|
|
|
Отборочный тур. Проза.
|
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 1080
Замечания : 0%
№15 Дверь в лето
С тех пор, как мама ушла из дома, я и отец мало разговаривали. Я проводил время на чердаке, пережёвывая междуушным хрящом кипы околонаучной литературы, а отец переехал жить в подвал, скромно именуемый мастерской. Встречались мы по утрам на кухне, кивали друг другу с серьёзным видом и расходились, налив по чашке кофе. Мама бы нас помирила, она всегда умела найти компромисс, если бы сама не сдалась раньше времени, разбившись о стену отцовского упрямства. Он позже признался, что жалел о содеянном, и сразу пожалел, что признался. Открываться чувствами ему было нелегко. В другой раз мы виделись на кухне вечером. Он с блокнотом, и я с блокнотом – оба смотрели на термометр за окном, делали пометки и уползали в свои норы. Иной раз мне хотелось выкрасть его блокнот, эту толстую книжицу в кожаном переплёте, обвязанную шнурком. Книжицу толщиной в его жизнь, и разобраться наконец во всём, а другой раз я был рад, что он держал свои мысли при себе и ни слова не говорил, даже когда мы едва лбами не сталкивались на кухне. И уж тем более я ни разу не бывал в его мастерской. Клянусь, шагу туда не сделал!
Хотя попытки затащить меня туда были. Отец собирал в подвале штуку, при упоминании которой мама фыркала и говорила «да занимайся чем хочешь». Когда её не стало, «да занимайся чем хочешь» наконец выбрался из своего логова и пустил корешки по всему дому. Провода, термометры, барометры, анемометры стали вдруг частью интерьера. Крыша поросла антеннами и тарелками. Их было так много, что со стороны казалось, будто мы прослушиваем не только нашу галактику, но и пару соседних. Чтобы наладить периферию, отцу требовались рабочие руки, и я вместе с ним ползал по крыше, сверлил стены, тянул провода, подносил приборы. На том дело не закончилось. Обогреватели, вентиляторы, ик-пушки – отец забил ими комнаты и гараж. Я все ещё помогал ему, хотя его замкнутость и одержимость потаённой идеей уже действовали на нервы. Первый серьёзный раскол случился на пути к подвалу. Мы волокли тяжеленный бензиновый генератор. Отец хотел поставить его в мастерской, а для этого требовалось спустить генератор по узкой лестнице. Мы начали спорить. Ни под каким предлогом переступать порог я не желал. Отец хмурился, сказал что-то про маму, и это задело меня ещё сильнее, но по итогу пятиминутный перебранки он предложил компромисс. Я встал наверху лестницы с верёвкой в руках, другой её конец цеплялся за генератор, и придерживал, пока отец стаскивал бандуру вниз.
- Послушай, - сказал он после вечером, - не знаю, насколько ты внимательно делаешь записи, но ты наверняка упустил из вида главное.
- Наверняка, - охотно я согласился. – И что с того? У нас гречка кончается. И рис.
- Да я не об этом, - отмахнулся он с явным раздражением, как будто я указал на смазанные чернила в уравнении Вселенной. – Вечерние и утренние показатели температуры, обрати внимание на них! И сравни с ночными, а потом дневными.
- Угу, - кивнул я.
Отец, если требовалось, мог не есть целый день. Я думаю, он вообще жалел, что приходится тратить время на еду. Мама в этом вопросе была куда практичней.
Показатели, о которых он говорил, я сравнил уже давно. Вкратце выходило так: дневные колебания температур сводились к разнице в несколько градусов. Ни тебе утренней прохлады, ни дневного пекла – ровная скучная линия. Дальше ещё интересней. Планета имеет свойство вращаться, что делает нам день и ночь. Традиционно ночью холодней. Было, по крайней мере. На деле же, за весь июнь я отметил самое сильное изменение в шесть градусов. Вы скажете ерунда, лето ведь, но в том-то и дело, что никакого лета и не было. Средняя температура за июнь была девять градусов. Девять! Как будто сентябрь на дворе.
На температуре в исследованиях я не остановился. Какое-то время коробки с приборами стояли в коридоре, и прежде чем отец унёс их в подвал, я стащил люксметр. В ясные дни летом освещённость в десятки тысяч люкс привычное дело. Средняя же освещённость за июнь была полторы тысячи. Знаете что это значит? Правильно, в июне было подозрительно пасмурно.
- К чему же ты клонишь в таком случае? – не выдержала как-то мама за ужином.
Отец перестал жевать, глядя в пустоту, и бросил на маму впервые за вечер осмысленный взгляд.
- Я думаю, нашей погоде мы больше не хозяева, - пробормотал он.
Нет, мама ушла не поэтому. Просто когда ты сообщаешь, что соседи напротив, соседи справа и соседи слева по необъяснимым причинам собирают вещи и загружают в машины, а кое-кто даже заколачивает окна, и слышишь в ответ «такого не может быть», а потом ты говоришь, единственный супермаркет в городке вот-вот закроется, а отец бормочет «хотя, если воздействовать направленно», а ты - меня уволили, а отец – «ладно, попробуем иначе», а ты – твой сын не сможет в следующем году учиться, а отец – «нечего ходить вокруг да около», а ты – «всё, я уезжаю», а отец – «в это сложно поверить, но похоже это правда», а ты, крича – «я ухожу от тебя!», а отец – «выход всё равно должен быть»…
Ключевые слова, которые я выделил среди монологов отца сводились к простой фразе – воздействовать направленно. Кто-то или что-то поступало не очень хорошо, превращая летние дни в подобие осени. Именно поэтому в подвале нашего дома ожил монстр «да занимайся чем хочешь», который требовал от отца всё больше заботы и внимания, а ещё пожирал электричество, будто дышал им как воздухом. Холодный июнь тем временем плавно перетёк в ещё более холодный июль, поставив жирную точку в апофеозе погодного абсурда.
Но исследования меня больше не интересовали.
Монотонные скучные записи температур каждый день как по расписанию нагоняли депрессию. Начав больше времени проводить вне дома, я очень быстро обнаружил, что почти все друзья уже покинули наш славный городок. Оставалось только надеяться, что слова «покинули» и «навсегда» не имеют между собой ничего общего.
- У всего есть причина и смысл, - бормотал отец за ужином, методично пережёвывая остывшие макароны. – Ну-ка подумай, кто может любить холод?
- Полярные медведи любят холод, - отозвался я, складывая грязные тарелки в раковину.
Отец перестал жевать и уставился в точку на стене, словно увидел портал в другой мир. Я бы мог поставить перед ним фаршированный носками старый ботинок, хорошенько поперчив для лучшего пищеварения – уж такой у него был отсутствующий вид.
- Ну разумеется! – вдруг вскочил он, опрокинув стул. – Холод не причина, а следствие.
- Следствие чего? – не выдержал я.
- Плотного облачного покрова.
Даже не задумываясь, вслух я сделал вполне логичный вывод.
- Поверхность долгое время и повсеместно не прогревается солнцем, но в тоже время облака не дают остынуть ей быстро. Температура выравнивается, однако со временем нижние слои атмосферы всё равно остывают, не получая солнечного тепла.
- Значит, - закончил отец, - всё дело в солнце. Надо исправить кое-что, - и он ушёл в подвал.
Не смотря на короткий «просвет» в наших отношениях, я не собирался отменять задуманного. Чтобы отец ни собирался исправлять, а исправлять главное уже поздно. В конце концов, мне четырнадцать. Пора бы подумать о взрослой, самостоятельной жизни. Наш солнечный городок Приют, расположенный на отшибе цивилизации, с севера упирается в скалистые холмы, поросшие тёмным ельником. За ними когда-то жило и питалось Горнорудное Чудовище, давая работу местным жителям, но шахту и карьеры прикрыли лет десять тому. Туда мне путь заказан. Ещё я бы мог выйти на федеральную трассу, словить попутку и уехать в Рис-Рис – большой город далеко на юге. Устроиться официантом или работником на кухню, чтобы поднакопить денег на учёбу, но сдаётся мне, на такой работе я сам еле выживу, какие тут накопления. Куда-то ещё меня вряд ли возьмут. Или… я бы мог прийти на ферму Маршей у нас в Приюте. Убирать за коровами дерьмо и готовить скотину к бойне – работёнка так себе, но и выбор, будем честны, у меня так себе.
Через несколько дней мы столкнулись в коридоре. На мне тёплая куртка и шапка, джинсы, туристические ботинки на толстой подошве, за плечами рюкзак, набитый домашней утварью. Он в грязном халате поверх рубашки и джинс, на руках толстые резиновые перчатки.
- Без направленного, мощного воздействия ничего не выйдет, - пробормотал отец, вытаскивая коробки из старого шкафа. – Изменить погоду на значительном расстоянии затея, обречённая на провал. Но локальные, точечные импульсы могут кое-что исправить… Жди здесь, - добавил он, забрав одну из коробок.
Возможно, сказанное почудилось… но отец и правда сказал «изменить погоду»?
Я протянул руку к двери, и тут наконец услышал монстра, жившего в подвале нашего дома. «Да занимайся чем хочешь» низко зарычал, словно предупреждал не подходить ближе. Рычание перешло в низкий гул с тяжёлым свистом. Нарастающими кругами гул набирал частоту. Я невольно поморщился и распахнул дверь. Над крышами соседних домов дрейфовали распухшие от влаги серые облака. Улица встретила резким порывом промозглого ветра. Отец появился за спиной неожиданно.
- Давай-ка отойдём, - сказал он, неся перед собой маленькую пластиковую коробочку, перемотанную изолентой. Из коробочки торчала короткая антенна, а в центре, в окружении мигающих лампочек, ждал своего часа переключатель.
Мы вышли к дороге и повернулись к дому. Только сейчас я заметил на крыше прибавление: две длинные антенны, направленные к тучам.
- Когда ты их установил? – поинтересовался я.
- Прошлой ночью, - сказал отец и передвинул флажок переключателя.
Гул и рычание подвального монстра стали слышны у дороги. В доме началось нечто страшное. Оглушительный треск заставил меня вздрогнуть. Отец, видя моё волнение, победно усмехнулся:
- Здорово, да?
- Не то слово, - выдохнул я.
Глаза ничего не видели, но готов поклясться, что кожей прочувствовал электрический импульс, вырвавшийся из подвала словно из заточения. Импульс пронёсся по толстому кабелю и выстрелил из длинной антенны в хмурые небеса. В тот же миг рыхлые облака над нашим домом разбросало словно взрывом. Следующий импульс сорвал с кончика антенны электрический разряд, на долю мгновения я увидел изогнутый светящийся хлыст, ударивший в небо. Затем ещё и ещё – продолжительный, долгий разряд, бивший в тучи направленным потоком. В облаках ширилась и росла дыра, пока… пока сверху не пробился узкий и яркий лучик света. Края сырых туч мгновенно выкипели. Отец вернул флажок переключателя на место.
- Дальше справится солнце, - сказал он, - а пока, ты ничего не хочешь рассказать?
Отец внимательно осмотрел моё снаряжение.
- Ничего такого, о чём тебе стоит волноваться, - ответил я, и тут заметил на другой улице чёрный микроавтобус с надписью на борту «Климатическая установка Болла». Машина ехала подозрительно медленно. Управлял ей – или мне лишь показалось – высокий и тонкий, как стебель растения, человек с бледной не видевшей солнца кожей.
- Послушай, - отец положил руку на плечо, и мне захотелось сделать шаг в сторону, - мы с мамой не очень-то ладили в последнее время. Но ты должен знать, я люблю её, а она, уверен в этом, любит меня.
И поэтому вы разъехались, подумал я, но вслух произнёс:
- Ага.
- Ты надумал уйти? – спросил он прямо.
Я неуверенно покачал головой, произнёс медленно:
- Я подумал, что на ферме Маршей не хватает свободных рук, а мне не мешает бы подзаработать.
Отец чему-то ухмыльнулся.
- Я ушёл из дома в шестнадцать, - сказал он, убирая «пульт» в карман куртки. – И с тех пор обеспечивал сам себя. - А затем добавил, посмотрев на тучи, расползающиеся по небу в стороны словно жир от капли моющего средства. – Знать бы, кому это выгодно.
Чёрный микроавтобус тем временем свернул на перекрёстке и скрылся за домом.
Погода держалась несколько суток. Днём припекало солнце, а ночью виднелись звёзды. Выпаренная вода собралась в плотные облака над нашим городком, и через пару дней, когда тучи сомкнулись вновь, налетел яростный ветер и хлынул настоящий свирепый ливень. Мы прятались в домах как звери в норах, пережидая буйство стихии. До фермы Маршей я успел добраться, но никого из владельцев не застал, а бывшие там работники, больше похожие на бродяг, которых пустили под крышу, принимать на работу не имели права. То есть работать-то я мог, но кто бы платил?
Если хорошенько пораскинуть мозгами, выходила печальная картина – вместо наполненного приключениями лета я проводил дни под крышей родительского дома, лишённый в одночасье друзей, прячась от безумства стихии, одержимости своего отца, в попытках оправдать уход матери. Я даже на работу не мог устроиться или уехать в большой город без риска оказаться в полицейском участке. Неудивительно, что депрессия по-хозяйски залезла в мою кровать в обуви и улеглась рядом со счастливой улыбкой. От нечего делать я лежал и крутил ручку радио, пока не поймал эфир с харизматичным профессором астрономии в отставке. Он-то и вернул меня к надежде на лучшее заразительным энтузиазмом и доводами, клавшими на обе лопатки гостей передачи. Эфир на удивление хорошо принимался моим стареньким радио, так что вечера теперь были лишены скуки. Профессор, когда не принимал гостей, говоривших серьёзным тоном об искусственном происхождении Луны и знаках на полях, много чего рассказывал о нашей звёздной системе. Например, что Нептун обнаружили благодаря наблюдениям за Ураном и отклонением его от того пути, которому он должен следовать согласно расчётам, а это значило влияние на Уран ещё одной, неоткрытой планеты. Что далеко за Нептуном находится ледяное царство долгопериодических комет – облако Оорта – и что месторождение пролетающей вблизи Солнца кометы определить достаточно просто, всего лишь измерив её скорость. Если скорость кометы ниже скорости, необходимой для преодоления притяжения нашей звезды, то комета прилетела из облака Оорта и принадлежит солнечной системе. Если же скорость выше…
Вобщем, таких комет в прошлом году было три. И одна из них опасно близко пролетела к Земле.
Профессор в своих монологах плавно перешёл к Марсу и планируемым туда экспедициям. Атмосфера Марса, оказывается, куда длиннее земной атмосферы из-за низкой гравитации на этой планете. И на девяносто пять процентов состоит из углекислого газа. И Марс получает вдвое меньше тепла, чем Земля. И что людям там придётся несладко, если они планируют отправиться туда…
Тут я подскочил с кровати и заходил по комнате кругами. Ну конечно! Чем лежать дома и горевать по поводу погоды – да и всей жизни в целом – лучше придумаю себе интересное занятие. Занятие, которое вернёт мне хорошее настроение и приподнятость духа. Откроет мне дверь в то лето, в котором мне хотелось бы оказаться. В лето, наполненное приключениями. Знаете, какое занятие лучшего всего подходит для этого?
Экспедиция.
Я отправляюсь в экспедицию на другую планету!
И я стал готовиться к ней. Первым делом раздобыл карту окрестностей Приюта. Рассматривая схему нашего маленького городка, протянувшегося с запада на восток вдоль извилистой речушки Кровосток, я сходу отмёл большую часть направлений. На север идти бесполезно: там скалистые холмы, поросшие деревьями, а это мало похоже на пейзаж другой планеты, по моим представлениям. На западе и востоке старые, заросшие высокой травой и кустарниками поля – уж точно не годится. На юге за фермой Маршей простираются болота, но есть там одно место, похожее на то, что я ищу – заброшенная старая свалка, каменистый пустырь. Если не подходить к оврагу, заваленному мусором, пейзаж-то в целом годный.
В гараже нашёлся старый мотоциклетный шлем – хорошая замена шлему от космического скафандра. Сбоку от шлема я приделал на скотч налобный фонарик. На планете, решил я, должна быть разреженная атмосфера и низкая температура – почти как на Марсе – и позарез нужен костюм, чтобы выровнять давление и не умереть от холода. Тут мне тоже свезло – в одной из коробок нашёлся гоночный костюм отца из его далёкой молодости, когда он ездил на карте. Костюм пришёлся в пору и был тёмно-синего цвета с нашивкой клуба на рукаве. Сгодится. Заместо баллонов с сжатым кислородом я нацепил туристический рюкзак на тридцать пять литров, вставив внутрь пластиковые бутылки, наполненные водой. И обувь – кроме разношенных беговых кроссовок ничего не было, ну да ладно, не суть.
Отец в последнее время несколько раз уходил из дома, беря с собой дорожную сумку. Занятый подготовкой к экспедиции, я не очень-то обращал внимание на его внешний вид, но за день до назначенной даты мы столкнулись у входной двери. Отец выглядел измученным, подавленным и что-то бормотал, погружённый в свои мысли.
- Им не нравится солнце, - услышал я сквозь бормотание. – Не нравится солнце…
Тут я заметил на его руке синие полосы от синяков, словно кто-то сдавливал жгутом ему руку. Он поднял на меня затравленный взгляд и кисло улыбнулся:
- А дело-то куда серьёзней.
- Угу, - кивнул я и вылетел на улицу, бросившись к гаражу. Я как раз тогда искал пояс с петлями для инструментов, ведь настоящие астронавты не только пешком по поверхности бродят, они ещё исследованиями занимаются. Мне бы тоже не мешало собрать несколько камушков и доставить на Базу. Выбежав на улицу, я увидел чёрный микроавтобус, остановившийся через дорогу. В последнее время он тут часто разъезжал, и водитель – я окрестил его человеком-стеблем, проще говоря Длинным – даже стучался к соседям. О чём можно было разговаривать пятнадцать минут представителю «Климатической установки Болла» с простыми жителями, понятия не имею. Он что, им снег продавал раньше времени?
- Послушай, - сказал мне отец вечером, - завтра я собираюсь провести новый опыт и мне понадобится твоя помощь. Не хочешь сделать это вместе?
- Завтра не могу, - просто ответил я.
Отец нахмурился, но промолчал. Я встал и, проходя мимо, похлопал его по плечу:
- Давай в другой день, ладно?
В своей комнате я лёг и включил радио. Харизматичный профессор бодрым энергичным голосом вещал:
- Парадокс Ферми легко объясняется колоссальными расстояниями и большим набором условий, необходимых для возникновения жизни. Речь не о микробах, разумеется – микробы условно есть везде. И речь даже не о высших растениях и млекопитающих. Мы говорим о разумной жизни, для появления которой нужна не только сумма благоприятных факторов, но и долгие, долгие годы эволюции, которая в свою очередь не гарантирует интеллект. Эволюция слепа в этом вопросе, как вы понимаете.
- Вы считаете, пришельцев не существует? – спросил кто-то высоким, размеренным голосом, наделённым одновременно слабостью и таящим угрозу. У меня от этого голоса мурашки пошли по коже.
- На нашей планете уж точно, - хохотнул профессор. – Вы ещё скажите, они занимают места в правительстве. Давайте кроме шуток, - продолжил он уже серьёзным тоном, - даже если в каждой звёздной системе будет планета подобная нашей Земле, слишком уж много факторов должны сложиться воедино и в нужный момент, чтобы у всеядных, подобных нам, появился разум. Так что давайте оставим эти разговоры про…
Тут я уснул, не заметив подкравшейся усталости.
- Некогда! – крикнул я утром, пролетев мимо отца, который появился из подвала в толстых резиновых перчатках и резиновых тапках на толстой подошве.
- Всего лишь провод подержать, - начал было он.
- Не сегодня!
Я вылетел во двор, держа на сгибе локтя мотоциклетный шлем с примотанным сбоку налобным фонариком. За спиной болтался рюкзак с двумя пластиковыми бутылками, наполненными водой, имитируя баллоны со сжатой кислородной смесью. К поясу крепилось радио, и голос профессора, когда не играла музыка, вещал про жизнь марсопроходцев. Погода стояла отвратная. Низкие, грязные тучи елозили рыхлыми животами по крышам домов. Термометр с утра показывал шесть градусов. Я пробежал несколько домов и устремился по тропинке вниз с холма к мосту через Кровосток. Подвесной пешеходный мост раскачивался и дрожал от моих шагов. Тёмные воды внизу омывали крупные валуны, выставившие спины к небу. Берега заросли густыми кустами. Пробежав мост, я оказался в той части Приюта, где обычно люди стараются не появляться – кроме фермы Маршей, пустыря, на который я бежал со всех ног, и городской свалки – здесь делать нечего.
Я бежал по тропинке, ничуть не смущённый накрапывающим дождём и холодом, пробиравшим до костей. Наконец впереди показался край пустыря – глиняный вал вперемешку с камнями, поросший мелкими кустами. Я знал, что за ним откроется ровная каменистая площадка. Когда-то здесь собирались строить торговый центр или склад, так что бульдозеры поработали на славу, но строительство заглохло и умерло, а площадка осталась. На другой стороне был овраг, куда скидывали мусор с подъездной дороги. У оврага – бездонного обрыва, обрывающего мою карту с юга – я хотел развернуться и пройти назад по другой части пустыря, собирая по пути камешки.
Ну всё, сказал я себе, включая фантазию. Экспедиция начинается!
- Приём, как слышно? – сказал я в шлем, взбираясь на глиняный вал. – Проверка связи.
Сигнал хороший.
- Покидаю безопасную зону и выхожу в долину, - сообщил я. – Спускаюсь с насыпи.
Вас понял, Кеплер-один. Держите нас в курсе.
Через несколько минут, когда глиняный вал остался позади, и я уже топал по плотной каменистой поверхности, пришло время нового доклада.
- Пока всё складывается отлично. Давление в норме, запас кислорода… - я посмотрел на воображаемый браслет на левой руке, - девяносто восемь процентов. Продвигаюсь вглубь равнины. Видимость превосходная.
Хорошо, Кеплер-один. Так держать!
