Поднявшись на пригорок, Корытин оказался перед развилкой. Не зная, куда лучше повернуть, он пошел в правую сторону, где было больше домов, света и магазинов. Узкая дорога шла через многоэтажные дома. Редко проскальзывали машины и прогоняли Корытина на бордюр. Фары раскрашивали асфальт небрежными мазками. Память труса и лентяя Корытина почти вернулась к нему, не только восстановив обрывки отложившихся впечатлений, но и приведя их в хронологический порядок. Бредя навстречу старому-новому дому, он вспоминал две вещи. Первая: начало «Золотого теленка», вспоминать которое особо приятно было стоя на бордюре. Вторая вещь, занимавшая ум Корытина: непостижимая здоровому сердцу, логика извращенцев-аристократов, которые вращаются по кругу страхов и самообмана. Эти лжецы полируют в институте школьные знания, чтобы после передавать их детям. Совершается тройной круг самоуродования. Конечная цель этих фрикций с собственной судьбой – вовсе не во благе человеческом, и даже – не в своем. А только в том, чтобы заниматься всю жизнь одним и тем же умственным самобичеванием, избегая любого риска. Неслучайна была эта злость Корытина к трусам, ведь трусом был он сам. - Подонки! – восклицал он про себя. Суетливые подонки – повторял он, протягивая первую букву и. В конце концов, Корытин не выдержал груза, навеянных осознанием недостижимости своей мечты, мыслей и решил отправиться домой. Адрес он помнил, положение дома – нет. Он искал его в сумерках и не нашел. В другое время он бы струсил, но, учитывая нынешнее положение, он собрался с духом и подошел к двум девушкам, стоявшим на искомой улице, возле дома с чужим номером. Вторую – скромную, но злобно-замкнутую, невысокую он не заметил. Первая была высокая, с прямыми черными волосами и татаро-бурятским лицом – остреньким, смугловато-бронзовым, со смеющимися глазами и добивающей полуулыбкой. В общем, так Корытину и представлялась набоковская Машенька. Да: это оно – замкнуто-смеющееся лицо. Улыбающимся голосом “Машенька” переспросила вопрос, видимо, соображая, зачем на самом деле подошел Корытин. Увидев его аутичное хмурое лицо, она, сладко-сладко говоря что-то, указала пальчиком на один из домов. И на последовавшее все-таки предложение, Корытина погулять вместе, ответила отказом: - Нам надо идти. Переваривая произошедшее, уверенный доселе в своем всемогуществе Корытин, думал, что не переживет очередной рухнувшей иллюзии. Домой он заявился с чувством потери бога.
В ту самую секунду, когда худенькая девушка с кошачьими глазами указала элегантным, изогнутым улыбкой пальчиком в сторону одного из многоэтажных домов, что-то, образующее прямоугольник, испустилось невидимой оболочкой с граней этой самой хрущевки, как необъятных размеров целлофановый пакет, но абсолютно прозрачный, т.е. невидимый. Дух, окутывавший хрущевку, стягивался, принимая все более конкретную форму, пока не стал человеком. Никто его, конечно, не видел. Это был подросток. Он держал в руках рыбу с оторванной головой. В ту самую секунду, когда девушка с восточной внешностью, под действием низкого инстинкта, указала Корытину пальцем в сторону дома, в голове подростка вновь воспрянул палец девушки Гали, который для него значил не что иное как жест чистой веры. Галя Тихая была дочерью местного предпринимателя или бизнесмена. Семьи Тихих и Корытиных – фамилия подростка была Корытин – общались. Галя, при разводе родителей, осталась с матерью, еще бывши маленькой. Она не уважала круг общения отца, отдавалась веселью и ненавидела унылых сверстников. Даже если она казалась лучше своих непутевых подруг, то лишь казалась. Придуманное подростком-аутистом альтер-эго «Корытин» (взрослый, оформившийся человек, писатель) лопнуло после того, как подросток прервал на второй неделе воздержание от онанизма и, чуть не прокусив от удовольствия вены, «помассировал рыбу под жабрами». Этим альтер-эго он увлекся настолько, что недавно, сидя в гостях у Галиного отца вместе с родителями, как подневольный, сорвался, увидев Галю, и, не сказав ни слова, отправился вслед за ее компанией. Реально увиденные им знамения, вроде поднятого пальца, он так и не сумел расценить однозначно. Но и забыть их не мог. Хотя фантазия и реальность перемешались в голове несчастного подростка, он все же почувствовал внезапный скачок внутреннего возраста и уверенности, закаменевших в его груди нерушимым стержнем. Это произошло одновременно с тем, когда, еще принимая себя за Корытина, подросток произнес молитву и, не допуская сомнений в том, что бог обязательно ответит, пошел вновь искать Галю, чтобы просто посмотреть. Но прежде всего, подростком было решено убить собственное