - подумал он.

- Мне крышу давно пора латать уже.

Тут вступил в разговор сам Герман:

- А по правде, Ульрих, - обратился он, серьезно и как бы предоставляя решать Ульриху, - никуда твоя крыша не денется. За пару дней не сгниет. Давай уже мы пасеку в порядок приведем, и ты потом сразу за свою крышу примешься. Негоже дела недоделанными оставлять…

Ульрих вздохнул. Ему не хотелось сейчас полчаса молоть языком на улице с упрямыми родственниками жены, чтобы вырвать из их плена свои инструменты. «Потом заберу».

- Завтра вечером зайду, - сказал он, чуть кланяясь тестю.

- Хорошо, приходи.

Ульрих ушел.

Джерт усмехнулся:

- Сколько, отец, наш зять под стены Гародни ходил?

Герман пожал плечами:

- Вроде два раза, а что?

- А ничего, к нам это он уже третий раз ходил. Так что получается, мы с тобой получше литвинов сдерживать осаду можем, - пошутил Джерт.

Прошла пауза. Герман понял шутку: «Все-таки младший у меня и вправду дурачок» - вздохнул он.

Ульрих возвращался домой думая, чем он будет заниматься до вечера. Уже перевалило за полдень. Стоял жаркий летний день. На дороге он увидел четырехлетнего босого мальчика в одной лишь пожелтевшей рубашонке. Тот стоял к нему спиной на середине пыльной колеи, держа руку у рта. «Ах вот ты где…» - подумал Ульрих.

- Эй, Герик, а ну иди сюда, - позвал он.

Мальчик обернулся.

- Паапа! – крикнул он и побежал на своих беленьких ножках к Ульриху.

Тот взял мальчика на руки.

- Папа, Сафка ушла! Пусть Сафка придет. Я ее покормить хочу…

«Так и думал, что с козой соседской пошел играться. А Эльза вечно шум попусту поднимет…». Сафка ускакала к гуляющей около деревни другой козе, оставив маленького Герхарда расстроенным.

- А ну ка, Герик, пойдем домой. Мама ругать тебя будет.

Ульрих опустил сына на землю и тот потопал с ним рядом. Он все оглядывался назад, пытаясь вновь увидеть свою Сафку. Потом чуть не отстал, заметив черного кота. Тот спал, устроившись на траве у забора. Когда к нему засеменил маленький Герхард, усатое животное быстро шмыгнуло под забор во двор.

- Герик, а ну не отставай! – позвал остановившийся отец.

В это время послышался звон деревенского колокола. Ульрих и Герхард повернулись в сторону деревенской площади. Звонили общий сбор. Деревенский колокол был слышен и на прилегающих полях. Скоро на звон с полей должны были вернуться работавшие крестьяне. Ульрих взял сына на руки и пошел на площадь.

Через полчаса, когда там собралось уже много селян, на крыльце дома старосты появился молодой мужчина с бородой и в кожаной накидке.

- Селяне Скамбии, слушайте! – раздался его голос. – Послание Великого Магистра!

Шум болтовни, стоявший между собравшимися крестьянами, исчез. Ульрих узнал говорившего мужчину. Его звали Дорхар. Ульрих помнил его по своему походу на Литву пять лет назад. Дорхар служил тогда одним из десятских в сотне Мариуса фон Лонгета. Еще Ульрих заметил запряженную телегу у дома старосты. Ему стало ясно, зачем Дорхар приехал в деревню.

- Литовские язычники, разбойники и варвары вновь напали на наши земли! Они орудуют в Бартии, жгут и грабят наши села. Великий магистр собирает войско, чтобы разбить ненавистных литвинов. Те, кто хочет вступить в отряд вашего патрона, благородного рыцаря Мариуса фон Лонгета, подходите ко мне. Всем остальным с каждого дыма нужно до девятого часа вечера принести откупную. Берем муку, солонину, зерно, кожу. Приносите и показывайте ему, - Дорхар указал на мужика, сидящего на бортике запряженной телеги.