Я делал шаг за шагом, продвигаясь вглубь неизвестного. Равнина незнакомой планеты простиралась до бесконечности, растянулась на многие парсеки во все стороны. Только камень, ветер, песок и холод, проникающий даже сквозь оболочку скафандра.
Кеплер-один?
- На связи.
Вносим уточнения в метеорологические условия. Отмечаем повышение температуры и повышенную солнечную активность. Вы находитесь под прямым воздействием солнечных лучей!
Я поднял голову и увидел расширяющийся просвет в тучах. В обрывах облаков мелькнула синева. Тепло коснулось плеч, спины, густая тень вытянулась по земле. Я продолжил путь с надеждой, что скафандр защитит меня от космических лучей и радиации.
Впереди, под грудой строительных обломков внезапно что-то сдвинулось. Я в оцепенении остановился.
- База, приём.
Кеплер-один, в чём дело?
- Наблюдаю движение, - доложил я, почувствовав внезапную скованность и дрожь в голосе.
Вы можете описать объект, Кеплер-один?
- Э-э… не уверен, - пробормотал я. – Нечто длинное, тонкое и ползучее, - я запнулся, подбирая выражение, - как растение.
Как оно ведёт себя?
- Спряталось под камнями, База, - ответил я.
Хорошо, Кеплер-один. Продолжайте движение, но будьте внимательны.
Я приближался к обломкам с осторожностью змеелова, встретившего в джунглях самую ядовитую кобру. В тени бетонных блоков и строительного мусора нечто переползало с места на места, извиваясь тёмно-зелёным стеблем. Вдруг я увидел цветок бардового цвета, смотрящий в мою сторону. Он поднялся над переплетением стеблей и остановился, плавно покачиваясь, словно трава на лёгком ветру. С каждым шагом моя тень приближалась к груде обломком, под которыми затаилось незнакомое, неизвестное и странное растение.
- База, - позвал я, - нахожусь в прямой близости от объекта. Оно…
Стебли выстрелили из-под цветка будто жгуты, едва я оказался у обломков в паре шагов. Одно обхватило мою ногу под коленом, а другое обвило лодыжку. Господи, как я закричал!
- База! База! Оно схватило меня!
Стебли дёрнулись, и я едва не упал на землю.
Кеплер-один, сохраняйте спокойствие. Постарайтесь освободиться. Думайте!
Стебли потащили меня к обломкам, но не с такой силой, которую представляло моё воображение, подгоняемое страхом. В действительности же им удалось сдвинуть меня всего-то на полшага. Но вот ногу стебли держали крепко. Первое время я пытался убежать прочь от обломков, но не преодолел и метра.
Кеплер-один, без паники.
Я рванулся что есть сил, но едва не упал от собственного безрассудства. Тогда, поддавшись внезапной догадке, я сделал пару шагов в сторону обломков, и стебли заметно провисли, но спустя пару секунд вновь натянулись.
Кеплер-один, идите к обломкам. Быстро!
Я подчинился и оказался у груды бетонных глыб, под которыми раскачивался цветок. Стебли ослабли. Свободной ногой я наступил на один что есть сил. Нога у колена освободилась. Второй удар – и лодыжка тоже свободна. Я отскочил в сторону, будто от клубка ядовитых змей. Упал, ударившись шлемом о камень и расцарапав правую ладонь, вскочил и бросился прочь. От беготни с пояса слетело радио. Вскоре я уже переваливал через глиняный вал, кусты лезли в лицо. Но вылез я не к мосту, а куда-то в сторону, и тут увидел совершенный, невообразимый ужас – дохлую корову, оплетённую с ног до головы растениями. Они словно выросли на ней, проросли изнутри.
Я содрал с головы шлем, ибо воздуха не хватало. Теперь-то их стало слышно – тихое шевеление, переползание, шебуршание.
И я снова закричал. Закричал на всю округу.
Сейчас я сижу в подвале в логове чудовища, которого придумал мой отец, за его рабочим столом и пишу эти строки карандашом на бумаге. Не в надежде, что их кто-нибудь прочтёт – а чтобы хоть как-то выговориться.
Прорыв в тучах в день экспедиции был делом его рук и мысли. Отец каким-то образом ещё раньше, чем Длинные объявились в нашем городке понял, что плохую погоду делают те, кому невыгодно солнце. Вспоминая подробности моей вылазки на пустырь, я неизбежно прихожу к тому же выводу. Тот цветок прятался под обломками не случайно. Вернее, он скользнул туда, едва появился просвет в тучах – именно это движение я и заметил. Стеблям, убившим корову, от солнца досталось немало. Это я понял, когда на прошлой неделе наконец собрался с духом и вернулся на пустырь. Стебли почернели, а некоторые сгорели, словно бумага.
Отец пропал. Когда я вернулся из экспедиции, дом был пуст, словно я всегда жил один. Я думаю, Длинные после второго удачного опыта с монстром, похитили его. Кто они и почему разъезжают в фургонах по городку, я не знаю и знать не хочу, но если мой отец пропал по их вине – в чём я не сомневаюсь – Длинным не поздоровиться.
В записях отца разобраться оказалось несложно. У него была полезная привычка записывать в краткой форме свой каждый шаг, так что я не только подружился с чудовищем, но и придумал как усилить мощность и продолжительность направленного воздействия. Сейчас середина августа, и тёплые дни на исходе. Если мне не удастся разогнать тучи на долгое время – по моим прикидкам с неделю, чтобы не оставить ползунам ни шанса – они рано или поздно проберутся в мой дом и задушат меня в своей кровати. На случай появления Длинных я приготовил кучу огня. Думаю, они боятся пожара сильнее, чем ружей. У меня тут баллончики с аэрозолем и спички, как экстренная мера. Бензин в бутылках. Электрическая ограда вокруг дома. К слову, по какой-то причине Длинных я опасаюсь меньше, чем ползунов. Длинные всё же весьма похожи на людей, а вот ползуны…
Ползунов я слышу каждую ночь. Они шевелятся возле дома, переползают и шепчутся под окнами. Иногда мне кажется, что Длинные им служат – ездят и ставят на земле свои «климатические установки», чтобы создать тучи. Так что да, главные тут ползуны.
Ну всё, пора заканчивать писанину и готовиться к завтрашнему дню. Ну а к тому, что лето уже закончилось и вряд ли вообще когда-нибудь будет, я уже давно готов.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 1080
Замечания : 0%
№16 Холодильник
Вопрос решать нужно было срочно, и решить его по-хорошему смогут только деньги. Как долго Мишка сможет это скрывать он не знал, но надеялся продержаться пару месяцев. Благо вчера как раз начался самый жаркий сезон в году, и для любителей потолкаться на переполненных пляжах морского курорта открылась новая дверь в лето. Почесав затылок грязным пальцем, он захлопнул крышку холодильника и направился просить дядю Гошу об услуге. Для исполнения ее мечты требовались деньги, много денег.
-Ну дядя Гоша! - Мишка молил профессионально, проникновенно, словно три года отучился в театральном.
-Миша, дорогой мой! Ну какой аванс?! Где ты видел, чтобы дядя Гоша таки раздавал авансы?! - Гоша прошаркал мимо мальца, протирая очередную дырку в фартуке на огромном пузе, и зашел за прилавок.
-Дядя Гоша, десять процентов ваши, чистая выгода! - Продолжал договариваться Миша.
-Шо ты мне тут говоришь, Мишаня? Ну какие десять процентов? Десять процентов, ха! Сара, ты таки слышала этого мальчугана, - обратился хозяин лавки к своей жене, - он мне говорит выгода твоя дядя Гоша целых десять процентов. - Вытирая вымазанные в рыбьих мозгах руки о передник, он продолжил обучать мальчишку.
-Запомни Миша, десять процентов это тебе на чай на вокзале за багаж дадут, тут дядя Гоша не работает за так. Иди отсюда, не мешай клиентам таки видеть мой прилавок.
Хлюпая носом, Мишка вышел довольный из магазинчика на набережной. Если дядя Гоша на десять не согласился, то на двадцать пойдет как миленький, но уже завтра. Лучшие креветки в городе так просто упускать нельзя. День только начинался, солнце слепило и обжигало кожу, соленый ветер с моря приятно щекотал ноздри. Мишка окинул взглядом пляжную зону и с удовольствием заметил, как разноцветное ассорти из туристов засыпало песок своими телесами. Смекнув, что на улице градусов поди под тридцать с хвостиком, он быстрым шагом отправился на рынок к Лариске и тете Люде, чтобы не терять ни одного дня заработка.
Лариска не была слишком красивой или ладной девушкой. Будучи лишь на два года старше Миши, она привлекала внимание только своей необычной косой. Лет эдак в семь от роду ее пьяный папаня решил, что жена ему изменяет с соседом и набросился на нее с топором. Лариска, дура-дурой, вступилась за мамашу и получила небольшой шрам на виске и резко поседевшие волосы. До тринадцати лет у нее голова была белее пены во время прибоя. Но после темно-русые волосы стали отрастать сами по себе. Она решила не обрезать белесую косу, и теперь весь район ее по косе и узнает. Лариска-белая вдова прозвали ее ребята.
Пропетляв между небольшими лавками и магазинчиками, Мишка быстро добежал под палящим солнцем до входа в рынок. Лариска торговала мороженым этим летом и могла дать протекцию другу перед тетей Лидой.
-Жарко сегодня, дай фруктового пожалуйста, - сходу выпалил Мишаня.
Лариска улыбнулась и достала мороженное из морозильника. Вкратце изложив свою просьбу подруге, Миша получил наставление от девушки, лизнул уже активно тающее мороженое и направился к тете Лиде. Мишка подумал было даже купить девушке что-нибудь приятное с аванса в благодарность, порадовать подругу, но вспомнил о крупных предстоящих расходах и грустно поник в душе.
-Сколько? - С наскока спросила тетя Лида. Водрузив свое грузное оплывшее тело на маленький стульчик в подсобке, она внимательно пересчитывала вчерашнюю выручку.
-Два холодильничка. - Быстро выпалил Миша.
-Два? - Спокойно уточнила тетя Лида.
-Да, двух на день вполне достаточно. И десять процентов ваши. - Миша знал тетю Лиду почти всю свою жизнь. Владелица рынка на набережной жила с ним по соседству и еще помнила мальчишку, когда он только учился ходить. Однажды он даже починил ей телевизор, чем заслужил огромное уважение у тети Лиды и всех соседей по двору. В технике у них разбирался только дед Моня, да и то только старое радио мог починить.
-Десять говоришь… - Задумчиво повторила тетя Лида, продолжая перебирать толстыми пальцами грязные купюры. - Десять можно…- резюмировала она и наконец отложила толстенную пачку денег на стол и записала итоговую цифру в тетрадке.
-Пойди к Яше, шо на складах, и возьми у него холодильники, скажи я дала добро...Ох…- Грузное тело с трудом поднималось и тем более перемещалось на оплывших ногах, но тетя Лида все же встала и подошла к мальчишке…- Товар возьмешь у Лариски… Ох…Вечером жду кассу.
-Спасибо вам, тетя Лида. - Мишка широко улыбнулся и уже хотел было ринуться воплощать задуманное в жизнь.
-Стой...Ох...Быстрый же ты…- Тетя Лида снова присела на стульчик, благоразумно рассудив, что ноги надо беречь. - Как мать то? - Спросила она мальчика.
-Все хорошо, тетя Лида. Спасибо что спросили.
-Ну, хорошо то хорошо. Беги. Не забудь, вечером жду кассу! - Крикнула она вдогонку и вернулась к своим записям.
Пляж казался одной большой печкой, на которой рассыпали цветные горошины. Тут и там лежали люди, лежали и плавились под душным летним солнцем. Многие, рассудив, что в воде будет приятней проводить время, заполонили всю прибрежную зону и от души плескались на волнах. Мишке казалось, что еще чуть-чуть и не видно будет песка, лишь шляпки да зонтики всех цветов и размеров.
-Мороженное! Холодное мороженое! - Мишка, мягко вгрузая в песок, медленно прогуливался под палящими лучами и кричал.
-Мороженное! Холодное мороженое!
Он ловко переступал между разложенными в беспорядке лежаками и полотенцами. Время было хоть и утреннее, но уже очень жаркое, потому Мишка не просто надеялся заработать, он планировал покрыть свои расходы на аренду креветок у дяди Гоши за следующие два дня.
-Мороженное! Холодное мороженое!
-Ха. Холодное мороженое и все! - Двое мальчишек подошли к Мишке и стали подшучивать над ним.
-Кто ж кричит то такое?! - Черноволосый с курносым носом мальчуган шутил не колко, видно было, что ребята не хотели обидеть новенького.
-Смотри как надо, - сказал говорливый пацаненок и обратился к другу, — Серега, продемонстрируй навыки профессионала.
Второй мальчишка улыбнулся и сделал несколько шагов вперед, крича во всю глотку.
-Черноморская креветка для поднятия пипетки! Кто креветку не купил, тот на море протупил! Кто креветку не возьмет, от того жена уйдет!
-Ну, понял? - спросил черноволосый Мишу.
-Да...Наверное - Миша ответил неуверенно как-то, несмело. Работа на пляже не была для него сильной новинкой, но и не частым заработком. Миша помогал маме за прилавком в небольшом магазинчике раньше, а сейчас… Сейчас надо было выкручиваться по-другому.
-Почем креветки? - Широкоплечий с уже наметившимся пузиком мужчина в белой кепке обратился к ребятам.
-Недорого и главное свежее. Бесплатно попробуйте, за уши потом не оторветесь. Весь товар у меня купите и еще придете. - Затараторил голосистый паренек.
-Ладно уж бахвалится. Небось, как все, на рынке купили и носите сейчас тут. - Ухмыльнулся потенциальный покупатель.
-Уважаемый, мы с утра с Серегой лично на лиман ходили, и моя мама засолила не хуже ресторанных шеф-поваров. Это натурпродукт, или вы думаете мы вам тут усики на уши вешаем? Товар свежий, сегодняшний. Мы фуфло не продаем. У нас бизнес, дядя. – Уверенно вступил в разговор черноволосый парниша.
Мужчина улыбнулся еще раз, достал из сумки кошелек и стал отсчитывать купюры.
-Ладно, верю. Давайте две.
Мишка учился очень быстро. Тетя Лида даже приговаривала что он хватает знания быстрее, чем треска икру мечет. Почему треска и икру он не понимал, но тете Лиде верил. Он схватывал на лету все, что ему требовалось. Поэтому наставления мальчишек Миша встретил приветственно, и тщательно следил за ними, стараясь впитать все хитрости стихийной продажи на пляже. Договорившись с ними на мороженое, он протаскался за удачливыми бизнесменами весь день и продал все, даже заработал сверху. Ребята собирались прощупать другой пляж за дугой на следующий день и предложили Мишке присоединиться. Но разумно рассудив, что он, продавая завтра креветки составит конкуренцию ребятам, решил отказать. Мальчишки попрощались и разошлись каждый в свою сторону.
Сдав кассу тете Лиде и пересчитав оставшийся бонус, Миша воодушевился и отправился домой.
-Здравствуйте, дед Моня. - Вежливо поздоровался мальчик
-И тебе не хворать. - Спокойно ответил тот и достал из кармана самокрутки. Дед Моня был настолько стар, что помнил еще первую революцию, о чем частенько рассказывал детям двора. Невысокий и худой, старческая кожа покрыла его тело мелкими морщинами от пяток до головы. Мише казалось, что под его седой густой шевелюрой кожа на голове тоже сморщенная, словно урюк.
-Марию давно не видел. - Продолжил разговор старожил и смачно затянулся крепчайшим дешевым табаком.
Миша не хотел никому говорить, совсем никому, потому что считал себя виноватым в случившемся. Историю он придумал еще вчера и вот пришла пора проверить ее на прочность.
-Она устроилась в крутой отель что в центре по ночам работать. - Выпалил мальчик на одном дыхании и затих, ожидая продолжения расспросов.
-А. Ну молодец, молодец. - Дед Моня не заметил ничего странного в таком ответе и не стал развивать тему. Но Мишка решил, что требуется уточнить и выпалил.
-Она хочет, чтобы я поступил в училище, вот и решила взять несколько смен подряд, чтобы с надбавкой. - Миша продолжил свою нелепую историю. - Вы же знаете, что сейчас все платно.
-Да, знаю. Раньше не так было, а сейчас да...Хрр...Кхм…- Черная слюна полетела в асфальт и дед Моня, сглотнув оставшее в горле, снова сделал сильную затяжку.
Решив, что уловка сработал и разговор закончен Миша натянуто улыбнулся деду и направился в свою маленькую и теперь абсолютно пустую квартиру в десять квадратных метров.
Миша хотел устроиться на рыболовный катер и заработать много денег, чтобы они с мамой переехали куда получше. Их жилище ремонтировалось в последний раз еще до того, как его мама переехала в этот двор с маленьким сыном на руках. Облупившиеся стены и штукатурка, куски линолеума выела старость и влажность, ранее цветастые обои посерели от старости. Мишина мама старалась поддерживать чистоту и порядок, но на ремонт, даже мелкий, денег у них никогда не было. Мальчик отчаянно желал заработать, заработать много и сразу, чтобы осчастливить ее прекрасные глаза цвета моря. Но Мария хотела совсем другого. Она мечтала, что ее сын выучится и уедет из этой клоаки в счастье, туда, где у него будет другая жизнь. Училище могло стать для ее сына якорем надежды на такую жизнь. Вот только холодильник, мерно жужжащий в углу небольшой кухоньки, был с этим не согласен.
-Креветки покупай, пузо набивай!- Миша уверенно оглашал новые кричалки.
-Креветки высший класс, налетай и ешь на раз!
-Свежий улов для каждого готов!
-Кушай ты креветку, будет стержень крепкий!
-Улыбнись и покупай, ты креветки привечай!
-В море ласковый прибой, ешь креветки ты горой!
Продажи шли на ура. Миша по нескольку раз в день бегал к дяде Гоше за пополнением товара. Новый метод продаж и врождённая харизма давали свои плоды. Увидев успехи мальца, дядя Гоша даже скидку сделал. Сказал коротко:
-В поддержку начинающим предпринимателям.
Каждый день, включая выходные, Миша завлекал гостей и жителей города приобрести креветки по лучшим ценам. К концу сезона его называли креветочный парень, что даже ему льстило в некоторой мере.
-Креветочный парень, дай три. - Запросил молодой мужчина в семейных плавках.
-И мне, и мне! - Кричали две маленькие девочки устраиваясь подле папы на лежаке.
-Ох! Давай четыре. - Решил мужчина и подал Мише деньги.
-А креветки свежие? - Вальяжно протянула бальзаковского возраста дама в огромной соломенной шляпе.
-Свежее чем утренний кофе мадам. - Вежливо ответил Миша и выдал свою харизматичную улыбку.
-Да? - Удивилась дама, - Ну если свежее, то дайте мне попробовать.
-Пробуйте мадам, пробуйте, - Продолжал рисоваться креветочный парень, - У меня даже Отель Гранд Палац закупает их по утрам, для салатов.
-Даже Отель? - Дельно удивилась дама и попробовала одну на язык, аккуратно держа ее между накладных ногтей. – Тогда давайте две.
-Почем креветки у вас? - Поинтересовался лысый бугай с идеально выбритой нижней частью лица размером с добрую лопату.
-Вам со скидкой, если больше двух.
-Скидка мне не нужна, давай пять. - Отрезал бугай и забрал пакетики с деликатесами.
Продажи шли очень хорошо, Миша отчасти даже был счастлив. Через месяц он купил Лариске огромный пляжный платок, девушки его называли парэо. Рисунок отображал набегающие волны на чистый почти белоснежный песок. Лариса очень обрадовалась и пообещала приготовить ему и Марии как-то фирменный пирог с мясом. Он старался скрывать свое настроение от всех. Каждый день его улыбка озаряла родной пляж и каждый вечер дома на глазах у него выступали слезы. Он садился на кухне на табурет и долго-долго смотрел на холодильник. Слезы катились крупными соляными глыбами вниз по подбородку, обжигая высохшую за день на солнце кожу. Мишка старался не думать о том дне, но раз за разом проклятый старый советский холодильник напоминал ему о случившемся.
Вечером они поссорились, да так что слышал весь двор. Из квартиры напротив на втором этаже в полукруглый классический городской дворик вышел дед Моня и закурил. Прислушавшись к раздающимся крикам, старик покачал головой, но ничего не сказал, продолжил молча сидеть и думать о своем. В большой семье, даже дворовой не принято лезть в чужие ссоры, это все знали. Мишка не выдержал и выбежал из квартиры, словно чайка за добычей, и улетел в сторону ночного прибоя. Спустя несколько часов, подышав ночными волнами и успокоив сердце, он решил вернуться домой и поговорить с матерью еще раз, вразумить ее. Когда он входил, сердце еще колотилось от гнева, и он не заметил сломанный засов. Пройдя в единственную комнату в их жилище, он замер на месте…
-Привет! - Радостно воскликнула Лариска и зашла внутрь. Мишка вынырнул из очередного витка воспоминаний и одёрнул голову.
-Привет. - Ответил мальчик и встал с табурета.
-А я тебе и тете Марии пирог принесла. Она дома? - Все так же весело говорила белокосая подруга.
-Нет…- Мишка замялся, Лариска была очень хорошим другом, и он старался ей не врать никогда. Но тут случай был особый. - Она на работе, - выпалил мальчуган и стал услужливо пододвигать табуретку девушке.
-Ага. Ну, хорошо. Тогда вместе попробуем пирог, да? - Лариса деловито положила пирог на стол и уже ставила на плиту чайник.