альтер-эго. На ум, несчастному и потерявшемуся подростку, лезли наброски для стихов – уличные мысли, о которых, по его мнению, никогда не суждено узнать людям: «С веток рушится снег – значит, птицы взлетят» «Мы не обходим колодцы» «Когда во рту пересохнет, бог слюну мне даст» Ему нравились свои приметы, народные, современные и простые, но которые он не умел применить и, возможно, не очень хотел. Чтобы убить в себе остатки сущности двойника, жизнью которого он так забывался, что не помнил реально происходившего в то же самое время, чтобы окончательно избавиться от мученика, подросток решил подвергнуть дьявола жестокому испытанию – общению с людьми. С девушками. С красивыми девушками. Как и ожидалось, Корытин потерпел крах, не вынес присущей всем взрослым людям гордыни и испугался оставаться в подростке. Тот, оставшись перед самим собой, как перед жестоким зеркалом, окрыленный силой молитвы, обещанием ее исполнения и собственной верой в исполнение этого обещания, пошел бродить по окрестностям. В тамбуре одного из заведений он почти лицом к лицу встретился с Галей. Она видела его, но смотрела не в глаза. А он – в глаза ей. Встреча длилась секунду и утекла мимолетным кадром в очищенную и вернувшуюся к себе память. Взгляд подростка с полсекунды был пригвожден к ее мрачному, ширококостному лицу, пока он не покинул тамбур. Подросток, все же обогащенный жизненным опытом ненавистного Корытина – опытом, который остался в нем, как грязный глубокий след, понял причину открывшейся ему силы. Он наблюдал от начала и до конца процесс исполнения искренней просьбы. На одном из поворотов, подростка сильно потянуло свернуть с дороги – навстречу мрачным безлюдным улочкам. И он уже почти повернул, даже остановился на развилке. Но принял иное решение. Причиной этому была увязавшаяся за ним еще с частного сектора черная собачонка. Он так свыкся с ее присутствием поблизости от себя, что, увидев, как она бежит дальше, не замечая поворота, повиновался и пошел за ее быстрыми шажгами вперевалочку, несмотря на то, что впереди громко кричала шумная компания. Вместе с ней он добрался до самого заведения, в тамбуре которого и разъяснился неожиданный четвероногий знак. Подросток знал, какой работы от него самого требует чья-то помощь. Чья-то помощь требовала от него не меньше труда, чем от того, к кому он обращался. Подросток не мог ни секунду сомневаться в своей вере и в том, что он не один. И, каждый раз, спрашивая себя, не передумал ли он, не надеется ли он переложить свою безвыходность на что-то, во что не верит, он понимал, что верит так же сильно, как в момент просьбы. Это было единственное, во что он верил без оговорок и сомнений. Родительский дом встретил подростка не как беглеца, а как взрослого. В то же самое время, Корытин, описать местоположения которого не удастся, понимал, что Галя не только такая же, как все остальные девушки, но и что она даже хуже отказавшей ему татарки, на которую натравил его вставший на иную сторону, подросток. Это – просто придуманный идол, а значит, самое худшее и недоступное. Кроме того, как был уверен Корытин, в ней не меньше обитало материальных желаний и планов, чем в других людях. Но плохо не это, а то, что материальные фетиши на фоне еще чистой души порождают двуличие. Он видел в Гале злую сущность, которая еще не заговорила – а может быть, и никогда не заговорит открыто. И чем дольше решится верить в ее светлую сторону подросток, тем больнее ему будет расстаться потом с последней надеждой. Вера подростка влекла его во мрак. В этом был уверен Корытин. От своего суждения он не отрекся до смерти на электрическом стуле, на который попал «за малодушие при исполнении долга по излечению слабой и заблудшей души, которая могла стать сильной и всемогущей в наших руках».
От своего суждения он не отрекся до смерти на электрическом стуле, на который попал «за малодушие при исполнении долга по излечению слабой и заблудшей души, которая могла стать сильной и всемогущей в наших руках».
"изогнутым улыбкой пальчиком" - это как? "была дочерью местного предпринимателя или бизнесмена" - а, что, бизнесмен и предприниматель это разные вещи? "Родительский дом встретил подростка не как беглеца, а как взрослого" - а, что, взрослые не могут быть беглецами? "а может быть, и никогда не заговорит открыто" - а можно заговорить закрыто?
"не передумал ли он, не надеется ли он переложить свою безвыходность на что-то, во что не верит, он понимал, что верит так же"... - это не слог, а мусор сплошной. Так даже "классики" не фигачили.
О содержании сказать нечего. Абстрактные образы, непонятные события, туман. Ничего, за что бы мог зацепится мозг.
0