Люди загудели. Несколько молодых ребят почувствовали непреодолимое желание вступить в войско и пойти в поход. Их споры с отцами, а в большинстве случаев с матерями, вспыхивали то там, то тут. Ульрих усмехнулся про себя. Когда-то он был такой же. Тогда он никак не мог представить, что в походе увидит не подвиги, а мерзость разбойничающей армии, грабящей и сжигающей села. А когда он два раза ходил на приступы под стены Городни, то натерпелся столько страха, сколько не мог себе до этого представить… Правда, там на приступах… Он все-таки увидел те самые подвиги, о которых мечтал мальчишкой, но это не изменило сути: все на войне оказалось не таким, каким представлялось ему до похода.

- Ульрих! Здесь есть Ульрих, сын кожевника? – вновь разнесся над сборищем голос Дорхара.

«Есть!», «Тут Ульрих!», - послышалось в ответ. Люди стали переглядываться. Ульрих обхватил Герхарда покрепче левой рукой и поднял вверх правую. Мол: «Здесь я!».

- Ульрих! Иди сюда, - улыбаясь, махнул рукой Дорхар и сам пошел навстречу.

            Он поравнялись:

- Да тебя не узнать совсем! Ну и брюхо же ты наел! – засмеялся Дорхар. – Ну здравствуй, Ульрих, не забыл ты своего десятского?

«Ты не был моим десятским» - подумал Ульрих. Дорхар командовал тогда другим десятком. Но Ульрих его помнил. Дорхар остался таким же веселым и живым молодым мужиком. Ему сейчас тридцатый год, наверное, миновал.

- Здравствуй, Дорхар, - поздоровался Ульрих.

Он опустил сына на землю. Мужчины пожали другу руки и обнялись. Это была воинская традиция. Люди, которые побывали в одном сражении, впоследствии встречаясь, приветствовали друг друга именно так. Даже если они и были плохо знакомы.

- Это кто такой? – спросил Дорхар и кивнул на четырехлетнего Герхарда.

- Мой старший, пояснил, - Ульрих.

- Надо же, большой уже! Ты зря времени не терял, смотрю... – и Дорхар хлопнул Ульриха внешней стороной ладони по круглеющему животу, - А тут что, следующего уже носишь?

Мужик громко засмеялся. Ульрих тоже улыбнулся и посмотрел в сторону. Он давно отвык от беззлобных солдатских шуток. Дорхар присел на корточки и обратился к маленькому Герхарду:

- Привет, мальчик. А ты знаешь, что твой отец храбрый воин? – спросил он.

Стоявшие рядом селяне подумали, что это еще одна подколка.  Ведь  тема же тема храбрости у солдат была второй по частоте шуток после темы совокупления с женщинами, животными и темы мужеложства. Они так и не узнали, что Дорхар произнес свои слова искренне.

Мальчик отвернулся и прижался к отцовской ноге.

- Застеснялся Герик, - положил Ульрих ладонь на голову мальчика. – Застеснялся бородатого дядю...

- Ничего, - поднялся Дорхар и улыбнулся, - повзрослеет и тоже обрастет шерстью.

Люди на площади потихоньку расходились.

- А тебе, Ульрих не надо откупную нести, - сказал Дорхар после паузы.

- Не надо? – удивился тот.

- Ты в войско поедешь.

Ульрих сразу не ответил:

- Да нет, я решил больше в походы не ходить, - сказал он.

Дорхар глядя на Ульриха слегка помотал головой:

- Это воля твоего патрона. Мариус просмотрел списки своих солдат лет за десять, наверное. Забирает в этот поход почти всех, кто у него уже служил. Так что мне приказано собрать откупные и тебя тоже забрать в войско.