Угрюмый холодильник мешал сосредоточится. Его ржавые края и пожелтевшие бока давили на Мишу своим знанием. Эта чертова техника пыталась залезть к нему в голову, заставить прочувствовать свою вину сполна. Мерное тихое жужжание словно напевало ему изнутри и подогревало и без того разожжённый костер сожаления. Миша отвернулся от бело-серого холодильника и уставился на Лариску, стараясь сосредоточится на ее словах. Она говорила что-то о своей работе, кажется тетя Лида ей премию зажилила. Потом она трещала о каких-то своих женских делах, то ли о подружках, то ли о чем-то еще. Миша пытался слушать, специально внимательно смотрел девушке в глаза и ловил каждое слово. Но получалось очень плохо. Боковым зрением Миша видел его, он казалось все сильнее начинал гудеть, увеличивая громкость с каждым мерным жжжжж. Миша проглотил пирог не жуя, поблагодарил подругу за оказанную любезность и обещал передать оставленный кусочек маме. Маме…Ночью он ушел спать на пляж, чтобы не слышать, как эта старая допотопная техника продолжает вешать на него невыносимый груз вины, заставляет постоянно думать о том дне.
Той ночью были такие же прекрасные звезды. Миша смотрел на них в отражении водной глади и не мог налюбоваться. Казалось все проблемы уходили с каждой волной в море, далеко, за пределы этого мира. Тогда он пришел домой с надеждой решить спор и прежде всего извинится. Извинится за свое свинство и несдержанность. Он хотел показать, что уже вырос, что на него можно положиться, что он уже не маленький. А вышло...Вышло все очень плохо. Когда он вошел в комнату то резко замер. Мама лежала в неестественной позе на кровати. Одним движением он преодолел всю комнату и склонился над ее лицом. Ни звука, ни всхлипа. Кровь был по всюду, на разорванном платье, на кровати, по всему телу были резаные раны. Ржавым мазком темно-красная кровь струилась по ногам и рукам. Не сразу Миша заметил, что основной красный галстук висит у нее на шее. Он впал в ступор. Он не мог понять, что произошло и почему. Несколько часов он сидел, держа ее за руку и мерно покачивался из стороны в сторону, тупо глядя ей в широко раскрытые безжизненные глаза цвета моря. Когда первые лучи утреннего солнца коснулись оконной рамы, во дворе послышался шум и грохот. Миша понял, что уже утро и тетя Лида спешит на работу. Он встал и подошел к окну, наблюдая за соседкой. Миша отчаянно не хотел, чтобы его маму запомнили такой, поломанной, изрезанной куклой. Он винил себя, винил что ушел, что не уследил за единственным родным человеком в мире. Он очень хотел, чтобы ее запомнили другой. Он сам стал причиной, что мама умерла, сам. Его не было рядом. Подождав пока, тетя Лида и другие соседи разбредутся по работам, он аккуратно переместил мамино тело и принялся за уборку, обдумывая на ходу свой план.
Утром Мишка вернулся в квартиру и стал пересчитывать денежные запасы. По всему выходило, что, поработав еще пару месяцев с волшебными креветками дяди Гоши, он накопит нужную сумму. Металлический ржавый насмехатель все так же мерно гудел. Миша снова почувствовал приступ паники и тяжелый груз вины опустился на его плечи ударом молота. Он сопротивлялся, гнал от себя навязчивые мысли, пытался убедить себя, что он не виноват. Он не убивал ее, но и не защитил. Но холодильник безразлично продолжать гудеть, впиваясь в его душу противным жжжжжж... Миша выбежал на улицу как ошпаренный, выбивая из головы мерное гудение тупого кухонного аппарата.
-Привет, Лариска! - Весело отрапортовал Миша.
-Че запыханный такой, гнался что ль кто за тобой? - Недоверчиво спросила Лариса.
-Нет! Все в порядке. Слушай, а можно у тебя пару дней, недельку перекантоваться? Мы затеяли основательно потравить насекомых, мама будет ночевать на работе-там комната есть у них для отдыха, а мне деться то некуда.
Договорившись с Ларисой о ночлеге, Миша окончательно решил не возвращаться в квартиру без крайней необходимости. Он продолжал работать на пляже, каждый день придумывая все новые кричалки. Работа днем, пустая болтовня с подругой вечером, но ночи...Ночи сводили его с ума. Мысли как мухи роились в его голове и сон все не приходил.
Спустя несколько дней он принял решение и вернулся в квартиру за вещами. Стараясь не обращать внимание на насмешливое жжжжж металлического аппарата, Миша открыл старый чемодан и стал забрасывать вещи не глядя. Он хотел покинуть это место как можно скорее, убежать, не важно куда, но убежать. Чувство вины гнало его вперед, бередило душу и путало мысли. Побег - единственное верное решение. жжжжж…
-Да, заткнись ты уже! - Заорал Миша на холодильник и продолжил собираться. Рука предательски потянулось за фотографией. Мама была очень счастливая на ней. Красивая, самая добрая и любимая мама…которую он не уберег.
Бережно положив фотографию в чемодан сверху на кучу разного хлама, он вытер выступившие слезы на глазах и пошел на кухню. Остановился перед металлическим гробом и открыл дверцу.
-Прости меня пожалуйста, мама. Я тебя очень люблю. - Сказал Миша, обнял окоченевшее тело матери и захлопнул за собой дверцу.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 1080
Замечания : 0%
№17
Я наркоман. Тот, кто окончательно опустился в эту рутину. Поиск дозы стал увлекательным квестом, а люди вокруг - непонимающий врагами.
Всё началось тогда, когда я осознал серость мира вокруг. Меня называли странным, но у меня были друзья, так я тогда думал. Мы с нетерпением ждали лета, когда наконец-то закончится вся школьная скука, и можно будет надолго забыть о партах и учебниках. А потом они напились, достали где-то непонятных смесей, водку, решили отметить, я, конечно, был с ними. Меня избили, я боялся идти домой с сзади нами и синяками, тем более, кровью испортил новую рубашку. Решил не возвращаться домой, пока не заживет. Только вот все друзья мне отказали, я остался на улице.
На помощь пришёл наркоман, мой первый дилер. Ночью, на набережной, он нашёл меня, сказал, что так мне станет легче, угостить чем-то. Теперь то я понимаю, что это был наркотик, наркотик слабый, но помогло, правда, ненадолго. Поэтому я просил ещё, он быстро смекнул, что я неплохая жертва, решил подсадить. У него неплохо вышло, мне уже 19,а я не могу остановиться, я выдерживаю неделю, но снова и снова срываюсь.
Дело в том, что я не могу смотреть на людей, на их поступки, на то, какой ужасный этот мир, я вижу всю муть на дне, весь тот ил океана общества. Просто о потому что мне удалось опуститься на дно. Столько лет, я был осторожен. Я прятался, я аккуратно забирал свои смеси, никогда не переходил черту, но не останавливался. Меня пытались вытащить, мне удавалось убедить, что это не нужно. У меня даже есть работа. Но я не живу, моя жизнь ушла куда-то на задний план, я поддерживаю себя здесь, хотя и не знаю зачем.
Но в какой-то момент, как в сказке, все изменилось. Кто бы мог подумать, что и я, любитель почитать, так же, как писатели, сочиню и себе волшебную историю, всего лишь основываясь на одной, случайной встрече. Просто... Я встретил её.
Я шёл за очередной дозой, а она сидела у фонтана, сложив руки на небольшой деревянный сундучок, стоящий на коленях. Он и привлёк моё внимание сначала, а потом уже я поднял глаза на саму девушку. Не скажу что мне она понравилась, длинные белые косы делали её младше своего возраста, странный, бесформенный свитер, рваные джинсы. Только глаза выделялись. Огромные, чёрные, как ночь. Она меня тоже заметила, слишком у меня видимо пристальный был взгляд. Я пошёл ещё медленнее, перевёл взгляд обратно на сундучок, она тут же прикрыла его руками и отвернулась. Я только хмыкнул и пошёл дальше. Уже через час я валялся на кровати, забыв о ней, готовый закинуть в себя очередную порцию наркотиков. Пока она мне не приснилась. Она сидела на краю кровати и улыбалась, глядя на меня своими огромными глазами. А потом, все закончилось.
Я никогда не влюбляться, мне было не в кого, мне было некогда, я, кажется, даже не смог бы никогда разобрать это чувство, узнать, что со мной происходит, если бы не читал... Может я действительно странный, читающий наркоман.
И я стал рисовать с ней истории в своей голове, когда я принимал очередную дозу, фантазии превращались в сны, я хотел встречи, случайной, просто удостовериться, что она не плод моего воображения... Но ничего не происходило. А я ждал, упорно, долго. Наконец-то это произошло, она на летела на меня в книжном, прекрасная, в белом платье, это было первое июня, а я уже начал терять надежду. Только вот я её не признал, ведь теперь и волосы у неё были не белые, а чёрные, почти как глаза.
- Привет, - робко сказала она, пытаясь отстраниться.
- Можно было бы и аккуратнее, - как же я корил себя за свою грубость позже.
- Извини...
И тут она подняла на меня глаза, я понял, что пропал... Это была она, но теперь, ещё прекраснее, теперь она мне нравилась, я понял это сразу.
- А... Это ты.
- Что? - она удивлённо вскинула брови.
- В тот раз у тебя были светлые волосы...
- Я... Это мой натуральный цвет.
Я не понимал почему она со мной разговаривает, но мне вдруг резко стало все равно на то, что будет дальше, я хотел держать её так долго, как только смогу.
- Тебе так больше идёт.
- Спасибо, - она улыбнулась.
Я тонул все больше, помогая себе уйти на дно.
Я только сейчас заметил стопку книг, которые она держала в руках.
- Тебе нужно их унести куда-то? Я не спешу, давай помогу.
Я так боялся, что она откажет, но нет, она согласилась.
Мы шли молча, я нес книги, наслаждаясь миром, который хоть ненадолго обрёл краски. Она просто шагала чуть впереди, иногда оборачиваясь. Я изредка спрашивал её о чем-то, она отвечала, вежливо, с лёгким интересом.
Наш путь закончился слишком быстро. Она остановилась у подъезда.
- Ну все, спасибо большое, что помог, - она приняла книги из моих рук.
- А мы можем увидеться снова?
- Я здесь все лето, конечно.
И она исчезла. А я вернулся в серый мир, туда, где нет красок.
Я ждал долго, я боялся, боялся, что она узнает меня не таким, что моя сказка так быстро закончится. И я упустил так много времени... Две недели, две недели такого короткого лета.
Когда я решился, до её подъезда дошёл как в тумане, меня несла надежда, что я тоже могу ей понравиться.
Я караулил её весь день, кто знает, что мною двигало. Мне нужна была доза, но я терпел.
Она появилась вечером, не передать мои чувства, когда её личико озарила радостная улыбка. И это лето все изменило, я нашёл наркотик, который сильнее всех, я напивался ею, я пьянел, глядя в её глаза. Она знала о моих пристрастиях, но молчала, да и я сам почти перестал искать наркотики, у меня была она.
Каждый день я летел в этот двор, так быстро ставший родным. И мы шли вместе куда угодно, просто гуляли, читали книги, дурачились. Она почти уговорила меня снова поверить людям.
Но лето закончилось, моё солнце село, она уехала.
Я терпел, терпел как мог, но наркотики снова захватили меня, и я прожигал время, добывая средства, а на них дозы.
Но время шло, круг замкнулся. Первое июня, она уже в моих объятиях, красивая, такая повзрослевшая. Я готов был часами её слушать, но лето... Кончается.
Три года я так живу, уже три года. Я не бросил наркотики, я не стал примерным парнем, я такой же, как и серый мир вокруг. Но теперь у меня есть человек, который открывает мне дверь в мир, раскрашивает все вокруг яркими красками. Человек, который дарит мне лето, дарит мне жизнь.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 1080
Замечания : 0%
№18 Мое персональное лето
1
Лето – мое любимое время года. Меня греют воспоминания о том, как я ходил по мягкой и влажной скошенной траве, вдыхал жаркий аромат летнего вечера, нежился в свежей ночной прохладе того времени. Эта память – бальзам для искалеченной души и единственное оружие против моих демонов. Лето – мое любимое время года даже несмотря на то, что большинство воспоминаний о нем – фальшивка.
Но что же реальность? Реальность – грязная, завшивевшая квартира на восьмом этаже ветхой девятиэтажки. Реальность – война и бесконечная ядерная осень за окном. Реальность – фантомные боли от утраченных ног и страшный, неугасимый зуд в местах спайки плоти и дешевых бионических протезов, купленных с ветеранской пенсии. А еще реальность – доступный высокоскоростной интернет, мозговой порт - имплант и VR-шлем. Я понимаю, что эти блага современных технологий всего лишь подачка от государства. Ширма, ограждающая отморозков, пьяниц, калек-ветеранов и просто недовольных жизнью людей от несправедливой действительности, от желаний что-то в этой самой действительности изменить. Ну да что мне с того? Виртуальная реальность – маленькая дверь в мое персональное лето, и, пока она открыта, у меня остается шанс не провалиться в пучину безумия окончательно.
Сегодня понедельник, четыре часа дня. Большинство людей уже давно разбрелись по своим местам работы. Но только не я. Капиталистам современности не нужен сумасшедший калека. От него одни убытки.
Я лежу на старом истрепанном диване, пропахшем потом и техническими жидкостями протезов. В правой руке стакан с водкой, в левой таблетки экстази. Один алкоголь уже не помогает, да и наркотики приглушают чувство тревоги куда хуже, чем раньше. На коленях шлем виртуальной реальности. Я глотаю колесо, заливаю водкой, и водружаю на голову мой проводник в другой, лучший мир. Ограждаю себя от реальности настоящей. От выцветших и пузырящихся, словно язвы, обоев на стенах моей квартиры, от желтых пятен потолка, от грязи и запустения, царящих вокруг, а главное - от постоянного непрерывного страха и видений. Сейчас установится сигнал и откроется моя маленькая дверь в лето.
В квартире воняет гарью. Это мой неудавшийся завтрак. Синтетические мясо и картошка, теперь напоминающие ошметки горелой плоти. Утром у меня начался очередной приступ… и я все сжег. Запах не из приятных. Жаль окно не открыть, не проветрить. На улице дождь, боюсь подоконник оплавится.
Процент загрузки шлема ровняется восьмидесяти семи. За стеной ругаются соседи. Я знаю их. Это Хиро и Алла, у них есть маленькая дочь по имени Акико. Непривычное имя для русскоговорящего. Ну что поделать, после Войны За Передел Мира, культуры смешались слишком стремительно. Он – складской работник в КиберСис Индастриал. Она – домохозяйка, а по ночам, когда муж на сменах, подрабатывает проституткой, чтобы держать семью на плаву. Он знает об этом и бьет ее. И ребенка бьет. В общем, типичный «средний класс» современности. Сейчас я слышу крик и плач. И звонкие шлепки. Стены тут тонкие. Слышно каждый удар. Вот еще и еще один, и снова... Что-то гулко упало на пол, словно мешок картошки. Надеюсь это он и был.
Девяносто девять процентов… Яркий свет, вспышка - и по телу разливается приятное тепло. Несуществующие ноги больше не болят. Звуки соседской ругани еще слышны, но совсем глухо, будто из другого, чужого мира. Я чувствую лучи солнца на своем лице. Наверное, младенцы переживают что-то подобное в момент рождения. Открываю глаза и… вижу перед собой холм, мшистый и будто бы мягкий. На нем ива, старая и величавая. Она медленно шевелит длинными зелеными косами, поддаваясь летнему ветру. Позади нее, невысокая скала, поросшая сверху терном. У ее подножия из каменного лона вырывается звонкий родник. Небольшим озерцом он разливается вокруг холма, а затем, преодолевая плотнику, будто бы сложенную местными ребятишками из камней и веток, устремляется вниз, к широкому полноводному каналу.
Я переступаю ручей, в два шага взбираюсь на холм. Взбираюсь своими, живыми ногами, ногами из плоти и крови. Босыми ступнями ощущаю мягкий влажный мох. Прикасаюсь к грубой коре древней ивы. Она жесткая, шершавая и теплая. Неужели минуту назад я был в мире, где подобной теплоты больше не сыскать?
В ветвях ивы шустро юркают небольшие серые птички. Я смотрю на них и понимаю, что улыбаюсь. Спрыгиваю вниз, в озерцо. Брызги в разные стороны. В лучах солнца они светятся словно энергетические разряды. Разряды… будь я там, снаружи, такое сравнение вызвало бы у меня очередной приступ. Делаю глубокий вдох. Чувствую, что летний ветер несет с востока, с обширных сельскохозяйственных полей запах свежескошенной люцерны.
Из-под ног во все стороны бросаются малюсенькие лягушки. Дно водоёма покрыто песком и мягкими водорослями. Я перебираю пальцами в прохладной воде, ощущая мягкую песчаную кашицу на своей коже.
Сколько раз я видел это место? Десятки? Сотни раз? Это не важно. Не важно, что это место, моё персональное лето, всего лишь компьютерная симуляция, хранящаяся где-то в глубинах интернета, на арендованном сервере. Сейчас компьютерная программа кажется мне реальнее чем… чем реальность. Все за пределами этого места будто бы дурной сон.
Выхожу из-под сени старинной ивы. На мои плечи и голову опускается тяжелое пекло летнего полудня. Я радуюсь этому и быстро шагаю к каналу.
«Чертова виртуальная реальность – единственная полезная вещь, которую предложил бесплатный психолог», - думаю я.
А ведь не плохо было бы остаться тут навсегда. Бродить по летнему лесу, наслаждаться теплыми вечерами и спокойными ночами. И что с того, что мое настоящее тело будет медленно умирать там, в реальности? Я готов бродить здесь, пока мой разум не угаснет после смерти. Это счастье по сравнению с бесконечными кислотными дождями, искалеченными телом и разумом. По сравнению с воспоминаниями о прошлом… с ведениям… с приступами… Я не сомневаюсь в своем выборе. А что тут думать? Останусь тут, пусть на неделю, на полторы. Но туда… в мир боли я больше не вернусь.
Я спускаюсь по узкой тропинке к широкому полю, усеянному люцерной. Захожу в нее по щиколотки и чувствую, как по спине бежит неприятный холодок. Жесткий ком паники поднимается откуда-то снизу живота и медленно движется к горлу. Учащается дыхание. Ощущаю, как тяжелые капли пота катятся по щекам на подбородок и падают вниз сквозь зеленые листья люцерны так, словно их не существует.
- Я не чувствую ног, - хриплю я сам себе. Во рту пересохло, губы еле движутся.
Перед глазами, как сквозь туман, проявляется картина из прошлого.
Я вижу яркую вспышку, потом грохот и боль. Грязь везде. В одеже, во рту, в глазах, во мне. На вкус она как кровь. Я смотрю вниз и вижу клочки окровавленных армейских штанов. Ног повыше колен больше нет, только острые обломанные кости и прикипевшая к танковой броне кровоточащая плоть. Моя плоть. Потом все рушится. Сначала воспоминание, потом окружающееся пространство. Они схлопываются друг в друга, а потом наступает темнота и холод.
2
Срываю шлем с головы, бросаю на пол. Яркая летняя картинка, словно утренний сон развеивается, не оставляя и следа. Поднимаюсь, сажусь на край вонючего дивана. Из-под ног с жестяным звоном во все стороны бросаются малюсенькие лягушки… Нет, не лягушки, это катятся пустые пивные банки. Дышу глубоко. Вокруг темнота. Внезапно приглушенный одиночный стук в коридоре. Что? Что это было? Пристально всматриваюсь в густую тьму дверного проема, в коридор. За мной кто-то следит?
- Кто? – шепчу я, - кто здесь?
Чувство тревоги растет. Сложно понять, действительно ли в моей квартире кто-то есть или начался новый приступ. Я встаю, скрипят грубые механические суставы.
- Где чертов шлем? Что случилось? – говорю сам с собой, но знаю, сигнал прервался. Что-то с тарелкой приема-передачи. Или кабелем… тянущемся от кухонного окна к роутору, находящемуся в коридоре.
Сколько я был в виртуале? Иной раз время там мчится быстрее, чем в реальности. Взглядом нахожу зеленые цифры электронных настенных часов. Три двадцать пять ночи. Гремя пустыми бутылками и упаковками от чипсов, разбросанными по полу, пробираюсь к выходу в коридор, к выключателю. Попутно натыкаюсь на что-то полукруглое. Первая мысль – электромагнитная противотанковая мина. Сейчас я взорвусь. Адреналин бьет в голову, я падаю на пол, не успев додумать мысль. Закрываю голову руками, зажмуриваюсь до боли.
Внезапно я уже не в своей квартире. Грохот тяжелых дизельных двигателей вокруг. Смотровая прорезь, в ней кусочек мира – дорога словно река перемешенной грязи. По обе стороны - выжженные многоэтажные руины. Спереди танк. Уличная грязь доходит ему почти да верхних траков. Ещё мгновение – и громкий треск. Даже громче гула двигателей. Потом вспышка, такая яркая, что силуэт машины на несколько минут отпечатается перед глазами. Впереди идущий танк, полурасплавленный и объятый пламенем, кренится вправо. Откидывается люк. Оттуда вырываются клубы дыма, а потом выползают солдаты. В рваной горящей одежде они выбираются наружу, оставляя на раскаленной броне куски ткани и плоти.
Я чувствую, как падаю куда-то, и открываю глаза. Темнота. Я не на поле боя, а дома, в квартире, лежу на полу, обливаясь потом и прижимая к груди VR-шлем. За окном отбивает стаккато губительный дождь.
Я судорожно поднимаюсь. Спотыкаясь, чуть не падая, добираюсь до дальней стены комнаты, к выключателю. Раздается щелчок тумблера… А следом - мощный взрыв гранаты. Вспышка, хлопок, жар опаляет тело. Я падаю, кричу. Жжется… Замираю. Затяжной выдох. Открываю глаза, вокруг тьма. Когда привыкаю к мраку, понимаю, что это лампочка. Лампочка… лопнула…
Люстра в коридоре в порядке. Интернет-кабель тоже. Кварцевый свет щиплет глаза. Опускаю взгляд, что бы они привыкли. На полу лежит небольшой изогнутый гвоздик, рядом металлическая фреска. Чеканка изображает высокую стройную женщину с обнаженной грудью и кинжалом в руках. Подарок друга. Кажется, нашелся источник того странного звука. Что же, тяжело вешать картины, когда каждый удар молотка в голове отдается выстрелом.
В окно на кухне барабанит дождь. Раскрываю оконные створки. В квартиру врывается ночная какофония беднейшего городского района. Треск дождя перемежается с ревом автомобильных двигателей, далеким плачем полицейской серены, громкими криками и смехом группы молодых людей, стоящих внизу, под окнами моей квартиры.
Опасливо вытягиваю руку наружу. Одежды, защитившей бы меня от кислотного дождя, в квартире нет. Если осадки и правда токсичны, запросто можно получить ожег слизистых тканей, а то и кожи. Капли суетливо барабанят по открытой ладони, разбрызгивая свои крохотные тельца. Вода не несет в себе ни зуд, ни жжение, только холод вечной осени.
Сначала смотрю вниз. Молодые люди – типичная шпана современного города. Одетые в черные брезент-плащи, лоснящиеся беспорядочным разноцветным граффити, они шумят под окнами чужого дома. Уверен, что у многих из них проблемы с законом, у некоторых с алкоголем и наркотиками, у единиц с дозами нейромедиаторов, препятствующих отторжению имплантов. Именно поэтому большинство из них озлоблены и жестоки.
Обращаю взгляд наверх и вижу причину отключения от глобальной сети, преграду на пути к моему персональному лету. Спутниковая тарелка приема-передачи сломана. Кронштейн выгнут влево, чаша помята, блок приема сорван и болтается на проводе, словно детская игрушка. Интересно, в чем было дело? Должно быть, порыв ветра. И, тем не менее, я снова чувствую пресловутый ком паники, подкатывающий к горлу.
Ведь если задуматься, дел - то. Дождаться утра, вызвать ремонтников. За небольшую плату те все наладят. Но я не могу ждать. Лето мне нужно сейчас, ведь война в голове больше не дает уснуть здесь, в реальном мире.
3
Из телефонной трубки доносится странный, но очень знакомый звук. Я знаю, что это. Так звучат противотанковые ракеты класса «воздух - поверхность». Заходя на цель, они издают, казалось бы, далекий рокот, перетекающий вдруг в протяжное «т-у-у-у-у-у-т», а затем раздается взрыв.
- Алло, КиберСис Интернет Индастриал, горячая круглосуточная линия для ветеранов ВЗПМ, меня зовут Ирина, здравствуйте.
Внезапный ответ взрывом раздался в моей голове. Вздрагиваю, чуть не роняю телефонную трубку.
- Здравствуйте, -хрипло говорю я. - У меня проблема. Тарелка приема - передачи сломалась. Должно быть, ветер, но я…
- Назовите, пожалуйста, ваш адрес.
- Улица Энгельса 89, корпус 1, квартира 22.
- Бывший «Версаль»?
- Т - так точно, - голос дрожит, сосредоточится трудно.
Меня захлестывает необоснованное чувство того, что кто - то наблюдает. Следит оттуда, из распахнутого настежь окна. Оборачиваюсь - никого, только мокрый подоконник и шторы, лениво развеваемые ночным ветром.
- Мужчина, вы там?
- Т - так точно, извините, отвлекся.
-Бригада ремонтников прибудет к полудню. Плата за услугу спишется автоматом с вашего пенсионного счета. За час вам прозвонят на моби...
- К полудню меня не устраивает, - перебив, повышаю голос, - присылайте сейчас, меня ждет мое лето, без интернета я никак… - только закончив фразу, понимаю, как глупо это прозвучало.
- Лето? - Недоуменно отвечает оператор, - ну да, лето. Ну и что, что лето? Вы время видели? Да и дождь.
- Но мне нужно…
- Мужчина, бригада ночью не работает, ждите до утра. До свидания.
Связь оборвалась, последовали короткие гудки.
Мобильник упал и глухо стукнулся о грязный линолеум коридора. Я решительно шагаю к выходу. Через мгновение уже на лестничной клетке. Через полминуты на самом верхнем этаже. Подъем был быстрым, но не самым простым. Протезы слушаются плохо. Должно быть дело в том, что несколько дней назад я прекратил принимать нейромедиаторы. От этих таблеток привкус крови во рту.
Вижу выход на крышу. Закрытая решеткой лестничная клетка. За решеткой, на потолке люк на крышу, у стены – лестница к выходу. Вижу на решетке обычный дверной замок. Но личинка выдавлена чем-то твердым. Вместо этого решетка заперта толстой цепью и крупным навесным замком. Нужен ключ, по счастью, я знаю, где его раздобыть.
Стучу в дверь. Еще раз, но никто не открывает. Стучу снова, жду. Дверь большая и тяжелая, обитая старым пожелтевшим металлом. На уровне глаз грубо вмонтировано устройство, представляющее собой сенсорный экран, динамик и цифровую аналоговую клавиатуру под ними. На экранчике красным светится число двадцать три, номер квартиры.
- Кто там? – из динамика доносится женский голос, приятный, но озабоченный.
- Аля, хорошо, что ты дома.
- А, сосед, это ты, - нервно смеется, - так где же мне еще быть - то? Ночь на дворе!
- Покажись, пожалуйста, - отвечаю не сразу, - поговорить надо.
Несколько секунд молчание, потом треск статики из динамика и резкое «Уходи! Ты время видел? Сплю я!»
- Нет, Алла, - повышаю голос, - выйди, поговорим. Это срочно.
Некоторое время никакой реакции. Намереваюсь постучать еще раз, но этого не требуется. Дверь приоткрывается, звякает от напряжения цепочка. В образовавшемся просвете показывается женское лицо с тонкими чертами и большими синими глазами. Оно было бы симпатичным, если бы не крупный синяк и припухлость на щеке. Волосы у появившейся женщины темно-синие, словно изумруд, даже почти черные. Прическа – аккуратное каре, сделанное так, будто женщина собиралась куда-то выйти.
- Что надо?
- Ключи от крыши.
-Какие ключи, что ты несешь?
- От крыши. Алла. Я знаю, чем ты обычно занимаешься по ночам. И знаю, что ты тайно раздобыла один дубликат для себя.
- Я не понимаю, - лицо выражает искреннее удивление.
- Понимаешь. Каждую ночь ты выбираешься на крышу. Оттуда тебя забирает твой сутенер. Он прилетает на аэрокаре. Модель не знаю, но птичка достаточно тихая.
«Хотя меня все равно будил звук двигателей, -думаю я, - когда я мог спать без помощи моего лета».
Женщина грязно ругается, опускает глаза.
- Ты - то откуда знаешь? – спрашивает она, но сразу же продолжает, - а черт, на хер. Если отдам, ты уйдешь?
-Да.
Алла быстро захлопывает дверь. Становится совсем тихо. Собираюсь стучать вновь, но дверь открывается. Из проема высовывается длинная рука с тонкими женскими пальцами.
- На, держи, - ключ падает мне в ладонь. Он оставляет на коже темное пятнышко. Ключ окровавлен.
- Что это за черт, Алла?
Я поднимаю взгляд на женщину. Ее глаза в ужасе округляются. Мой взгляд цепляется за кончики ее пальцев, лежащие на торце двери. Они в крови.
- У тебя что-то случилось? Хиро что, дома?
Глаза женщины округляются еще сильнее. Она пытается закрыть дверь, но я ее останавливаю.
- Алла? Что-то случилось?
Она не отвечает, только старается захлопнуть дверь. Пытаюсь заглянуть в проем. Смотрю поверх ее головы. В прихожей лежит человеческое тело. Последнее, что вижу перед тем, как Алла все же захлопывает дверь - кровь, залившую комнату. Раздается громкий удар. Это закрылась входная дверь? Или прозвучал выстрел? Перед глазами красным - красно.
Оттираю глаза от крови. Это был снайпер. Только что убили командира танка, приоткрывшего люк, чтобы осмотреться. Содержимое его головы теперь на моем лице. Оно горячее и липкое. Ничего не вижу. Внутри танка душно, Сергей что - то кричит. На ощупь затаскиваю тело командира в утробу машины, Сережа помогает. Я помню его. Командира звали Егор. Нет, Егор, это другой парень, его убило раньше. Командир… Как же звали командира? Паша? Игорь? Я потерял стольких товарищей, что, кажется, будто все их личности после смерти слились вместе и терзают меня. Терзают за то, что я остался жив. Они следят за мной и преследуют. Больше не дают спать. И спасение от них есть только внутри лета.
Прихожу в себя на изгаженном, покрытом липкой грязью полу лестничной клетки. Не сразу понимаю, что судорожно тру глаза сжатыми кулаками. Когда останавливаюсь, замечаю в ладони ключ. Он маленький и покрыт потрескавшимся, словно больная кожа, коричневатым налетом. Сколько я лежу тут? Последнее, что помню - как стучал в дверь соседям. Но что было дальше? Не важно. Гляжу на ключ. Видимо, я получил что хотел, и со мной случился приступ. Пора возвращаться наверх.
Ключ не подходит. Когда я поднялся и попробовал открыть, понял, что он слишком мал. Кроме того, я обратил внимание, что замок висит так, будто его повесили с внутренней стороны. Когда рассмотрел его, увидел следы граффити. Замок измазан салатовой краской из баллончика. Кляксы отдаленно напоминают неправильной формы черепки, а некоторые линии - кости. Пробую сломать цепь или замок. Не выходит. Дома нет подходящего инструмента для такого дела. Когда стучусь к Алле - никто не открывает. Наверное, напугал ее своим припадком.
4
- Ого! Ого! Смотри, че дядька делает!
- Мужик, ты че обдолбался?
Те ребята в брезент - плащах, они еще здесь, внизу. Кричат мне. Кто - то орет, что я спятил. Черт, кто бы ты ни был, как же ты прав.
- Да ладно, тихо! Пусть лезет!
- Лезай батя, лезай!
Когда я выбрался в окно кухни, на часах было четыре утра. Я пытался заснуть, но мои покойные товарищи смеялись надо мной. Не давали закрыть глаз. Несколько раз думал о трофейном пистолете. Обычно, я подпираю им книги на полке, но он заряжен. Держу его на всякий случай, если станет совсем невмоготу. Но нет, если я и умру, то только внутри своего персонального лета. В безопасности, без постоянного острого чувства страха, без приступов, без голосов в голове. Если я и умру, то только вернув свой рассудок, свое лето, пусть и фальшивое.
Теперь я стаю на тонком карнизе восьмого этажа. Дождь кончился, холодно. Передо мной пропасть. Внизу черный, словно бездонное озеро, дворовый асфальт, пестрая детская площадка и группа людей, кричащих мне, чтобы я лез выше. Вдали огромный город. Обелиски небоскребов в неоновых отсветах, окутанные кишкой магнитных железных дорог и висячих дорожных магистралей. Венчает картину огромная гранитно-черная и словно бы гладкая пирамида – головной офис КиберСис Индастриал. Гигантская, как гора, упирается она своей вершиной в серое небо, и, кажется, вот - вот пробьёт его, лопнув наш мир как воздушный шарик. Двадцать лет назад я думал, что сражаюсь за Родину, оказалось, за корпоративный дух…
Начинаю карабкаться вверх. С удивлением замечаю новое полезное свойство моих дешевых протезов. Их плоские мыски неплохо впиваются в щели между кирпичами. Наш дом не видел ремонта несколько десятилетий. Стены здесь хрупкие, растрескавшиеся, словно глина в жаркое лето. Сейчас это плюс, есть за что зацепиться пальцами. Тем не менее, некоторые кирпичи разрушаются прямо в моих руках, другие под ногами. Продолжаю держаться и карабкаться вверх.
Ветер мешает. Вот опять, налетает он сбоку и мягко толкает в спину, будто спешащий куда-то пешеход. Толкает мягко, но напористо. Я то и дело останавливаюсь, боясь быть сдутым. Этот страх странный. Во время очередного порыва ветра я не чувствую кома паники у горла, как тогда, во время отключения от моего лета. Страх, он будто инстинктивный. Мышцы сами стопорятся, пальцы сжимаются сильнее, жужжат от напряжения искусственные ноги. Создается ощущение, будто меня поделило надвое. Разуму все равно, он готов сорваться вниз, тело же цепляется за жизнь.
Один раз, у самой крыши, меня чуть не сдувает. Ветер толкает сильнее, чем обычно, и вспотевшие пальцы правой руки вырывает из углубления между кирпичами. Молодежь внизу радостно восклицает, свистит, хлопает в ладоши. Успеваю схватиться за кронштейн моей антенны. Слышу снизу недовольное «У-у-у-у-у».
С крыши девятиэтажного здания офис КиберСис Индастриал кажется еще больше. Складывается впечатление, что эта черная пирамида растет, постоянно увеличивается в размерах, подминая под себя весь остальной город.
Смотрю вниз - асфальт двора, темный, словно воды горной реки, бурлит. Его черные валы перекатываются, плещется буйные волны. Спустя секунду понимаю, это не асфальт, не мой двор, не мой дом. Это отвесный берег, а глубоко внизу плещется воды широкой реки. Впереди длинный железнодорожный мост. На нем, словно грузный стальной удав, покоится бронепоезд. Его груз – многочисленная бронетехника, закованная в цепи на широких грузовых платформах.
Обнаруживаю себя в самом хвосте состава, верхом на главном орудии танка. Я машу рукой, вижу, как мелкие, будто насекомые люди, в передней части поезда суетливо копошатся, кто-то даже машет в ответ. Неожиданно в небе раздается громкий, пронизывающий гул, словно тяжелые облака трутся друг о друга твердыми панцирями. Вижу, как вправо разворачиваются тяжелые, противовоздушные калибры бронепоезда, и открывают огонь. Присматриваюсь. Из средних вагонов вниз, в воду, сыплется маленькие черные точки. Спустя секунду понимаю, что это люди. Раздается протяжное «т-у-у-у-у-у-у-т», - и с неба на поезд обрушиваются несколько ракет. Как Зевсовы молнии, бьют они в середину поезда, разрушая мост. Карточным домиком складывается железнодорожная переправа, унося с собой технику, людей, и вагоны, которые не успели отсоединить.
Вдох, выдох… Открыв глаза, снова вижу двор. Группа юнцов все еще там. Несколько секунд не могу оторвать рук от кронштейна антенны. Будто прикипели. Когда я все же их отрываю, они трясутся от волнения. Неужели это последний рывок перед возвращением в лето? Волнуюсь, в животе тепло, неприятно, неуютно тепло от беспокойства. А вдруг не получится? Не заработает?
Выравниваю кронштейн, направляю тарелку более - менее на спутник. Странно, она смята так, будто ударили чем-то тяжелым. Пытаюсь выровнять. Руки порыжели от грязной ржавчины, результата кислотных осадков. Когда приматываю устройство приема захваченным из дома скотчем, слышу грохот, звонкий и металлический. Звук знакомый до боли. Самодельные гранаты вражеских партизан… Жестяные банки, наполненные взрывчаткой и железными осколками, громыхают так же при ударе о танковую броню…
Поднимаюсь. Крыша здания большая и ровная. Только крупные блоки вентиляционных выходов возвышаются над ее поверхностью. Еще грохот, на сей раз за дальним блоком вентиляции. Оборачиваюсь, смотрю на антенну. Лучше уйти, то что там происходит, меня не касается. Важно только мое лето. Внезапно снова грохот, а следом женский короткий вскрик. Вскрик ужаса? Что - то щелкает внутри. В голове или в душе, не могу понять. Не думая ни о чем, я делаю шаг к источнику шума.
Приближаюсь к блоку. Тихо сделать это не получается. Проклятые протезы раздаются металлическим звяканьем при каждом шаге. Слышу новые звуки. Мужская речь, теперь женская. Вот опять страшный грохот. А теперь стоны? Женские, а вот мужской. Вот смех - мужчины. Вскрикнула женщина, и она же принялась стонать громче и быстрее.
Возможно, это просто парочка влюбленных забралась на крышу, ища уединения. Наверняка кто-то из той компании внизу. Если так, то мне тут нечего делать. Смущает одно, громкий грохот, раздающийся время от времени. Как и любовники, его источник скрыт от меня блоком вентиляции. Пару секунд колеблюсь. Слышу мужскую речь.
- Спрашиваю еще раз, сама дашь? – Голос молодого мужчины, возбужденный, - че, крыша не романтично для тебя? Вон, на тех глянь! Трахаются как кролики.
И действительно, как кролики. Девушка пищит громко, видимо ей нравится.
- Сама дашь? – тот же голос.
- Гарик, - голос девушки, очень молодой, - я так не могу, не здесь, да и вообще… у меня, у-у меня…
- У меня, у меня! Я че, зря с тобой возился всю ночь?! Просила пустошь показать? Показал! На байке, мол, покатай - покатал! Так давай, не динамь!
- Гарик… Меня мама ищет…
Снова раздается резкий грохот, этот звук изгоняет все сомнения, нужно выяснить, что происходит, вмешаться. Я выхожу из-за блока вентиляции. Первое, что вижу – глаза, большие, зеленые и наполненные слезами. Такие знакомые глаза… Что - то похожее я видел, но очень, очень давно.
Этот взгляд принадлежит молоденькой девушке, почти ребенку. Одетая в мешковатую шапку, кожаную куртку и короткие джинсовые шорты поверх черных плотных колготок, она сидит прижавшись к невысокому кирпичному бордюру, отмечавшему край крыши. На ее испачканном лице светится в полутьме неоновая татуировка. Из-под шапки выбиваются короткие светлые волосы.
Над девушкой возвышается парень. Крепкий и поджарый, возрастом не старше двадцати пяти лет. Парень одет в потертые джинсы и брезент-плащ на голое тело. Шея обернута красным шарфом. Он носит модную прическу с выбритыми висками и затылком, оставшиеся короткие волосы окрашены не то в синий, не то в серый цвет. В сумерках разобрать не просто. Замечаю на его голом торсе такие же светящиеся всевозможными цветами татуировки, а также шрамы… Аккуратная и правильная их форма указывает на то, что парень – киборг. Он напичкан имплантами. Мужчина держит в руках длинную металлическую трубу с заостренным концом.
Рядом с ними вижу еще двух человек. Парень в одних только спущенных джинсах, девушка полураздета, часть одежды валяется у их ног. Они увлеченно занимаются сексом.
- Чего тебе, дед? – Говорит парень с трубой, - чего ты уставился?
- Ты сломал мою антенну, – не спрашиваю, утверждаю, не отводя взгляд от глаз девушки.
Ее губы шевелятся, она говорит что - то, но слишком тихо, я не слышу.
- Вот эту, что ли? – Парень указывает на измятую полусферу антенны, крепящуюся к крыше прямо над головой девушки.
- Нет, другую, - отвечаю я.
- Че за нах?! – В разговор вступает второй парень, - ты кто? – говорит он мне.
Девушка, которую тот грубо брал сзади всего лишь мгновение назад, вскрикивает, испуганно взирая на меня. Она хватает одежду, прикрывает обнаженное тело и убегает. Девушка исчезает, погрузившись в небольшое пространство выхода на крышу.
- Э-э-э, ты куда, Юлька?! - Кричит вслед второй парень, - дед, ты че наделал, а?
Он натягивает штаны, приближается ко мне на два шага, замирает.
- Бля… Ключ остался у этой сучки, не? – говорит обладатель трубы.
- Ага, - поддакивает парень в джинсах.
- Отпустите ее.
- Кого? – мужик с трубой кривится отвечая, словно бы дразнится.
- Эту девушку.
-А - то что?
Молчу. Смотрю в зеленые глаза несчастной. Да уж, малышка. Как же ты умудрилась связаться с такими отморозками? Наверное, считала себя взрослее, общаясь с ними. Но что же мне делать? Они крепкие ребята. В драке мне не победить. Глупая была затея, соваться сюда. Да и что я сделаю? Старый спятивший ветеран - инвалид. Я не могу даже себе помочь, а другим…
Чувствую все тот же навязчивый ком паники. Я оглядываюсь, смотрю вправо, влево. Парни явно недоумевают.
- Дед, ты че, больной?
- Вали отсюда!
Снова ужасное ощущение того, как кто-то невидимый пронзает взглядом. Пронзает, тайно следит и смеется. Смеется над моей трусостью. По спине побежали мурашки.
- Нет, ничего, - отвечаю, опустив голову.
- Че?
- Ничего, извините, я пойду.
- Так - то, - смеются парни, - проваливай отсюда, калека!
Поворачиваюсь, чтобы уйти. Мой взгляд последний раз скользит по лицу девушки. Вижу зеленые глаза, по бледной щеке ребенка катятся слезы. Какая же знакомая картина, а? Где же я это видел? Что-то похожее было в прошлом, но, кажется, в прошлый раз это были слезы радости.
***
Танк идет на малом ходу. Сейчас все мы, весь экипаж машины - на броне. Я веду машину, выглянув по шею. Рядом наполовину торчит из люка Сергей – стрелок-наводчик. Над нами нависла громоздкая башня металлического зверя. Его орудие, гордо поднятое вперед и вверх, чинно покачивается, словно форштевень славного корабля. На башне восседает наш командир. Евгений, теперь я помню его имя. Евгений Егорович.
Перед нами еще десяток машин, позади – два десятка. Колонна движется по разбитой, изрытой боевыми шрамами улице. Дома вокруг хмурые, многие из них разрушены или повреждены. В воздухе весит тяжелый запах пороховых и выхлопных газов. Единственное, что совершенно не вписывается в привычный нам послевоенный пейзаж - множество людей, толпящихся по обеим сторонам улицы.
Худощавые, в грязной изорванной одежде, они тем не менее счастливы. Это читается в их радостных, неподдельно счастливых лицах. Они ликуют.
- Наши! Наши ребята едут! – кричат они, махая руками.
По команде колонна останавливается. Все мы взбираемся на броню. Нас окружают, благодарно тянут руки. Я вижу, как измождены люди, но, несмотря на это, они радостно кричат и смеются. Бросают нам маленькие цветы, сложенные из помятой, пожелтевшей бумаги, а некоторые передают даже хлеб.