«Вот так новости» - подумал Ульрих. Если бы его призвали в войско через год после осады Городни, он бы, наверное, пошел и утопился в озере. Страшные воспоминания были настолько свежи, что мысль об их повторении просто свела бы его с ума. Он еле остался жив под стенами литовского замка. А сейчас пять лет семейной жизни наложили какой-то еще более сильный отпечаток на него. Ульрих удивился тому, что не чувствует паники, узнав о своем призыве. Более того… он как будто рад уехать из своего дома, подальше от Эльзы и ее родных. Но Ульрих решил этого не показывать.

- Ты не переживай сильно, - сказал серьезно Дорхар, - мы же в поход-то настоящий и не пойдем. На литовские земли не пойдем. Просто язычники с голодухи у нас на востоке все жечь стали. Нам нужно лишь разбить их свору и все по домам вернемся. Еще и денег приплатят за это. А Мариус, ты же знаешь, бережет своих людей. И того, что под сраной Городней было, в этот раз не повторится.

- Я понял, - вздохнув, задумчиво произнес Ульрих, - когда нужно отправляться?

- Завтра утром нужно. Приходи, когда рассветет в дом старосты и поедем.

- Хорошо.

- Ну а пока, - грустно улыбнулся Дорхар, - Домой ступай. Пусть женушка тебе приготовит сегодня повкуснее, а ночью ты ее приголубишь. Чай нескоро с бабой под одним одеялом лежать будешь… Хоть с крепкой попой она у тебя?

- С крепкой... - буркнул Ульрих.

То, что касалось Эльзы не вызывало у Ульриха никакого смеха, и шутки про жену он слушать не собирался. Настроение резко испортилось. Дорхар испоганил ему настроение не вестью о призыве, а своей шуткой про жену.

Ульрих взял сына за руку и зашагал домой.

- Я на рассвете буду.

Эльза была очень красивой. Она была просто божественной красавицей тогда!  В свои шестнадцать лет… Девятнадцатилетний Ульрих глядел на ее тонкую гибкую фигуру. Хрупкие плечики, которые хотелось закрыть ладонями, крепко прижать к своей груди! На него смотрели широко-открытые, будто удивленные глаза. В этом удивлении светило озорство и девичье кокетство. Ее ясное, свежее личико светилось прямо перед ним. Так могут светиться только девочки, которые лишь начинают вступать в пору своей юности. «Ульрих, ты как ленивый сонный кот!» - смеялась она ему в лицо и убегала. Ульрих бежал следом, будто кот за веревочкой. Он догонял ее и прижимал к себе. Жмурился, когда прикасался лицом к ее душистым волосам.  «Пусти!» - оборачивалась она и смотрела на него искрящим, притворно сердитым взглядом. А он смотрел на нее зачарованный. Ее лицо светило так близко, что Ульрих чуть ли не щурился. Ему хотелось ее поцеловать, но он почему-то не решался. Наконец Эльза щипала его, вырывалась и бежала дальше.

Ульрих догонял ее снова, они падали в траву. Они могли долго лежать так и смотреть на небо. Ее голова лежало у него на плече. Он чувствовал боком трепетавшую девочку и боялся пошевелиться, чтобы Эльза не исчезла как мираж. Ведь он даже не мечтал об этом, когда напуганный до полусмерти своим первым приступом засыпал в лагере у стен осажденной Городни. Он не мог помыслить, что через пару месяцев живой и здоровый будет бегать и смеяться с Эльзой, словно они с ней бабочки на одуванчиковом поле.

А она лежала рядом, гладила его руку: «Ты сильный - говорила она ему задумчиво, - Вы воины все такие?». «Да, - отвечал он после паузы, - но я не сильный воин… Нет сильный, просто в этом походе я видел таких, которые… которые настоящие воины». Ульрих отвечал путанно. Ему не хотелось говорить и мысли в голове находились в каком-то беспорядке. Ему просто хотелось остановить время, чтобы этот момент растянулся в вечность. Он так хотел быть с Эльзой всегда.