Я чувствую, как по щекам катятся слезы. В радостно волнующейся грязно - пестрой массе людей, цепляюсь взглядом за одно лицо. Хоть и грязное, оно остается белым или скорее бледным. Это лицо девушки - подростка. Она замечает меня в ответ. Из - под челки засаленных светлых волос смотрят ясные зеленые глаза. Она улыбается и плачет. Она тянется ко мне, я нагибаюсь к ней. Среди радостной возбужденной какофонии человеческих голосов различаю два сказанных девушкой слова: «Вы - герои». Девушка передает мне маленький бумажный цветок на картонной ножке, а затем растворяется в толпе. Девушка исчезает, а воспоминание о том, что я был героем, сражался за людей, спасал их судьбы, остается. Хотя со временем, под тяжестью жизни оно истончится и потускнеет…
***
- Ты опять тут? Ты че вернулся, калека?
Снова стою перед ними. В одной руке кронштейн антенны приема-передачи, в другой – полусфера спутниковой тарелки от той же антенны. Моей антенны. Передо мной прильнувшая к кирпичному бордюру девушка. Над ней те двое. Бандит с металлической трубой крепко держит девушку за подбородок, но смотрит на меня. Второй парень, секунду назад сжимавший маленькие девичьи руки, теперь встает.
- Ты что, драться вздумал, дед?
Молчу, делаю два шага к ним. Бандиты напрягаются, теперь стоят оба. Я продолжаю сближаться, они выходят на встречу. Сам удивляюсь тому, что не чувствую страха, только холодная решимость. Разум прозрачен и чист, как никогда. Когда бандиты отдаляются на достаточное расстояние от девушки, начинаю действовать.
- Беги! - кричу я, и она, не долго думая, шустро вскакивает и пускается наутек, к выходу с крыши.
- Э-э-э-э, - парень с трубой оборачивается, кричит ей в след, но тут же получает кронштейном по затылку. Падает.
Второй реагирует быстро, бьёт с размаху кулаком, метит в лицо. Каким - то чудом успеваю прикрыться чашей антенны. Раздается мерзкий хруст. Парень, хватаясь за руку, медлит, и тут же получает по голове железякой. Не падает. За прошедшие мгновения поднимается второй и сразу бьет трубой. Успеваю прикрыться, но удар раздается такой силы, что руку, держащую чашу, пронзает ужасная боль. Перелом? Вторым ударом он выбивает из рук мой импровизированный щит. В этот же момент подводят непослушные протезы. Падаю на землю. Следующий удар не заставляет себя ждать. Усиленный имплантами кулак бьет в лицо. Позже я узнаю, что мои нос и правая часть лицевой кости сломаны. Осколки нижней части глазницы повредили глазное яблоко. Окажется, что в момент удара я потерял правый глаз. Теряю сознание. Вижу перед глазами солнце. Летнее солнце.
5
Вижу сквозь веки солнце? Просыпаюсь. Самое странное пробуждение за последние годы. Пробуждение от того, что солнечный свет бьёт в глаза. Все лицо болит. Болят руки и ребра. После того как окончательно прихожу в себя, понимаю, что мое тело – сплошной гипсовый кокон. Ох, и отделали меня те парни. Странно, что не убили.
Вокруг ярко-белые стены и потолок больничной палаты. Справа большое окно. Жалюзи подняты, и я вижу яркое синие небо со светлеющими прогалинами убывающих облаков. Я в больнице. Как я сюда попал? Сколько я здесь?
Странно. Я совершенно спокоен. Ощущение беспокойства, преследующее меня повсеместно, пропало. Хотя нет, оно истончилось и ослабло, и теперь я чувствую, что способен побороть его силой воли.
Зову врача. В палату заходит медсестра. Молодая девушка, низенькая и пухленькая, с приятным ясным лицом.
- Здравствуйте, вы проснулись, чудесно!
- З-здравствуйте, - улыбаюсь я и чувствую, что все лицо в бинтах. Говорить и даже улыбаться больно.
- Как себя чувствуете? – суетится медсестра, - ой, не отвечайте! Улыбаетесь, а значит не так плохо, - улыбается она в ответ.
- Как я сюда попал?
- Ох, это странная история. – медсестра серьезнеет, - подробностей не знаю, но вроде как сегодня, в районе четырех или пяти часов утра, поступил звонок. Позвонили нам и в полицию. Говорят, звонила девушка. По голосу совсем подросток. Звонила с уличного автомата, поэтому узнать, кто это был, уже невозможно.
«А мне и не надо узнавать, - думаю я, - спасибо, дитя».
- Сообщила, - продолжает она, - что на крыше бывшего «Версаля», по Энгельса, избивают человека. Вот там вас и нашли. И еще двух проходимцев. Их, вроде, задержали.
Расслабляюсь, откидываю голову назад, закрываю глаз не скрытый бинтами. Медленно выдыхаю. Как странно, в голове всплывают только хорошие, добрые воспоминания. Никаких ужасов войны. Хотя я понимаю, что им никуда не деться, и они так и будут преследовать меня до конца жизни, но мне наплевать. Сейчас перед глазами стоят образы моих боевых товарищей, счастливые лица освобожденных нами сограждан, ясные зеленые глаза той… тех девушек. Неужели я еще на что - то способен? Способен на поступок. Способен бороться.
- Вам еще что - нибудь нужно?
Медленно отрицательно качаю головой.
- Хорошо, если что я в…
- Хотя нет, стойте, я позабыл, какой сегодня день?
- Ах! Вторник, первое июня! Да какое! Первый по - настоящему солнечный и теплый день за последние четыре года! Говорят, в этом году лето и правда заглянет к нам в гости, - улыбается она. Я тоже улыбаюсь.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 1080
Замечания : 0%
№19 Бармалей и Соломинка
Когда точно это произошло никто уж и не помнит, потому что случалось оное сплошь и рядом. Наверняка в один из солнечных деньков, в самом начале весны, взялась лиса курей таскать у бабки Матрёны. Взялась-то за старое. На селе ту лису прозвали Бармалеем. Ведь прошлой осенью Семён, сын Матрёны, обухом ей зарядил по голове и выбил глаз напрочь. Думал, что отвадит от курятника, но лиса опять за своё принялась. А был ли Бармалей из сказки без глаза никто и не знал, но оброненное в сердцах слово прижилось.
– Опять? – мяукнул усатый толстяк с завалинки крадущейся мимо лисе. – В следующий раз Семён тебе башку снесет. Так и знай – башка кирдык!
У кота Матрены не было имени, Семён издавна подзывал его свистом, возвращаясь с рыбалки. Бабка иногда вздыхала по этому поводу. И хотя без повода она вздыхала гораздо чаще, но нет-нет да и присвистнет: всё ж проще, чем кличку придумывать.
– Не засоломит! - ответила лиса, бережно положив куриную тушку на снег, и попыталась дотянуться языком до изувеченного глаза. Почему она так странно коверкала слова кот никогда не спрашивал, да и интереса к тому не возникало. – План у меня есть. Соломенно верный!
Кот лениво показал взглядом в сторону, и лиса спохватилась, ведь курица, притворившись задушенной, отползла уже на добрых шажков десять. Пришлось вернуться и притащить её обратно.
– Ну, а у тебя как дела? Что нового?
– Да что тут может быть нового? Деревня! – Усатый прикрыл глаза, ему даже на мгновенье захотелось помурлыкать: до того лепотно нежилось на весеннем солнышке. – Я тут прикинул от нечего делать: люди за свою жизнь тратят девятьсот семьдесят восемь человеко-часов для того, чтобы открывать различные двери различным котам. И не спрашивай, как я посчитал. Я всегда чувствовал в себе тягу к знаниям. Когда нечего делать, освобождается куча времени. Да, еще: к соседям приехали родственники с Севера, привезли Мусечку беленькую, а у той глаза, представляешь, разного цвета. Говорят… как же это называется… гетерохромия, во!
– И?
– Жутковато.
– А у Семёна как дела? В город переезжать не отсоломился пока?
– Да какой там! Уехал вчера за дочкой. Хочет привесть к Матрёне на постоянку.
– Ну, ничего-ничего, есть у меня ещё пара мыслишек. Бывай!
Схватила курочку поудобнее, дернула хвостом и была такова. И звали ту лису среди своих Хвостодёрка за эту чудную привычку встряхивать пушистым хвостиком. Это кот узнал ещё до того, как она стала Бармалеем, до того, как Семён вернулся к матери.
В тот памятный день здешний скворец, кот и лиса позарились на один кусок хлеба, выброшенный веселой компанией на майских праздниках в посадках. Кот фыркнул, поняв бесполезность находки, и промяукал лисе:
– Оставь: скворцу нужней.
– Откуда ты знаешь? – прошипела рыжая хищница. – Может нужней мне?
– Пусть забирает! – протрещал с ветки пернатый. – Я найду ещё!
Так и познакомились.
Хвостодёрка поначалу без особого воодушевления и с огромным недоверием воспринимала новых знакомых, коту, как всегда, было всё равно, а скворец беспрестанно верещал а том, как же им всем крупно повезло.
– В чём именно? – уточняла лиса, скривив мордочку, будто лизнула кислого.
– Я могу тебя предупреждать об опасности! Мне сверху лучше видно!
– Нюх меня ещё никогда не подводил.
Но однажды подвёл. После того Хвостодёрка уже охотнее прибегала на их частые сходки к опушке у высыхающей берёзы.
– Как я его ненавижу, – жаловалась лиса, положив изувеченную мордочку на лапы.
– У него только что судебный процесс закончился. – Кот всегда был в курсе событий. – Вот и оторвался на тебе.
– Он что, преступник? – Лиса принюхалась по привычке, потом увидела скворца на ветке и успокоилась.
– Не-е-ет, хотели лишать родительских прав, но вроде как поверили, что исправится и не стали. Но жена его все равно выгнала из дома. По крайней мере, это то, что он рассказал Матрёне.
– Я ему тоже верю! – радостно объявил пернатый сверху. – Он обязательно исправится! Семён – мой поклонник, как и все люди! Он балдеет от моих песен!
– Людям просто нравится балдеть, – отмахнулся кот и принялся царапать кору берёзы. – Кто-нибудь знает, зачем я это делаю?
Хвостодёрка зевнула и прислушалась к урчанию в животе. Скворец обратил внимание на пролетающую мимо скворку. Проталина вокруг дерева с каждым днём становилась всё больше.
– На 121-ом километре сшибли грача!
– Я пошла.
Безусловно, лиса понимала, что с одним глазом шансы уйти от погони понижались, но голод притуплял осторожность, а запахи манили к селу. Поэтому она напросилась к коту поздно вечером в гости, и усатый заприметил дергающийся хвост за сарайкой как раз после четвертой стопки Семёна. Тот изливал страдания престарелой матери и изредка с тоской поглядывал на кота.
– Так ведь не нужна она ей! Всё ради денег! Пропивает всё, ей богу! А на ребенка плевать!
– А я всегда говорила: чем больше законов, тем больше жуликов!
Кот попросился на улицу, и его тут же выпустили.
Хвостодёрка дожидалась на гумнах.
– А где Валера? – это она о дворняге бабы Матрёны.
– Я его погулять отпустил, – деловито пояснил кот.
– И он тебя слушается?
– Куда он денется. У собак в генах заложено слушаться, просто сразу нужно поставить себя командиром.
И хотя на самом деле сторожа пришлось подкупить стянутой со стола колбаской, тот выполнял просьбы с удовольствием. Коту даже не пришлось напрягаться, а в его жизни не бывало еще случая, ради которого он поднапрягся бы.
– Дома чё?
– Да Семён хочет дочь привести… Или Матрёна этого хочет… их не разберёшь, но чего-то я сомневаюсь, что из алкашни этой хороший воспитатель получится.
– Я чего пришла-то… – Хвостодёрка обернулась на хруст ветки и прижала уши. – У вас же куры…
Коту пояснения не требовались.
– Куры, – подтвердил он. – А ещё Бурёнка.
– Ну, Бурёнку я не потяну, а вот от курочки не отказалась бы…
– А чего к соседям не сходишь?
– У всех собаки злые, а я не убегу, как раньше… а тут… Валера… Ты тут.
Васька призадумался. Посмотрел в окошко. Хозяйка приоткрыла его, видно душно в доме становилось. До них донеслось пьяное:
– Да не отдаст она мне её!
– А ты понастойчивей! Пригрози! Прояви характер!
Вернув внимание лисе, Васька нехотя согласился:
– Ладно, только не увлекайся. Я ж это… яички тоже люблю. Да и если мелкую привезут…
– Спасибо, вот самое соломенное.
Чудно было слышать коту слова благодарности от недоверчивой лисы. Ему даже показалось, что она это от чистого сердца сказала.
Через неделю уж и снег весь сошёл. Только в лесу кое-где остались пролежни, да в канавах.
С каждой украденной курицей коту становилось всё гаже от гореваний Матрены да и от увесистых пинков Валере как-то не по себе было, будто это его самого пинали. После пятой он даже попросил Хвостодёрку повременить немного, перерыв сделать, но…
– Опять? В следующий раз Семён тебе башку снесет. Так и знай – башка кирдык!
В тот же вечер скворец громогласно объявил:
– Едут! Едут!
– Сам видел? – уточнил усатый.
– Сам! – подтвердил скворец, но добавил чуть поникшим голоском: – Вот только девочка какая-то… не такая.
– Какая не такая? – Кот насторожился.
Позже, услышав несколько раз загадочное новое слово «ДэЦэПэ», которое то тут, то там высказывалось вполголоса, он понял: именно поэтому пятилетняя девочка еле держалась на ногах, склоняла голову и мямлила несуразное. Даже косички, которые обычно бывают смешные, казались на Наденьке потрёпанными и больными.
– Я тоже хочу на неё посмотреть, – высказала Хвостодёрка у берёзы после рассказа друзей.
– Только чур без кур.
– Без кур так без кур, – согласилась лиса.
– Как стемнеет – приходи, с Валерой договорюсь.
– Я не Валера! Я Валет! И я больше никуда не пойду! Загребло уже пинка ловить из-за твоих шашней с лисами! – вопила дворняга, но носа из конуры не высовывала.
– Нашёл чем гордится, – раздраженно мяукнул усатый. – Валет он. Нет, вы видели! Был бы ты туз, звали б тебя Тузом, а пока ты валет – будешь Валерой! И не ной! Ты пёс сторожевой или шваль беспородная? Стиснул зубы и терпи. Кто кормит, тот и пинает. А коли можешь сам себя прокормить, так никто тебя и не держит. Вон поле, вон лес – только пискни и какой-нибудь волчара тобой и не подавится.
– А ты не боишься, что Матрена и тебя вышвырнет, если узнает?
– Она на меня не рассердится, – важно заявил кот, хотя у самого-то тревога по этому поводу закрадывалась. И добавил, чтобы успокоить, прежде всего, себя: – Она же понимает, что мужчина ради женщины, даже воровки, способен на все. Если не устояли ни Самсон, ни Марк Антоний, что же ожидать от меня?
– Ну а что делать-то? – отозвался Валера после короткого молчания и, съежившись, вылез задом из конуры.
– Погуляй.
– Опять?!
– Сегодня все куры уцелеют и будут молиться за твоё здоровье – вот увидишь.
– Ну, хорошо. Я тогда пойду?
– Мяу!
Скворец, сидя на ветке, объявил о том, что лиса ждёт сигнала.
Солнце уже как с полчаса назад, подбоченившись и забрызгав жуткими алыми кляксами облака, завалилось за макушки леса. Ночь густой пеленой обволокла село.
Лиса и кот, подтянувшись на задних лапах, заглянули в окно. Скворец спустился пониже.
Наденька в сиреневом платьице сидела на коленях у бабушки, та – в кресле, и обе смотрели телевизор. Семён лежал на кровати и вроде как спал, но иногда поглядывал украдкой на родных, потом отворачивался на бок, к стене, но вскоре снова начинал ворочаться, будто снился ему редкий кошмар.
– Какая же она соломенная, – заворожёно протянула лиса, будто увидела самое прекрасное в мире создание.
– Уверена? – кот удивился.
– Я-то думала, что этот урод такую же уродку на свет произвёл, а она вон какая красивая. Что-нибудь говорит?
– Она почти всегда одно слово повторяет. «Пупель». Или «бупель»… А иногда и «кукель» слышится. Не разберёшь. Ткнёт пальцем в курицу: «Пупель!» На Валеру покажет: «Пупель!» Да и вон сейчас мультики смотрит – то же самое.
– Интересно, что это значит… Хочу знать.
– Зачем тебе?
– Не знаю. Но хочу. Ты же не знаешь, зачем мух полудохлых ешь, когда тебя и так нормально кормят…
– Не напоминай. – Кот брезгливо сморщился.
– … вот и я хочу.
Так прошёл месяц. Бармалей-Хвостодёрка любила прятаться в высокой траве поля и наблюдать за тем, как Семён возил Наденьку на коляске к реке. Кот всегда бежал следом и чуял знакомую лису. Однажды Семён полез в реку вытягивать бредни, оставив Ваську на коленях девочки, и лиса осмелилась показаться. Она осторожно подкралась к коляске и села рядышком, принюхавшись к маленькой ладошке Нади.
– Красивая.
Кот лениво посмотрел на рыжую, а та лишь добавила:
– Уверена.
Девочка не спускала с лисы глаз и улыбалась. Вдруг она громко выдала:
– Пупель!
Хвостодёрке стало почему-то невероятно тепло от этой реакции. Даже жарко. Хотя до лета оставалось ещё с месяц. Жарко и радостно. Впервые с тех пор, как она вылизывала свой последний помёт. Лиса ткнулась мокрым носом в человеческую руку и поспешила спрятаться, потому что на возглас девочки отец стал торопливо возвращаться.
Недалече, в кустах у дерева, она продолжила наблюдать. Кот пристроился рядом, ему стало любопытно: лиса преобразилась внешне, исчезла впервые заполнявшая здоровый глаз озабоченность.
– Мне кажется, я знаю, что значит это слово… – задумчиво протянула лисица.
– Ну, молодец, супер! – вздохнул кот.
На это она лишь хитро улыбнулась и дернула хвостом.
– А как же твой план? – поинтересовался усатый. – Месть! Без пощады!
– У меня появился новый.
Кот поёжился, лизнул лапу, потом подумал о том, как далеко возвращаться домой. Состояние Бармалея ему казалось беспричинно странным, но ведь он не знал о прошлом лисицы. Наверное, там нашлось бы места для множества историй. И он пообещал себе, что однажды напряжется и спросит её об этом. Потом. Может быть, летом.
– Я никогда не видела людей с такими соломенными волосами. – Хвостодёрка словно мёду попробовала. - Буду звать её Соломинка. И тебе имя придумаю, не гоже коту на свист откликаться.
– Да я и привык уже как-то… Думаешь, Семён справится?
– А не справится, так я его так отсоломлю, что ввек не забудет!
На том и порешили.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 1080
Замечания : 0%
№20 Триптих «О вас и о себе».
Дверь в лето.
Вот мы сидим, чувствуем зимний холод, что обволакивает наши тела, заставляя нас кутаться в тёплое пальто, застегнуться, надеть ещё чего по теплее. Зима. Зимой под ледяными вьюгами скрываем мы себя под пальто и шарфами, нося длинные тёплые сапоги, или на крайний случай валенки, покуда ежели стукнет нас морозцем посильнее - поляжем.
А потом наступает Весна... М-да, тогда мы вылезаем из пальто и надеваем плащи, закрываясь зонтами от проливных дождей и перешагивая тающие чернеющие комья снега, смешанного со старой травой и грязью, с мыслями: "лишь бы мне не испачкаться в этом". Да-да, не отрицайте, что большинство из нас настолько не любит грязь, что на слегка испачкавшиеся туфли тратит всю пачку влажных салфеток,и всё равно по большей части недоволен результатом.
Но я отвлёкся. Своими мыслями сбил себя сам. Ах, да... Дождь. Холодный весенний дождь и майская гроза, так воспеваемая в стихотворении русского поэта. И солнце чуть уж прогревает, заставляя вылезти нехотя траву из-под земли.
И вот ты сидишь и думаешь: "Зачем ты это, дорой рассказчик, мне говоришь? Я это и так всё видел, я это и так всё наблюдаю каждый год". Говорю я тебе об этом, дорогой читатель, лишь потому, что в суете своих бренных земных дней, скрытых в работе, учёбе и всём тому подобном. Ты не видишь, как это солнце, постоянно восходящее в зенит, даже если скрыто тёмными серыми тучами, начинает невидимым для твоих недостойных смертных глаз ключом открывать одну многими любимую дверь. Дверь в лето.
2 . Мой мир.
Вот я, очередной раз, завязывая этот для кого-то бессмысленный монолог, иной раз и не задумываюсь о том, чтобы поведать о личном. Ну, точнее, я об этом и не стал бы писать, коль моя голова выдержала б очередную ложь, которая, похоже, становится какой-то невыносимой в моей голове.
Да, накладывается всё одно на другое, и на том спасибо: проблемы, учёба, личная жизнь и так далее, ведь этот список можно увеличивать до бесконечности. Мы угрюмо мчим в метро, уткнувшись в смартфон. Ему мы доверяем больше, чем людям. Он наш лучший друг, советчик, а иногда и возлюбленная, пусть и виртуальная и ненастоящая, но всегда рядом.
Понимаете ли, я заметил, что все персонажи, со многими из которых вы, скорее всего, не знакомы, одиноки. Нет, у них есть друзья, может быть даже возлюбленные, но по большей части в душе они одиноки. Я тут, покопавшись изрядно в своих мыслях, вывел до боли простую формулу. Мои персонажи одиноки, потому что одинок я.
Вот этот пункт я бы хотел пояснить.
Не-не, у меня тоже есть друзья... Но их настолько мало, что свободно можно пересчитать по пальцам одной руки. А остальные.... (Тут автор вдохнул побольше воздуха) Они нагло лгут! Лгут, что им интересно со мной общаться! Вот ты прёшь спокойно по улице, явно где-то вдалеке от мыслей в гордом одиночестве и поговорить особо не с кем. Ха! Нынешнее людское поколение в шоке от того, что большая часть молодого поколения наглухо зависима от соц. сетей? Я могу вам сказать почему. Они находят там родные души. И пусть у всех приверженцев старых порядков сейчас зубы сотрутся в пыль, настолько сильно вы их стисните от моих слов, но они будут общаться с другими людьми. Пусть даже они будут жить в ином городе, в другой стороне их родины или в каком-то захолустье или вообще в другой стране, на ином континенте, но им всё равно. Им плевать на языковой барьер, иную манеру речи. Они этого не замечают, будучи поглощённые своим разговором с человеком, с которым ему интересно общаться. Не замечают, как пролетает время, как садится батарейка на их смартфонах.
Погодите, меня снова понесло не в те края. Да, бывает, мысли и перо бегут впереди меня.
Я не люблю лжецов ни разу. Повидав их в своей жизни, мне становится тошно, но, вероятно это лишь вина моей социопатии. Да, моё воображение создаёт иные миры, где я могу быть кем угодно: магом, вором, убийцей, злодеем, героем, спасать мир, или же его разрушить под корень… Но вот я возвращаюсь в реальность своей душной комнаты, осмотревшись, не замечаю никого. Одиночество? Да, вроде бы я к нему привык, чтобы не говорили другие, хоть им обычно и плевать на взгляды других, как и мне по большей части на их. Они утверждают, что им нужен круг общения, знакомых… вот и получился мой барьер.
Он отгораживает меня от других: плохих, хороших – без разницы.
Но он же и не пускает тех, кого хочу пустить я…
Я не хотел бы уничтожать этот барьер, однако, тогда придётся выбирать: друзья или собственная независимость.
Что выбрали вы?
Книги.
А вы вот когда-либо задумывались о том, как на нас влияют книги?
Снова открыв блокнот в своём телефоне, словно в дневник, я пишу тебе, читатель, свои мысли. Да, полагаю, что далеко не всем вам было интересно читать прошлые две новеллы. Но этой я хотел бы провести черту.
От чего, вы думайте, я спросил о книгах? А вот потому что, выйдя из хмурых дней своего бытия, писатели до нас доносят настолько много информации, что, читая, мы не задумываемся о том мире, что нам даёт автор. Он раскрывает перед нами свою душу. Щедрой рукой сыплет горе и радость, драконов и принцесс, мудрость и простодушную нелепость. Нате, читатели, пользуйтесь, радуйтесь, грустите, лейте слёзы над моей выдумкой и правдой. Всё для вас!
Но это всё вводная часть, и многим она так же не интересна. Так стоит ли продолжать?
История моего нынешнего видения основывается частично на произведениях Франца Кафки. О нём же я узнал из игры, название которой не относится к делу. В простоте изложения кроется золотое зерно мироощущения. Оно легло на благодатную почву, проросло и заколосилось, давая жизнь вороху мыслей.
Но знаете, в порыве от прочитанных новелл, я стал записывать свои мысли. То на что я не обращал ранее ровно никакого внимания, вдруг, стало важным. Мир заиграл новыми красками, заговорил на сотни голосов.
Как знать, что выйдет из этого?
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 1080
Замечания : 0%
№21 Катеринка
Темные зимние ночи и тоскливые дни тысяча девятьсот сорок первого года. Остовы полуразрушенных домов, будто призраки на погосте - оцепеневшие и слепые, такие же как и люди за ними. Сколько их? Десятки, сотни, тысячи? Тяжелые оковы войны и голода легли на город, в одночасье, перерубив, перемолов в труху их судьбы. Мою судьбу...
Здесь, в комнатушке, прилепленной к стенам бывшего дома культуры, когда - то ютилась моя семья. Поседевшая до времени мама, я и Катеринка - младшая сестренка, заставшая счастливое время, когда папа еще был жив. Здесь прошло наше детство, и я впервые ощутила тот давящий страх безнадежности, от которого люди сходят с ума.
В первую блокадную зиму, самую тяжелую за это нелегкое время, всеобщей мукой ленинградцев стал вопрос продовольствия и водоснабжения. И хоть малые крохи еды с завода приносила мама, чистую воду в нашей части города, из – за размерзшихся в начале декабря труб, было не найти. В, конце - концов, подумав, она где-то раздобыла старые бидоны: чуть поменьше для Катеринки, чуть больше - для меня и попросила нас ходить каждое утро к старой роще за чистым снегом.
Вот тогда-то с нами и приключилась беда.
В один из таких походов, по дороге домой, когда улицы города еще не наполнились бредущими людьми, а наши бидоны уже были полны, от заднего подъезда дома по соседству отделились две скорбные тени: не молодой женщины и ее дочери, в черных одеждах. Ту, что повыше, нашу учительницу пения - Зою Кузьминичну: «Зойку – каланчу», как говорила мама, покачивало на ветру. Ее некогда красивое лицо, теперь опухло от голода, а на бледных щеках, до половины укрытых теплой шалью, выступил нездоровый румянец. Темным глазам с синеватыми кругами под ними, не было покоя. Плывущий взгляд женщины бродил из стороны в сторону, не останавливаясь, будто она из последних сил боролась с подступающим обмороком. Хрупкие пальцы, красные от мороза, теребили небольшой сверток.
Когда мы с Катеринкой поравнялись с ними – меня окликнула ее мать.
- Девочка, подойди сюда! – усталый, но все еще сильный, ее голос привлек мое внимание. «Как у Зойки!» - в голове мелькнули образы нашего довоенного класса, веселых, смеющихся ребят и статной, смуглой женщины, распевающейся под гаммы старенького пианино. Как давно это было?
За пару шагов преодолев расстояние, которое разделяло нас, я подтянула к себе лепечущую и упирающуюся сестренку. Зойкина мать, которая прежде не спускала глаз с меня, теперь с интересом рассматривала нас обоих. Серенькое пальтишко Катеринки с прожжёнными осколками снаряда дырами на полах, сквозь которые просвечивала грязная, розовато - серая подкладка и скомкавшейся меховой оторочкой, было плотно запахнуто и перетянуто отцовским ремнем. В нем она походила на куклу, каких мы не видели с начала войны.
- Милая, как тебя зовут?
Ответить я не успела. На секунду переборов пелену, застилающую глаза, Зойка еле слышно шепнула: «Анечка... Аня Бардулева!» и страшно закашляла.
Испуганно отшатнувшись от них, я еще ближе притянула сестру. Ржавый бидончик, до верха наполненный водянистым снегом, в ее руках протестующе цвенькнул.
Болезненная гримаса на мгновение всколыхнула морщинистое лицо матери. Рука с открытой ладонью приблизилась ко мне, но у плеча нерешительно застыла. В подобии улыбки растянулись губы:
- Аня, какая у тебя сестренка маленькая, да?
Непоседливый карапуз, ловко вывернувшийся из моих рук, уже топал к стайке задорных снегирей, что расположились неподалеку – «Тичка! Тичка!»
- Какая хорошая!
-Анечка, смотри, что у нас есть!
Осторожно вытащив сверток из окостеневших пальцев дочери, ее мать откинула уголок тряпицы, и я невольно ахнула. Ярким, багряно – красным, лисьим рыжим, солнечным желтым, изумрудно – зеленым – теплыми летними цветами в ладонях женщины переливалась изящная поделка: игрушка – свистулька в виде казака с кудрявым чубом.
- Красивая, правда?
Казачок действительно был красивым. За одно короткое мгновение в темных глазах женщины внутренняя борьба сменилась суровой решимостью:
- Забирай ее! Забери ее себе, только...
Очередной приступ кашля согнул Зойку пополам. Судорожно ухватившись за рукав моего пальто, она несколько минут простояла в той же позе, с трудом вдыхая холодный воздух. А потом, пальцы на плече с паучьей ловкостью начали перемещаться вверх и вниз, сквозь тонкую ткань, прощупывая мышцы.
Бледное лицо поднялось, приблизилось к моему. С левой стороны, от уголка синеватых губ к острому подбородку стекла струйка крови с хлопьями розоватой пены. А в глазах... В безумно – блестящих глазах уже не было ничего человеческого. Обозленный жестоким голодом зверь смотрел на меня. Смотрел и готовился к атаке.
В груди сердце, тревожно отбивающее ритм еще с начала нашей встречи, на секунду затихло, пропустило пару ударов и сжалось в тугой комок. И уже сквозь эту тишину, я, наконец – то расслышала последние слова Зойкиной матери.
- ...отдай нам свою сестру!
«Отдать сестру?!» - мысль – молния вспышкой блеснула в голове, с необыкновенной четкостью обрисовав страшную догадку.
Поудобнее перехватив бидон, я, что есть силы, ударила по удерживающим меня Зойкиным рукам, подняла Катеринку и со всех ног бросилась прочь от безумных женщин.
Еще долго позади раздавались огорченные крики, но я не оборачивалась, в страхе, наугад пытаясь найти дорогу к дому.
Через две улицы крики затихли.
Струи морозного воздуха, раскрывающие пальто и привычный груз сестренки, незаметно успокоили меня и, уже тут, слезы горячим потоком потекли из глаз.Остановившись, я крепко обняла ничего не понимающую девчушку, тайком вытирая слезы о ее засалившийся ворот.
В таком виде нас и нашла мать. Несколько раз порывалась выспросить, что же случилось, но ни ее уговоры, ни увещевания не действовали. Весь день я молчала, раз за разом вспоминая ту ужасную встречу, и только к вечеру заговорила. Страха от этого меньше не стало, но с тех пор по воду и за чистым снегом мама ходила сама.
Долгие дни и ночи длилась первая блокадная зима. Во многие из этих ночей, с дрожью и криками, я просыпалась от кошмаров, в которых Зойка глядела на нас с Катеринкой голодными, хищными глазами. И лишь тепло крохотной буржуйки, с догорающими обломками стульев из дома культуры, в эти мгновения, спасало меня от холода, который поселился внутри.
Но зима прошла, а за нею, меняя даты в спрятанных до лучших времен календарях, пролетела и зима сорок второго.
Летом того же года, грузовики, до отказа наполненные людьми для эвакуации по "Дороге жизни" через Ладогу, впервые прошли по моей улице и по улице, на которой жила Зойка - каланча. Со страхом забившись в угол пыльного кузова, я ждала, когда увижу ее лицо, ее глаза. Но ни она, ни ее мать в машину не сели. И только когда у небольшого перекрестка, что отделял дом учительницы от остальной улицы, автомобиль внезапно остановился и сидящие у бортов люди возбужденно загомонили, я поняла, в чем дело.
Прямо на проезжей части, все в той же черной кофте, лицом вниз лежала женщина, фигура которой так и не утратила голодную припухлость. Правая рука крепко сжимала знакомую фигурку казака, но теперь с обломанными острыми гранями вместо головы. На запястье левой, из нескольких тонких кривых порезов вытекала кровь, темной, буро - черной лужей собираясь у лица.
Из открытого глаза, который оставался на виду, по правой щеке женщины текли слезы.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 1080
Замечания : 0%
Холодная весна выдалась. Хоть и по нутру холод, а всё ж лета хочется. Снег хрустит под ногами – вся набережная в белом. Широченная Северная Двина медленно двигалась тёмной массой своих вод, обтекая низкие острова.
Николай Николаич выпустил дымное ароматное облачко изо рта. Перевернул курительную трубку и постучал по голому стволу ближайшего дерева, вытряхивая пепел. Говорят, сейчас мода на трубки снова возвращается, но Николай никогда и не отказывался от старой привычки. Трубку он начал курить ещё века четыре назад.
Огладив свою длинную седую бороду и плотнее запахнувшись в пальто, он бодро направился по набережной в сторону улицы Суворова, где снимал квартирку в старенькой пятиэтажке. Мерно двигалась трость в такт широким шагам.
Редкие прохожие вежливо кивали старику, улыбались. Николай добродушно улыбался в ответ. Он смотрел на простых людей с высоты своего немалого роста, а его объёмный стан рассекал холодный архангельский воздух подобно корпусу ледокола. Был он похож не то на мудрого профессора советских времён, не то на адмирала времён империи. Во всяком случае, ощущалась в нём уважительная древность.
Дойдя до дома, сразу в квартиру не пошёл. Задержался у почтового ящика, захватив с собой счета и рекламные брошюрки.
Квартирка на первом этаже. Две комнаты – спальня и библиотека. Крохотная кухонька в советском стиле. На столе золотистый самовар с начищенными до зеркального блеска боками.
Старик, чиркнул спичкой, разжёг огонь под самоваром, задержав взгляд на пламени. Важно уселся у окошка на негромко скрипнувший стул. И снова задумался о лете.
В окошко негромко постучали. Николай очнулся, медленно встал и отворил окно, глянув вниз. Внизу под окном стоял невысокий человечек с лохматыми волосами и рыжей бородой, с плавными залысинами, низко посаженными глазками, крючковатым носом и оттопыренными ушами с длинными мочками. На нём лёгенькое не по сезону пальтишко и старые видавшие виды валенки.
– Эй, сосед, ты жив или нет? – шутливо спросил гость, нагло глядя снизу вверх.
– Здоров, чего и тебе желаю. – Николай кивнул в сторону подъезда. – Заходи, Кузьмич. Ты по делу или так?
Вместо ответа гость достал из-за пазухи бутылку водки, и Николай тяжело вздохнул, досадуя про себя, что очередной день пропадёт втуне. Но ведь и не отказываться же?
Через полминуты Кузьмич уже заходил в дверь. Долго шаркал валенками по коврику в коридоре. Затем привычно завалился на кухню и устроился напротив хозяина. Со стуком поставил бутылку на стол. Потёр руки – не то в предвкушении, не то просто согреваясь.
– Ну чё, как оно?
– Да потихоньку, – вздохнул Николай, доставая из шкафчика рюмки. – Как сам?
– Ай! – махнул рукой гость. Он обратил внимание на рекламные брошюры и углубился в их изучение.
– А я вот что-то по лету истосковался, – поделился наболевшим старик, отвинчивая с бутылки крышку и разливая водку по рюмкам.
– Ты-то? Смешно, – не отрываясь от чтения, хмыкнул Кузьмич. – Ты бы это, самовар с огня убрал, а то чё он впустую-то горит?
– Сейчас, – засуетился Николай, охотно отыгрывая роль доброго хозяина. Он был старше своего гостя. И чуть ли не вдвое выше. Такие разные и в то же время очень похожие.
– Во, кстати про лето! Гляди, чё нашёл! – Кузьмич выделил из стопки брошюр одну и подвинул другу. – И до нас туризм дошёл! До волшебников!
– Да? Интересно.
Николай взял в руки листок. Действительно, простой человек не увидел бы на нём вообще ничего. Но Николай простым человеком и не являлся. Брошюрка предлагала богам, волшебникам и прочим мистическим существам совершить поездку в любой уголок мира. За вполне приемлемые цены. Для ветеранов последних войн даже делались скидки, вот ведь событие!
– Слушай, Кузьмич, – изменившимся голосом заговорил Николай. – Давай-ка, отодвинь водку в сторону. Что-то мне эта идея по нраву пришлась.
– Ты серьёзно? – округлил глаза гость.
– Тепла хочу. Лета, – по-стариковски заныл Николай. Кузьмич только сокрушённо покачал головой.
– Ой ты, Коля, Коля-Николай! Сиди ты дома, не гуляй! Сдалось тебе это лето! Месяц подожди, оно и придёт, чай, не за горами уже! Да и на кого меня оставишь? С кем я пить буду?
– Так со мной поехали! – предложил старик. – Хоть отдохнём по-человечески!
– А Снежанку на кого оставишь?
При упоминании внучки Николай невольно вздохнул. Снежанку он любил всей душой. Баловал, денюжку ей давал на всё, что попросит.
– У неё, в конце концов, мать есть.
Невестку свою Николай наоборот недолюбливал, но что поделать. Пока сын мотается где-то в командировках по Франции, Снежанка находилась на полном попечении матери. Хоть и стервозная баба, но всё-таки мать. Уж как-нибудь найдёт в себе силы уделить внимание собственному ребёнку.
– Вообще, такие дела так быстро не решаются, – озадачился Кузьмич, отобрав у Николая брошюрку и взглянув на неё по-новому, задумчиво и серьёзно.
– А что бы и не попробовать-то? Ты когда в последний раз из Архангельска-то выезжал? В прошлом веке? Пора бы тебе, братец, размять свои старые кости. И что ж я раньше-то не подумал?
– Не знаю, дружище. Может, и впрямь закостенели мы тут совсем. Ну если хочешь, давай к этим ребятам съездим в офис, авось действительно чаво дельного предложат.
– За то и выпьем! – поддержал его мысль Николай, сомкнув богатырскую ладонь на рюмке.
***
– Алло, здравствуйте! Божественная турфирма «Гермес Олимпийский»!.. Да!.. Меня зовут Максим. Да, по воскресеньям тоже записываем. С десяти до восьми. Да. Звоните. До свиданья.
Молодой мужчина в строгом деловом костюме положил телефонную трубку на базу и вернул внимание гостям. Поставил локти на стол и положил подбородок на сцепленные пальцы рук, внимательно разглядывая посетителей. В офисе стало ощутимо прохладней с тех пор, как сюда вошла эта парочка.
– Значит, волшебники? – уточнил на всякий случай Максим. Гости активно закивали. – Паспорта с собой? Давайте сюда.
Двое бородатых мужчин завозились и выложили из внутренних карманов паспорта.
– Так, посмотрим. Угу. Кузьма Кузьмич Кутный. Родился в Муроме. Дата рождения… неизвестна. – Максим поднял удивлённый взгляд на Кузьмича. – Ну хотя бы ориентировочно дату можете назвать?
– Если ориентировочно, то восьмой век. От рождества… этого самого…
– Которого?
– Ну который на букву «хэ»!
– Понятно. А вы… – Он взял со стола второй паспорт. – Морозов Николай Николаевич. Родился в Патаре, Римская империя, одиннадцатого августа двести семидесятого года. – Максим глянул на гостя с уважением. – Ого! Так это, значит, вы! Что ж вы сразу-то не сказали! Для нашей фирмы большая честь работать с вами!
– Спасибо, – улыбнулся польщённый Николай.
– Так чем же мы можем вам служить?
– На курорт хотим. Туда, где тепло, – ответил за двоих Кузьмич.
Максим другого ответа и не ждал.
– Что ж, есть неплохие варианты. Турция, Египет, Тунис.
– А в Европе ничего нет?
– Есть Греция, Италия, Испания. Но это дороже. Раза в три-четыре.
– Ёк-макарёк! – Кузьмич потрепал Николая за рукав. – Слушай, сосед, я сейчас не особо настроен на траты. Да и это твоя идея была. В общем-то, я не против куда-нибудь в Африку сгонять, например. Что думаешь?
Николай медленно огладил пятернёй бороду и важно заключил:
– Египет подойдёт.
– Отлично! – просиял Максим. – Сейчас мы всё оформим, и через двадцать минут уже можете быть на месте. Вещи у вас все с собой? Ну чудненько!
Он повернулся к компьютеру и быстро застучал по клавишам.
– Двадцать минут? – шёпотом переспросил у друга Кузьмич, но Максим его услышал.
– У нас новая система. По последнему слову божественной техники. Можем дверь открыть в любую точку мира. – Максим говорил об этом не без гордости.
– Вот даже как, – удивлённо покачал головой Кузьмич. – До чего техника дошла! Чудесааа!
Как только они закончили оформление и оплатили путёвки, Максим пригласил их в отдельное помещение без мебели, где было всего две двери. Через одну они вошли. Через другую им предстояло выйти.
Максим прошёл вперёд, набрал какой-то код на маленькой панели и распахнул перед гостями дверь. С той стороны ударил яркий солнечный свет. Тёплый воздух чужбины окатил волшебников. А впереди, за песчаными барханами и раскачивающимися пальмами, блестело синее, тёплое, прекрасное море. Красное море.
Гости радостно переглянулись и, подхватив сумки и чемоданы, ринулись навстречу вечному лету.
***
– А неплохо здесь! – высказал общую мысль Кузьмич, устроившись в кресле на широком балконе. Отель волшебникам понравился. Номер тоже. С последнего пятого этажа были видны празднично-белые домики, ровные аллеи пальм и спокойное тёплое море, в которое старики уже успели разочек окунуться. – Завтра поеду в пустыню кататься на верблюдях! – Кузьмич вальяжно закинул ногу на ногу, бесстыдно откинув полу большого махрового халата. В руках он держал стакан с «Колой», обнаруженной в минибаре.
– В пустыню без меня, – сообщил Николай, прислонившись плечом к косяку и медленно набивая трубку табаком.
– А чё так?
– Хочу в Александрию съездить. Я там учился когда-то. Вот и пройдусь, посмотрю, как там теперь всё изменилось…
– Ага. Знакомых встретишь, – подколол его Кузьмич, но спорить не стал. В конце концов, пусть каждый развлекается, как хочет. Он в пустыню, сосед в Александрию. Потом будет о чём потрепаться.
Николай раскурил трубку и блаженно вздохнул. Правильно сделали, что решили поехать. Дышалось здесь хорошо. Этого, конечно, волшебникам мало для счастья – всё-таки не простые люди. Всяким мистическим существам и богам требуется подпитка людской верой. Вон, египетские божки слабые совсем, никто не верит в них, вот и работают прислугой. Недавно в номер заглядывал хозяин отеля – мужик с головой сокола. Поинтересовался, всё ли устраивает дорогих гостей. Вся прислуга тут жреческая, все налысо бритые, худющие. Но вежливые и дело своё знают.
У Николая никаких особых проблем с верой не было. В его могущество охотно верили моряки и автомобилисты. А уж что начиналось на Рождество и Новый Год! Такой приток силы, что на десятерых бы волшебников хватило! Правда, и работать приходится много, но это дело привычное.
У Кузьмича всё намного скромнее. Ну, пошуршит где-то по квартирам, пару тарелок тайком разобьёт, вот и вся работа, вот и вера человеческая в нечистую силу. А ему много и не надо!
Так и живём.
***
Эх, расступись, честной народ!
Не пылись, дорожка!
Добрый молодец идёт…
Йех!.. Погулять немножко!
Кто скажет, что Николай уже не молодец, пусть сперва посмотрит на Будду, Конфуция или Пифагора! После того, как они вполне удачно инсценировали собственную смерть, они живут вполне бодро и припеваючи. И выглядят огурцами! Любо дорого смотреть. А ведь каждый из них старше Николая веков на восемь-девять! Да, такие дела.