Отец Ульриха вместе с будущим тестем Германом, сам Ульрих и некоторые братья Эльзы за два месяца срубили молодым добротную избу. Тогда и сыграли свадьбу. Сначала было гулянье. Захмелевший от вина и целовавший невесту под крики ликующей родни Ульрих не верил своему счастью… Неужели все сбылось? Неужели все это на самом деле. А потом была его первая с ней ночь…

За два месяца жизни под одной крышей они вконец рассорились. Может быть, сыграло свою роль воспитание каждого... Эльза привыкла понукать старшими братьями, а Ульрих был нерасторопным и довольно ленивым юношей. К тому же полгода в походе, где ему приходилась постоянно выполнять чьи-то приказания, не научили молодого человека хозяйской предприимчивости… Ссоры и понукания Эльзы довели Ульриха до полного уныния. Одно время даже вернулись его армейские кошмары, поднимавшие когда-то Ульриха в походе среди ночи. Сейчас он тоже вскакивал ночью с постели. Вскакивал, потому что не чувствовал покой и безопасность в собственном доме.

Родился Герхард. Эльза утратила последнее дыхание своей юной, но так быстро задохнувшейся красоты. Ее кожа посерела и одрябла, стройные формы исчезли и стали рыхлыми, на когда-то сиявшем лице отпечаталась вечная маска недружелюбия. С рождением сына забот молодым прибавилось. Но семейная жизнь началась тоскливая и полная затаенных обид. Она тянулась уже пятый год.

Ульрих так и думал, что новость о его призыве в войско дойдет до жены раньше, чем он сам дойдет до своего дома.

 Эльза была во дворе.

- Маама! – увидел ее Герхард и побежал к ней.

- Тебя забирают в войско? – спросила Эльза, обнимая сына, но глядя на Ульриха.

- Да, - ответил Ульрих, будто бы его спросили: пойдет ли он сегодня в колодец за водой или нет.

- Когда?

- Завтра утром.

- И что нам теперь делать? – бросила в спину мужа Эльза, потому что Ульрих уже почти зашел в дом.

Вопрос был задан с такой интонацией, будто в ответ ей должны были зазвучать оправдания.

- Ничего, - просто ответил муж, - это все равно ненадолго.

Вечером он сходил с Герхардом искупаться на озеро. Эльза на самом деле наготовила на вечер много и вкусно. Но съели они все это молча. Пререкаться супругам было как-то не к месту, но никто из них уже не помнил, когда они спокойно разговаривали за ужином. У Ульриха было хорошее настроение, и он часто теребил Герхарда. А мальчик смеялся и увлеченно тараторил маме про его с папой поход на озеро. Молчаливая Эльза улыбалась и слушала, пока ужин не стал слишком затягиваться:

- Все, Герик, перестань болтать за едой. А то папа сейчас доест твою кашу.

Ночью они лежали рядом. Пять лет семейной жизни практически стерли воспоминая о той ночи, когда у него с Эльзой впервые была близость. Теперь внутри Ульрих не чувствовал трепета, сердце не замирало. Рядом с ним лежала располневшая обабившаяся Эльза, его сварливая неухоженная жена.