С утра Николай уже неспешно прогуливался по столице Птолемеевского Египта. Александрия, конечно, изменилась сильно. Заметно удлинилась на северо-восток вдоль берега. Все дома новые, от старых даже руин не видно. Озеро Мареотис обмелело, старый Нильский канал оказался зарыт. Не высится в бухте знаменитый Маяк. Нет уже ни Ворот Луны, ни Ворот Солнца. Правда, проспект между ними остался, но выглядит теперь по-современному. Никаких портиков, уютно предлагавших спасение от зноя в прохладной тени. Но хотя бы знаменитая библиотека осталась на прежнем месте, изменившись, впрочем, до неузнаваемости.
Николай брёл по улицам древнего города, ощущая странную щемящую тоску. В этом городе он постигал когда-то мудрость вселенной. Теперь же здесь живут другие люди, пришлые, чуждые этому краю и не знающие об исконных традициях древних египтян. Что ж, такова жизнь, и историю вспять не повернуть.
Старик обратил внимание, что на улицах много нищих и попрошаек. К нему и самому пытались приставать, выпрашивая деньги. Конечно, опознать в Николае туриста не смог бы разве что слепой: здоровенный белокожий старик в синих шортах, сандалиях и красной футболке в белый горошек. С дорогой тростью в руке и соломенной шляпой на голове. Трость, кстати, могла по одному только желанию владельца превратиться в волшебный посох, и провозить её сюда было опасно. Но ребята из «Гермеса Олимпийского» ничего магического в ней не нашли, так что будем считать, что всё в порядке.
Внезапно старик заметил невдалеке маленькую арабскую девочку, сидевшую в тени невысокого здания. На ней было миленькое белое платьице. Босые ножки, чумазое личико. В отличие от других ребят, она не просила у проходивших мимо туристов подачек. В её наивных тёмных глазах отражалась грусть.
Николай сам подошёл к ней. Склонился, мило улыбнувшись.
– Тепло ли тебе, девочка? Тепло ль тебе, красавица? – спросил он по-арабски.
Девочка подняла полный удивления взгляд.
– Тепло, дедушка!
Она смотрела на этого большого человека и чувствовала излучаемое им добродушие и исходящую прохладу. От необычного старика веяло волшебством.
Николай сделал плавный жест ладонью, и в его руке магическим образом возник вафельный рожок с мороженым.
– Возьми, это тебе, – протянул он мороженое девочке. Та взяла его без сомнений и страха, даже в мыслях не допуская, что этот странный незнакомец может оказаться плохим человеком. Намного сильнее она боялась других ребят, которые бросали на неё недобрые и жадные взгляды. – Кушай, лапочка, я посторожу. Никто не отберёт у тебя мороженое и не посмеет тебя обидеть.
– Спасибо! – пискнула девчушка и принялась за лакомство. А старик, умилённо наблюдая за ней, вдруг почувствовал, как кольнула в сердце тоска. Скольким таким вот детишкам он подарил мороженое в далёкой Руси? А сколько осталось обделёнными? Ведь скоро лето придёт. И дети захотят мороженого. Захотят чудес. А где чудеса, там и вера. Там и добро.
Там и дом.
***
День спустя настала очередь знаменитых пирамид в Гизе. Сюда волшебники приехали вместе. В отличие от Николая, предпочитавшего в одежде красные и синие цвета, Кузьмич щеголял в летней рубашке цвета хаки. Рубашка была ему явно велика, что совершенного не смущало этого маленького, но гордого человечка.
Простым смертным запрещалось подходить близко к пирамидам. Но волшебникам многое прощалось.
Величественные треугольные строения высились массивными громадами, и сложно было представить, как в далёкой и тёмной древности возводились эти невероятные строения. Волшебники уселись в тени на нижнюю ступень пирамиды Хеопса, утирая пот со лба и рассматривая проходившие в стороне толпы туристов, неистово фотографировавших всё вокруг.
– Ну и жарень! – сухим голосом пожаловался Кузьмич, мечтая о стаканчике холодной газировки.
– И не говори, – вторил ему Николай. – Даже меня пронимает. Солнце здесь, конечно, не такое, как у нас. Здорово палит.
Они немного помолчали, измученные непривычной жарой.
– Волшебники! – вдруг раздался рядом чей-то хриплый голос, говоривший по-русски с заметным восточным акцентом. – Купите сувениры!
Друзья обернулись на голос и тут же испуганно вскочили с места. Выше них на большом каменном блоке сидел скелет, обвязанный потемневшими от времени бинтами. Мумия.
– Мама! – истошно вскрикнул Кузьмич и шустро вскарабкался на шею Николаю. – Я щас обоссусь!
– Эй-эй! – запротестовал старый волшебник, пытаясь отодрать от себя перепуганного друга.
– Да вы не бойтесь, я не кусаюсь, – заверила мумия, жутковато оскалившись.
Николай оторвал-таки от своей шеи несчастного Кузьмича, но ставить на землю не спешил, чтобы тот снова не полез на него. Так и держал одной рукой на весу.
– Успокоились? – хмыкнула довольная произведённым эффектом мумия. – Сувениры покупать будем?
– Ты их покажи сначала, – разумно предложил Николай.
– А вот, глядите.
И скелетина достала откуда-то из-за спины картонную коробочку, в которой лежали небольшие инкрустированные золотом каменные скарабеи. Рядом имелся набор цепочек разной длины.
– Нравится?
– Вполне, – решил Николай. – Пожалуй, возьму один. Кузь, ты будешь?
– Не буду я ничего покупать, – обиженно заявил Кузьмич, гордо сложив ручки на груди.
– Ну как хочешь, – не стал его переубеждать Николай.
Только когда мумия, невидимая для простых смертных, покинула «склон» пирамиды, Кузьму отпустило чувство страха, а вместо него стало проявляться раздражение.
– Вот же наглое создание! Иш! Барыга! Подкрался незаметно, понимашь! И суёт под нос всяку бяку!
– Да не кипятись ты. Зато сувенирчик красивый. И явно не подделка.
Николай успокаивающе положил ему руку на плечо.
– А всё-таки странно, – не унимался Кузьмич. – Боги эти египетские такими дохлыми стали, а этим страхозябрам мумийным хоть бы хны. Отчего ж так?
– Дык кино про них часто снимают, вот у людей интерес к ним и проявился. И повылазили наружу, силушку почувствовав.
– Эх, люди, – грустно вздохнул Кузьмич, опустив очи долу. – Не ведают, что творят. Такие кошмары к жизни призывают. Знаешь, сосед, пойдём-ка мы отсюда! Не хочу я по этим пирамидам дурацким лазить!
– Как пожелаешь, друг мой. Пойдём тогда по музеям пройдёмся.
– Там тоже мумии! Не хочу!
– Ай, тебе не угодишь! Вот, возьми, мороженое поешь! И давай-таки по музеям!
– Ну ладно, – сдался Кузьмич, с удовольствием схватив ручками волшебное мороженое и почти сразу успокоившись. – Что там хоть за сувенирчик, покажи!..
***
Неделя пролетела незаметно. В массажном зале, принадлежавшем отелю, нашёлся отличный спец – многорукий бог-индус. Кузьма первым записался к нему на сеанс и долго не мог нахвалиться.
– Все косточки мне выправил, каждый мускул размял, как молодой теперь хожу!
– Так уж и каждый? – хмыкнул Николай.
– Тьфу, пошляк! Ты тоже сходи, авось и тебя в чувство приведёт.
В приведении в чувство Николай не нуждался, но к массажисту всё же сходил. И не пожалел. Сперва, правда, пришлось попотеть, когда индус попросил посетителя лечь на живот. Старик с сомнением окинул взглядом своё бочкообразное брюхо, но честно попытался выполнить просьбу. Хоть и не сразу, но у него получилось. А потом индус взялся за старика по-серьёзному.
Николаю показалось, что он превратился в тесто, которое постоянно меняло форму под опытными и сильными руками тестомеса. Цельный час его трамбовали, сворачивали в трубочку, разглаживали и разминали. В какой-то момент старик даже успел подумать, что за ним скоро постучится смерть, от которой он успешно улизнул больше полутора тысяч лет назад. Но когда всё закончилось, он, и правда, почувствовал себя обновлённым и бодрым. И даже пожал руку массажисту в знак признательности.
Всё-таки удивительный народ эти индусы! Столько всего о человеческом теле знают, столько всего умеют! Хотя, говорят, китайцы в этом деле ещё искуснее. Но те вообще иглоукалыванием увлекаются, а Николай боялся иголок до икоты. Так что остался доволен и тем, что есть.
А после массажа сам бог велел пойти на море искупаться. И не так уж важно, который из них это велел. Сказано – сделано.
Красное море – самое тёплое море в мире. Водичка приятная, прозрачная, как хрусталь, и при этом хорошо держит на плаву за счёт высокой солёности.
Кузьма далеко от берега лезть не стал: бултыхался, как ребёночек, на мелководье. Зато Николай, как только вошёл в воду, сразу рванул вперёд, разгребая воду могучими руками. Ох, а как спину-то вода распрямляет! Хорошо! Божественно просто!
Жаркое солнце стояло в зените, и воздух над поверхностью воды дрожал. Николай нырнул с головой, немного порезвился и вынырнул, взглянув на дрожавший неясной дымкой берег. М-да, далековато заплыл. Не меньше километра. Пора бы и назад поворачивать…
Внезапно что-то больно ухватило старика за ногу и с силой потащило на глубину. Николай дёрнулся, хлебнув воды. Неловко всплеснул руками. Тёплые воды Красного моря сомкнулись над головой. Волшебник попытался дёрнуть ногой, но ту как будто резанули пилой. Старик закричал, теряя кислород, и к поверхности понеслись вереницы пузырьков. Вокруг становилось ощутимо темнее. Согнувшись пополам, Николай уткнулся ладонями в чей-то шершавый бок, нависавший над его ногой, и что есть силы обдал своего обидчика морозом. Неведомый морской хищник обиженно разжал хватку страшных челюстей и резко дёрнулся, отчего волшебника закрутило в подводном вихре. Но атаковать снова хищник, похоже, не горел желанием, и старик рванул наверх к спасительному воздуху.
Он вынырнул в круге собственной крови, жадно и шумно дыша. Бешено огляделся по сторонам. И быстро поплыл к берегу, работая всеми конечностями.
Из воды он выходил медлительно и величаво, словно старый Черномор. Загоравший недалеко от кромки моря Кузьма сперва радостно помахал ему рукой. А затем испуганно округлил глаза и кинулся навстречу, рассмотрев жутковатые кровавые раны на ноге друга.
– Кто ж тебя так, соседушка?!
– Не знаю, – тяжело дыша, выпалил Николай. – Акула, наверное.
– Вот это да! Это ж какими зубищами обладать надо, чтобы так тебе ногу распотрошить!
– Да уж, – кисло согласился могучий старик, бессильно упав на лежак. – Раньше, бывало, волки кусали. Но чтобы так! Насквозь, прям до кости! Нехорошая животина…
– Ладно уж прибедняться, чай, нога на месте! А кости у тебя чугунные, никакая акула не перекусит. Может это… сокола нашего ясного позвать? Который в гостинице рулит. Пусть медиков зовёт и компенсацию выплачивает!
– Да ну тебя, какая компенсация! – досадливо отмахнулся Николай. – Сам виноват. Заплыл черте куда. Да и медиков не надо, само щас срастётся. Ох, ну и перепугался же я! Давно так не пугался! Аж домой захотелось!
– Ага, проняло-таки!
– Да. В баньку хочу попариться… С веничком берёзовым.
– С крапивным, – хмыкнул Кузьмич, видя, как быстро сходятся края ран. – Но уезжать пока рано. У нас ещё на пару дней вперёд уплочено.
Николай только вздохнул в ответ, ничего на это не сказав.
***
Следующим днём, глянув на календарь, друзья обнаружили, что наступило девятое мая, День Победы. По этому случаю решили никуда не ходить, а благородно наклюкаться в баре у бассейна прямо под окнами отеля. Где и просидели до самого вечера, вспоминая случаи с войны. Николай пожаловался, что переборщил с поручением Сталина, и зима 1941-42 вышла слишком холодной. А Кузьмич и вовсе прошёл всю войну от Ленинграда до Берлина. Имел даже какие-то ордена за храбрость.
На обоих сегодня были ярко-красные футболки. На груди профили Ленина и Сталина в обрамлении венка из колосьев. На спине надпись «СССР». Остальные божественные и волшебные посетители отеля обходили их столик далеко стороной, предпочитая на всякий случай не связываться.
– Блинчиков хочу, – мечтательно проговорил Николай, вертя в руках пустую бутылку из-под вина. – И киселька малинового…
– От тут ты прав, канеша. Аж сердце прихватило, – кивнул Кузьмич, истово почесав себе грудь.
Со стороны барной стойки раздались голоса. Показалась обширная группа каких-то тусклых божеств угрюмого вида.
– Германцы, вишь, – кивнул на них Николай. – Вчерась заселились…
– Де? Не видю!
– Да вон же…
Он опустился лбом на сложенные на столе руки и мгновенно задремал.
– Германцы, говоришь? – сверкнул глазами в сторону новосёлов Кузьмич. Немного посидел, глядя исподлобья. И стукнул кулаком по столу. – Всё! Не могу! Кулаки чешутся, сил нет! Ну, я им щас!..
Он вскочил и смело направился к германским богам. Только и слышен был торопливый топот маленьких ног.
Возглавлял группу новосёлов старый одноглазый Один, вальяжно усевшийся у барной стойки. Его многочисленные родственники почтенно выстроились рядом. Кузьмич протолкался к стойке и громко выкрикнул:
– Хенде хох! За Русь-матушку! Гитлер капут!
Один величественно обернулся к наглому коротышке и негромко произнёс:
– Min son, befria mig från detta varelse. («Мой сын, избавь меня от этого существа» – шв.)
Грузного вида бородатый мужчина отделился от толпы и поднял одной рукой Кузьмича за шкирку. Тот смешно засучил ножками и бестолково замахал кулачками.
– Руки! Руки убери!.. Наших бьють!
В следующее мгновение Кузьмич полетел в бассейн.
– Коля-а-а! – истошно завопил он. – Помоги-и-и! Тону-у-у!!!
Николай очнулся, огляделся мутным взглядом, подхватил свою трость и поспешил на помощь. Трость в его руках сделалась вдвое длиннее и толще, превращаясь в посох. Мгновенье спустя он уже тащил из воды Кузьмича, намертво вцепившегося в другой конец посоха. Коротышка весь дрожал и стучал зубами.
– Кто тебя обидел? – хмуро спросил Николай, склонившись над другом.
– Они-и-и! – заныл Кузьмич, указав пальчиком в сторону германцев.
Старик одарил группу новосёлов недобрым взглядом, перехватил поудобнее посох и грозно двинулся на супостатов.
– А ну, расступись, православные! – Он встал перед Одином и сурово свёл брови. – Кто здесь буянить вздумал?!
Боги смотрели на него с ужасом. Могучий старик с мощными руками, объёмным пузом, волшебным посохом и ростом за два метра произвёл на них самое гнетущее впечатление. От Николая веяло замогильным холодом.
– Jötunn! – выпучив единственный глаз на старика, громко прошептал Один.
– Jötunn! – в благоговейном страхе подхватила толпа.
– Сам ты ётун! – побагровел от гнева Николай и стукнул Одина посохом по макушке. Тот крякнул и сверзился под стойку. А в следующий момент сын Одина, Тор, огрел русского витязя боевым молотом по чугунному черепу, и у того потускнело в глазах…
***
Утром Николай и Кузьмич очнулись в странной комнате без окон. Как потом оказалось, это помещение служило в качестве КПЗ при отеле до приезда полиции. Но в случае с волшебниками никто, понятное дело, полицию вызывать не стал. Зашёл Хор, владелец отеля, и попросил волшебников принести извинения пострадавшей стороне.
– А что хоть было вчера? – держась за раскалывающийся лоб, поинтересовался Николай.
– В буйстве вы превратили одну из пальм в пушистую ель и заставили весь скандинавский пантеон водить вокруг неё хороводы.
– Батюшки, как неловко вышло! – схватился уже двумя руками за голову старый волшебник.
Хор выпустил их, получив заверения, что извинения будут обязательно принесены. Сконфуженные волшебники сообщили, что сегодня же покинут отель и вернутся на родину.
Пока Николай извинялся перед бледным и перепуганным Одином, Кузьмич в номере собирал чемоданы. Вернувшемуся другу он пожаловался:
– Этот безразмерный халат совсем невпихуемый!
– Ты что, отельный халат пакуешь? Оставь его в покое!
– А что? Отъезд отсрачивается?
– Нет. Домой вернёмся уже к полудню. А вещи здешние оставь. Не твоё – не трогай. Грешно сие.
– Да тьфу на тебя! Жмот.
Но всё же Кузьмич извлёк из чемодана халат, тапочки, кофеварку и чайник и с негодующим видом вернул всё на свои места.
Чуть позже друзья вышли на балкон и уселись в кресла. На дорожку.
– Слышь, сосед? А всё-таки неплохо отдохнули! Скажи?
Николай раскурил трубку, задумчиво глядя вдаль. И во взгляде его отражались синь небес, далёкие раскачивающиеся пальмы и манящее тёплое море.
– Хорошо, – согласно кивнул он, тяжело вздохнув и пытаясь понять, чего в нём больше – желания побыть подольше в вечном лете или же вернуться на Русь, где всё знакомо и благородно. Где можно быть собой.
Он смиренно закрыл глаза, навечно запечатлев в памяти манящий образ чужбины.
Его тянуло домой.
13-15 июня 2018 года.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 1080
Замечания : 0%
№23 Свечи
– Выбирай тщательно уважаемая, – сказал Ламберт. – они только выглядят одинаково.
– Беру эту, милок, – старуха взяла свечу и положила на прилавок несколько монет. – сегодня как раз годовщина. Бедный мой муженёк, надеюсь, он в лучшем мире, – она покачала головой.
Торговец молча взял деньги, слегка склонив голову в знак благодарности.
Он торговал свечами на рынке. Громкие голоса торговцев собирали у прилавков толпы, но у Ламберта как всегда было пусто. Его молчаливость и скучный вид не могли сулить много покупателей. Было шумно, жарко и пыльно.
Продавец разных безделушек, что торговал неподалёку, звучным голосом расхваливал товар нескольким крестьянам. Среди них была молодая девушка, на которой Ламберт невольно задержал взгляд. Будто почувствовав его на себе, она обернулась и встретилась с продавцом свеч глазами. Улыбнувшись, направилась к его лавке.
– Что продаешь, торговец? – спросила она, весело сверкнув глазами и поправляя венок из полевых цветов на блестевших золотом каштановых волосах.
Ламберт молча указал на вывеску.
– «Свечи для поминовения усопших», – прочитала незнакомка. – так по чём же свечи для поминовения усопших?
Ламберт назвал цену.
– Недорого, – она снова мило улыбнулась. Нагло положила руки на прилавок. – Странный ты торговец. Не похож на остальных. Почему ты молишь, не созываешь покупателей?
– Кому надо, тот придёт и купит, – проворчал Ламберт. – Мне вовсе ни к чему их звать.
Девушка, слегка подавшись вперёд, пристально взглянула в его глаза. Веселье слетело с её лица.
– И всё-таки ты не похож на других, – тихо повторила она. – Ты странный.
Последовала пауза.
– Э, ты хочешь купить свечу? – спросил Ламберт, только чтоб нарушить неловкое молчание.
– Нет, она отстранилась, улыбка снова заиграла на красивом лице. Вдруг она сняла с головы венок, и быстрым движением нацепила его на Ламберта. Звонко расхохоталась и убежала.
Ламберт с облегчением вздохнул.
***
– Что за бестактность! – верховный маг Кроналиус был крайне рассержен. Он стоял, повернувшись лицом к открытому окну, за которым раскинулся великолепный пейзаж. Звонко пели птицы. – По какому поводу ты прерываешь мою медитацию в столь ранний час, любезный Ринз?
– Покорно прошу прощения, милорд, – склонил голову Ринз, придерживая красную остроконечную шляпу за широкие поля. – Тревожные вести.
– Выкладывай.
– Милорд, в городе беспорядки. Убито по меньшей мере две дюжины горожан. Убито магией.
– Какой именно магией?
– Судя по всему, заклятием Огненной Смерти.
– Кто убийца? Один из выпускников Школы?
– Нет, милорд…
– Кто-то из учителей или учеников Школы?
– Н-нет…
– Неужели один из членов Совета?
– Нет, милорд… – Кроналиус молчал, и Ринз рискнул продолжить. – Все маги города и окрестностей были проверены…
– Сферой Святой Правды? – снова перебил Кроналиус.
– Д-да. Все они невиновны.
– Значит, кто-то нарушил запрет номер один, и изучает магию без ведома и разрешения Совета Магов, – Кроналиус наконец обернулся и посмотрел на Ринза. – Так в чём же дело? Отыщите и казните преступника.
– Милорд, – пролепетал Ринз. – все маги в округе доказали свою невиновность, кроме…
– Кроме меня, – договорил за него Кроналиус. Он отошёл от окна и сел в кресло за заваленный книгами и пергаментом стол, – Совет магов из принципа не хочет ничего предпринимать пока не пройдут проверку абсолютно все, – Он слегка улыбнулся. – Сообщи, что я пройду проверку.
– Да, милорд, – Ринз направился к двери.
– Ринз, – сказал вдруг Кроналиус, поглаживая белоснежную бороду. Ринз замер на пороге. – Как именно те две дюжины человек погибли от заклятия Огненной Смерти?
– Это были свечи. Лидии погибали, зажигая зачарованные свечи, которые взрывались, моментально сжигая всё вокруг.
– Найдите всех, кто связан с продажей и изготовлением свеч.
– М-милорд, совет, как вы сами же и выразились, не станет ничего предпринимать, пока вы не пройдете проверку Сферой.