Ульрих вспомнил, что не зашел сегодня к ксендзу в часовню. Надо было бы взять благословление перед отправлением в поход. Побыть в храме и помолиться хотя бы несколько минут. Завтра он уедет слишком рано, часовня еще будет закрыта. Он нащупал под рубахой крестик и сжал его в ладони. Ему захотелось его поцеловать, но он этого не сделал. «Утром поцелую» - подумал Ульрих. Он знал, что Эльза еще не спит. Она подумает, что он до ужаса боится идти в войско, раз свой крестик целует. Но это было не так! Ульрих сам удивлялся тому, что не испытывает ни капли страха. Даже после всего, что он видел пять лет назад. Сейчас, лежа в темноте, Ульриху было забавно представлять, как он мертвый лежит в толпе изрубленных трупов, а в это время Эльза с самым хмурым лицом стоит возле дома. Она смотрит на так и не починенную гниющую крышу, костерит нерасторопного мужа последним увальнем, не догадываясь, что тот уже пятнадцать минут как уткнулся перекошенным мертвым лицом в землю. Что у него из брюха торчит обломок копья, а снизу уже натекла большая лужа крови и того что утром было съедено Ульрихом на завтрак. «Этого медведя ничто не исправит» - подумает она и сердито зашагает на другой конец деревни, просить отца или братьев доделать ей крышу.

- Мы так и будем лежать? – услышал Ульрих голос жены.

Он даже улыбнулся в темноте. Он, конечно, собирался в ночь перед разлукой заняться с Эльзой единственным их общих делом. Ведь это последняя ночь, когда он спит под одним одеялом с женщиной, когда он может устроиться у нее между ног и хорошенько исполнить мечту каждого возвращающегося с похода воина. Загвоздка была в том, что Эльза давно не была той свежей, нежной и благоухающей девицей, о которых мечтают молодые мужчины ночами в душных армейских шатрах. И оказавшись под одеялом, Ульрих почувствовал не желание, а сонливость. К тому же никто не давал ему защиты от ее упреков. Он привык к упреку жены в хозяйстве, к ее упрекам на виду у других односельчан. Но он не мог привыкнуть и боялся ее упреков в постели… И он подумал, что Бог с ним, с супружеским долгом. Хорошо бы было и просто выспаться.

- А давай в следующий раз? – как будто шутя, ответил ей Ульрих.

- Ладно, давай в следующий раз, - выдохнула Эльза и повернулась от мужа на другой бок, буркнула - а давай больше никогда!

Улыбка сбежала с лица Ульриха. Он испугался.

- Эй, - шепотом позвал Ульрих и придвинулся к ней, робко коснувшись пальцами ее плеча, - Это я пошутил…

Эльза не шелохнулась. Ульрих напрягся еще сильнее и почувствовал себя в собственной постели как на раскаленной сковороде. Он теперь не знал, как уснет, если рядом с ним лежит смертельно обиженная Эльза. «Эй…» - сжал он осторожно ее плечико. Та повернулась к нему лицом:

- Знаешь у кого такие шутки? - ответила она, - У мужеложцев…

После этих слов у Ульриха на душе полегчало. Эльза сердилась не смертельно. Он спрятал руки под одеялом и коснулся коленом ее бедра.

Утром он взял свой небольшой мешок с необходимыми вещами, снял со стены ножны с мечем и тихо вышел на крыльцо. За лесом разгорался рассвет. Деревня начинала отливать нежно розовым цветом. Утро было очень ясным и прохладным. Ульрих дохнул и увидел, как на мгновение из его рта вырвался пар. Было очень тихо. Деревня спала, только из леса доносилось неудержимое пение птиц. Ульрих закинул мешок за плечо и зашагал по пустой деревне к дому старосты, где в телеге с возничим его ждал Дорхар.

Эльза приподнялась с кровати, как только дверь закрылась за Ульрихом. Ее подташнивало.

Ей было плохо от стоявшего в комнате полумрака, от запаха их постели, от утренней жажды и песка на полу. Она медленно подошла к окну. Ульрих, мечтательно шагая, уходил по дороге все дальше.

Когда она узнала вчера, что Ульриха забирают в войско, ей показалось на секунду, будто она за него испугалась. Но это ощущение длилось лишь секунду.

Она до смерти устала. От его брюха, грязных босых ног и недоделанной крыши. От его лени и покорности всем. От его безразличия к ней и их дому. От того, что она зачахла с ним меньше чем за год. Он не собирался ничего менять.

И никакого страха за него она на самом деле не чувствовала.