– Хорошо, – Кроналиус встал. В его голосе звучал сарказм. – Идём, я сейчас же докажу, что я, верховный маг Кроналиус ле Ваньорес, не убивал несчастных горожан, ибо ни к чему мне это.
***
Половина сделанных Ламбертом за вечер свеч была сложена в ящик, другая аккуратным рядком лежала перед ним на столе. Ламберт протянул руки над ними ладонями вниз, и прочитал заклинание. Как будто ничего и не произошло, но молодой маг знал, что теперь эти свечи принесут смерть любому, кто бы их ни зажёг. Он собрал их, сложил в ящик с остальными свечами и прошептал заклинание перемешивания.
***
Ринз вышел из транса в полной уверенности, что на рынке присутствует магия. Другой маг из разыскивающей группы? Исключено, в этот район был отправлен только он, двух не надо.
Ринз пришёл на рынок, здесь он чувствовал, откуда исходит магия, даже без транса, достаточно было сосредоточиться. Он пошёл в верном направлении, и вскоре нашёл источник магии. Аура исходила от прилавка, над которым красовалась вывеска с надписью «Свечи для поминовения усопших». У прилавка стоял бородатый мужчина. А юноша, что стоял за прилавком, наверняка и есть тот самый маг- самоучка. Ринз был собой доволен.
Бородатый покупатель отдал деньги, и отошёл. В руке он держал свечу… Ринз подбежал и выбил её у бородача.
– В чём дело?! – бородатый мужик побагровел от ярости.
– Спокойно, спокойно, – сказал Ринз, – Эта штука заколдована, – он сосредоточился на свечке… Но никакой магии в ней не почувствовал. Он недоуменно поднял голову на бородача. Тот выглядел крайне грозно.
– Заколдована? – лицо бородача потемнело ещё сильнее.
Ринз замялся.
– Кажется… Кажется я ошибся…
Тяжёлый кулак бородача врезался ему в скулу. Маг повалился на землю. Глазеющие на них люди захохотали.
Продавец свеч Ламберт равнодушно смотрел на него через свой прилавок. Ринз снова сосредоточился. Присмотрелся к его товару. Половина свеч источала магию, другая половина не источала ничего. Это очень озадачивало. Вокруг собиралась толпа зевак, которые показывали на мага пальцами и смеялись. Ламберт поднял руку и щёлкнул пальцами, вызвав маленький язычок пламени.
Вдруг мозг Ринза пронзил сильный телепатический импульс. Ринз не смог его блокировать, в телепатии он всегда был слаб.
– Ты пришёл за мной, – мысленно сказал Ламберт. – Хочешь предать меня суду Совета Магов за незаконное использование магии. Либо убить на месте.
– Да! – вслух закричал Ринз, схватившись за голову. – Я пришёл убить тебя!
– Ты не оставляешь мне выбора.
Ламберт кинул пляшущий на пальцах огонёк в ноги Ринза. Мага охватило белым пламенем. Толпа зевак с дикими воплями панически разбежалась.
Ринз не успел вовремя сотворить щит, смог лишь ослабить заклинание Ламберта. Но поздно. Его тело смертельно обгорело, а руги были сожжены до костей. Он не знал ни одного заклинания, которое можно сотворить бес помощи рук. Он был беспомощен.
Ламберт подошёл и встал рядом. Ринз кряхтел и стонал. Ламберт снова поднял руку, создавая ещё один огонёк.
– Ты… Да поглотит тебя адская бездна… – проскрежетал Ринз. Он трясся в агонии. – ответь на два вопроса, убийца. Зачем ты это делаешь? И почему только половина свеч заколдована?
Ламберт задумчиво глядел на него.
– Те, кто покупает у меня свечи, – сказал он. – зажигают из в память о любимом человеке. Если судьба велела купить свечу зачарованную смертоносной магией – дверь к любимому ему открыта. Если же судьба дала простую свечу, значит этот человек не любил умершего настолько, чтобы идти к нему в тот мир.
Ринз зашёлся сухим хриплым кашлем.
– Да пожрут тебя демоны, – простонал он захлёбываясь в кашле, и корчась. – Да разорвёт…
Ламберт уронил горящий в его руке язычок пламени прямо ему в лицо. Спустя мгновение на месте Ринза осталось лишь выжженное в земле чёрное пятно.
– Вы, маги, слишком любите поболтать, – пробормотал он.
Сверкнул невероятно яркий свет. Мгновенно ослепив Ламберта. Мощная магическая волна отбросила его на несколько ярдов, повалив спиной на твёрдый грунт. Позвоночник отозвался острой болью. Зрение постепенно возвращалось. Кто-то подбежал, попытался помочь ему подняться. Мягкие, слабые руки тянули его за предплечье. Это была та, что приходила накануне и надела ему на голову венок полевых цветов.
Но Ламберта интересовало нечто другое. То, что вызвало магическую волну, стояло на десяток шагов перед ним. Это был маг в сиреневой мантии, между протянутыми руками которого мелькали ослепительные вспышки молний. Его глаза горели белым светом.
Ламберт вскочил, грубо отпихнув вцепившуюся в руку девушку. Та запнулась о камень, и упала у ног сиреневого мага. Ламберт щелкнул пальцами. Он понимал, что не успеет снова применить Огненную смерть, но это всё что ему оставалось. Это была единственная атакующая магия, из тех, что он владел. Защитных заклинаний он также не знал ни одного.
Сиреневый маг поднял руки над головой в остроконечной шляпе. На искрящиеся между его ладонями молнии было уже невыносимо смотреть. Магу оставалось лишь направить их в цель, в то время как заклинание Ламберта ещё совершенно не сформировалось.
Резким движение маг выбросил руки вперёд… Но произошло непредвиденное. Девушка, что до сих пор сидела на земле рядом, вдруг быстро схватила мага за рукав, и дёрнула вниз.
Заклинание нарушилось. Молния, готовая уже поразить, с жутким грохотом разорвалась, и охватила сиреневого мага и держащую его за рукав девушку.
Пару мгновений мелкие искры, потрескивая, метались по их оцепеневшим телам. Потом потухли, и они рухнули на землю, всё ещё мелко подёргивающиеся. Вскоре они замерли.
В воздухе зависла тишина. В ушах Ламберта звенело. Он медленно подошёл к лежащим. От них исходил дымок. В воздухе стоял запах молнии и горелой кожи. Маг лежал лицом вниз. Девушка остекленевшими глазами смотрела в небо. Смотрела, но не видела.
Ламберт долго стоял над ней. Зачем? – думал он. – Кто я для неё был? Незнакомец. Всего лишь ещё один человек, коих миллионы. Зачем?
Он сел на колени, и осторожно закрыл её мертвые глаза. Её волосы лежали красивым веером. Он должен был что-то для неё сделать.
Он засунул руку в карман, достал свечку, и поставил её на землю перед мёртвой. Он не знал, заколдована ли эта свеча. Мог бы проверить, но никогда не отличался любопытством.
Ламберт поднёс руку с всё ещё горевшим язычком пламени к свече, и зажёг фитиль.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 1080
Замечания : 0%
№24
Суровая зима уже долгие годы сковывала королевство. Из-за этого на лицах людей нельзя было увидеть улыбок, исчезла радость и все праздники забылись. Король в огромном замке пытался хоть как-то развлечься, глядя на неуклюжего шута.
- Так больше не может продолжаться. - выкрикнул король, слегка подпрыгнув на троне.
- Я наскучил вам, милорд? - удручённо спросил шут.
- Не в тебе дело. Нужно что-то делать с этой проклятой зимой.
- Может подождём, когда время года сменится.
- Итак уже три года ждём. Всё хватит. Собирай учёных! Они то придумают, как решить эту проблему.
- Слушаюсь, милорд.
Шут откланялся и ушёл. Через пару часов замок был полон всяких учёных, советников и волшебников. Долго рассказывали они королю о том, как справится с зимой, но все идеи не имели смысла. И вот, когда люди стали расходиться, на середину тронного зала вышел, опираясь на посох, одноглазый старик с вороном на плече.
- Ваше превосходительство, позвольте я расскажу, как вернуть лето. - прохрипел старик.
- Давай, рассказывай.
- По легенде среди Великих гор есть пещера, в которой расположена комната, а там есть «Дверь в лето». Вот карта, на которой отмечен путь к той пещере.
- Дай-ка сюда. - король внимательно просмотрел карту. - Это не подделка! Спасибо тебе, старик. Могу я заплатить за карту?
- Что вы, милорд? Я отдаю её вам бесплатно.
- Спасибо за щедрость.
- Не за что.
Старик вышел из замка и в тронном зале вновь остались только шут и король.
- Позови сюда Арона. - произнёс король.
- Слушаюсь, милорд. - весело ответил шут.
Через несколько минут перед королём стоял сэр Арон Глосмил.
- Вот и ты. У меня есть важное задание. Ты должен взять эту карту и найти «Дверь в лето». Собери команду и возьми необходимое снаряжение в Королевской оружейне.
- Будет исполнено, ваше высочество.
Король передал карту Арону.
- В добрый путь, Арон.
- Спасибо, милорд.
Собрав команду из искателей приключений и вооружившись, Арон отправился на поиски пещеры. Путь был нелёгким, но герои шли к своей цели, несмотря ни на что. Кровожадные волки, снежные бури и мороз делали это путешествие чрезвычайно опасным. Когда наконец они дошли до Великих гор, то вместо пяти их осталось трое. Не все смогли выдержать испытания снежного мира. Арон всё равно двигался к цели, потому что не хотел разочаровать короля. В конце концов, они добрались до пещеры. Внутри было темно, поэтому Арон зажёг факел. Огромные сосульки торчали со всех сторон. Спустя несколько минут, они оказались в какой-то комнате. В дальнем углу, на каменном столе, стоял сундук. Один из подопечных Арон тут же бросился к тому месту, но на середине пути, ему на голову упала сосулька и убила его. Товарищ хотел помочь, но Арон сказал, что здесь полно ловушек. Не послушав Арона, он тоже кинулся к сундуку. С жадной улыбкой он хотел открыть его, потому что думал, что там спрятано золото. Но стоило только парню открыть сундук, как в ту же секунду его испепелило. Пришла очередь Арона, отчаявшись, он выбросил меч и пошёл к столу. Когда Арон открыл сундук, то из него вырвалась энергия. Она распространялась по всей пещере. Сосульки таяли, стены освобождались ото льда. С каждым мгновением становилось теплее. Арон был изумлён тем, что его не испепелило. «Как это возможно?», - спросил Арон.Вдруг пещера затряслась и из стены появилось лицо.
- Всё благодаря твоему доброму сердцу.
- Но почему другого, открывшего сундук испепелило.
- Жадность сгубила его. Очернила все его добрые поступки. Но ты, никогда не ищешь наживы, твоё сердце несёт истинное добро.
После этих слов лицо исчезло. Арон был поражён, но всё же спустя несколько секунд вышел. Перед ним открылся совершенно другой вид. Снег растаял, зелень была везде, все водоёмы отмёрзли и в воздухе пахло свежестью. Наступило долгожданное лето.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 1080
Замечания : 0%
Текст № 25 удалён по просьбе автора volcano.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 1080
Замечания : 0%
№26
Хитроумная ночь. Она бьет по твоему разуму, вычленяет частички фантазий, делая их
несбыточным бредом или наважденьем. Дождя не было, тишина, да и только. Казалось бы, ничто
не нарушит покой, но все тщетно.
Итак, значит, стук в дверь. Перед взором моих достаточно сонных глаз взрослая женщина, лет
сорока, волосы короткие, черные, карие глаза. Достаточно высокая. В руках держала крест. Ее что-
то пугало.… В общем, попросилась ко мне переночевать, мол, заблудилась, и я по доброте
душевной пустил этого человека.
Чай. Сколько историй было рассказано за поглощением этого божественного напитка? Великое
множество. В ее истории не было чего-то сверхъестественного, что было бы символично в такой
обстановке. Приехала из Сочи к дочери в нашу глушь. Забыл сказать, что происходило все в
городе Сургут, зимой при сорокаградусном холоде. Приехала и заблудилась. Только я жил не в
самом городе, а достаточно далеко и так как в то время уже не ходил транспорт, а она явно бы 50
км пешком не преодолела. Точно не она, следов машины не было, а с ее телосложением и, судя
по всему, наркотической зависимостью сама она такого расстояния преодолеть не могла.
Складывалась странное ощущение, которые вызываемо моей манией преследования. Внимания
на этом не зацикливал и как видно зря.
Наутро, когда мы завтракали, с её ладонью было что-то странное. Я был сонным и посчитал, что
мерещится, но уже за обедом увидел, как в неё впился крест. Она его поглотила. Вечером она
уйдет, а сейчас просто не стал ничего спрашивать.
Вечер. Мне кажется, что это мои последние часы жизни. Она никогда не моргала, если и
показалось, то последние три часа я от нее не отводил глаз. Я падаю.
Проснулся через пять часов. Ничего не вижу, но чувствую чей-то вопиющий взгляд,
направленный в мою сторону. Меня что-то трогает и это не рука, крест, но он изменился, он
обжигает мою кожу, вырисовывает на руке какие-то слова. «Скорбящий по дому скоро станет
тенью самого дома» как потом выяснилось. Она своим подобием креста проходит сквозь мои
глаза и вырывает какую-то черную живность.
«Сиди тихо, иначе он убьет нас обоих»- промолвила женщина истекавшая черными
выделениями этого зверя.
«Кто это?»- удивленно спросил я. Хотелось заорать, но я боялся
«Это темная сторона ночи. Ее первые организмы, которых осталось всего три. Как он попал в тебя
для меня остается загадкой, но он был у тебя с рождения. Странно, что ты до сих пор жив. Эти
организмы выделяют черную жидкость при опасности, она очень опасна. Прожигает любую ткань,
плоть и все что угодно, это чудовище сделало из меня монстра. Первое знакомство было в
далеком детстве, когда смотря на звезды, я уснула и, проснувшись, потеряла ладонь. Данное
существо последнее. Больше живых нет и, слава богу».
«Странное ощущение пустоты….»
«Привыкай. Ты уже покойник. Скоро ночь разорвет тебя. Жаль я не успела».
И исчезла. Навсегда. Что значат эти слова? Я так и не понял. Но после того дня я больше никогда
не выходил из тени своего дома….Дверь в Лето оказалась заперта замком ночной пустоты.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 1080
Замечания : 0%
№27 Право переписки
Проклятье! Меня одарил им господь, и я счастлив.
Тёмные стены.
Где-то на неопределённом расстоянии стучат об пол капли. «Кап. Кап» - мирно, соблюдая определённую паузу, придерживаясь ритма, тоскливого и гипнотизирующего.
Лэйн старается войти в ритм. Настукивает длинными, изящными пальцами по камням. Вроде даже получается подобие некой мелодии… Он обожает звуки всем сердцем, ибо они наполняют душу чувствами и эмоциями. Всё происходит из звуков, жизнь – это звук.
Надо держаться. Если б они только знали, что жизнь в нём поддерживает капель!.. Только своими звуками не спастись, что-то должно исходить извне.
Кап. Кап.
В дальней стене – по отношению к кровати – обрисовались контуры дверного проёма. Значит, сейчас утро, тюремщик проснулся и зажёг свет в своей «комнате».
О, сколько раз в голове Лэйна возникали мысли о побеге! Иногда даже доходило до планов… Но что он мог? Еженедельно тюремщик, в сопровождении двух стражников, менял толстую бечевку, закреплённую одним концом к стене, и другим обвязывающую талию Лэйна; проводили полную проверку камеры. Окон не было – вентиляция помещения происходила через некую встроенную систему труб. Что он мог? Стены давили, мешая дышать, потолок медленно опускался, ежедневно плюща своим существованием свободолюбивую душу музыканта.
Лэйн молился. Порой яростно, скребя ногтями по сырому каменному полу, оставляя кровавый след. А иногда просто возведя взгляд к небу, сокрытому ненавистным потолком, со слезами отчаянья на глазах…
Но то было давно. А теперь чувства будто закаменели, уподобляясь тюрьме, и только назойливое «Кап-кап» оставляло слабое чувство, что жив. И что, может, не всё ещё потеряно.
* * *
Тёплый камин.
Он нагревал плоть, помещение, стены. Всё вокруг было таким тёплым…
Именно поэтому Тайт чувствовал отчуждение. Это место его ненавидело так же, как он ненавидел его.
Метким броском, книжка угодила прям в центр огня. Не коллекционировать же эту дрянь? Кто только додумался предоставить ему такое низкосортное чтиво…
Хотя, кто бы мог подумать, что он успеет перечитать всё, что было приличного качества. Тюремщик выругался.
Сегодня был день проверки, значит, надо подготовиться. Вставать, идти за бумагами было лень, потому он вытянулся в кресле, как только мог, миновал рукой стул, и дотянулся-таки до письменного стола. Отлично, бумаги в руках! Маленькая победа…
«Проверка по счёту такая-то, день заключения такой-то…» здесь сегодня надо вписать, как самочувствие заключённого. «Пользуется помимо основных предметов, бумагой писчей» и далее подробности, чего доставляют заключённому. Они там, наверху, хотят, чтобы он побыстрее умер, а условия содержания весьма неплохи… Тайт непонимающе покачал головой.
Комната тюремщика представляла собой помещение семь на семь метров, в котором плотно расположился письменный столик со стулом, кресло, камин, кровать. Стены целиком в книгах. Достаточно уютно и мило, если бы не тот факт, что провёл он здесь уже несколько лет.
Чёрт возьми, если б Тайт только знал, на что подписался!.. Это не казалось таким сложным, просидеть здесь – как гласил договор – в роли тюремщика до того момента, пока не умрёт заключённый. И прилагался портрет заключённого: худощавый парень с огромными, неестественно светло-голубыми глазами. Хрупкие светлые волосы свисали клочьями ниже плеч. Тайт сразу тогда прикинул, года два-три продержится, не более.
Ныне прошло шесть с хвостиком.
Дверь, ведущая наружу, с громким скрипом отворилась, и в комнату вошли два стражника, явно подвыпивших. На спинах они несли два небольших мешка со снедью, один из которых, при еженедельных проверках, отдавался заключённому. Второй же самому тюремщику. Идентичные по содержанию мешки, их даже кормят одинаково…
Тайт не менее заключен тут, чем и охраняемый.
–Вы должны относиться к своим обязанностям серьёзней, – тихо сказал Тайт. – Заключённый опасней, чем кажется.
Да кто поверит словам человека, который не верит сам себе?..
–Мы бы давно уже незаметно придушили его подушкой, или ещё что сотворили, если бы не чёткий приказ короля, дать умереть ему естественной смертью, – хмуро сказал один из них. – Нам хорошо платят, иначе не сунулись б мы сюда.
Тайт пожал плечами, не зная, что сказать. Да он и сам бы уже давно придушил… Но не мог. Боялся смерти, пусть даже и чужой.
Отперев каменную дверь камеры, они вошли в полутёмное помещение.
Заключённый лежал на кровати, возведя глаза к потолку. Как ни странно, улыбнулся вошедшим, и Тайту даже показалось, отдельно ему. Жутковатая какая-то улыбка вышла, наверно из-за этих огромных глаз…
Проверка прошла без происшествий – перерыли шкафчик, заменили постель, бечёвку. Заключённый всё это время стоял, прижавшись спиной к стене, и пристальным взглядом рассматривал Тайта. Неприятный взгляд, как у хищника, что ли. Надо быть начеку.
В конце проверки тюремщик задал заключённому пару вопросов, как того требовали правила.
–Требуется ли дополнительное освещение в ваше помещение?
Отрицательное качание головы в ответ. Он всегда так делает, просто стоит у стены, и качает головой.
–Ничего более для комфортной жизни не требуется? – как же, не требуется, чёрт возьми, человеку в неволе всегда кое-что требуется…
Заключённый, под удивлённый взгляд тюремщика и стражи, резким жестом поднял руку с вытянутым верх пальцем, давая знак, что что-то хочет сказать.
–Говори, – позволил один из стражников.
Помявшись с минуту, тот в наступившей тишине хриплым, дрожащим голосом спросил, обращаясь единственно к Тайту:
–А не запрещено ли этими вашими правилами, заключённым переписываться между собой? – сделав над собой усилие, он добавил – Я слышал, тут есть соседняя камера с… Девушкой.
Тайт задумался. Перебрал в уме все пункты договора и правил, которые за эти долгие годы успел перечитать много-много раз. Нет, не запрещено.
Но тюремщика бросило в дрожь. Он почувствовал, что теряет контроль над эмоциями, и смог лишь кивнуть, слишком сильно кивнуть головой, стараясь стряхнуть боль.
–Тогда передай ей, пожалуйста, это письмо, – заключённый высунул из под рубахи свиток, и передал тюремщику.
Ещё раз кивнув, Тайт выскочил из камеры, сжимая в руке бумагу.
* * *
Решение не приходило.
Ничего не происходило, а настенные часы всё тикали, шли. Били.
Письмо лежало на столе уже два дня. И все эти сорок часов Тайт проклинал всё на свете. Это ошибка, просто глупая ошибка, да! И следовало просто отказать заключённому в его просьбе.
Хотелось выпить. Чего-нибудь крепкого.
Что делать?
Руки потянулись к письму. Медленно развернули его. Тайт читал, впитывая каждое слово, будто они были адресованы ему, а не Мариам.
Выдержанное строго в рамках приличия, письмо для знакомства. Из этого письма тюремщик наконец-то узнал имя заключённого.
«Привет.
Зовут меня Лэйн, я музыкант из соседней камеры. Сижу тут потому, что посчитали опасным для мира. Не знаю, как это объяснить, но я являюсь человеком-музыкой. Весь мир состоит из разных музыкальных нот, и я них играю. Но, к сожалению, родился в крестьянской семье…
Когда подрос, поехал в столицу, обучатся у знаменитого музыканта. Мы с ним сразу приступили к обучению, и пару месяцев я обучался музыкальной грамоте. Пропитал музыкой душу и мозг. И тогда, наконец-то, он доверил мне арфу. Большой, попросту огромный инструмент, даже выглядел прекрасно, а уж когда я за него сел…
Музыка пошла не с нот, которые заучивал. Я играл душой. И поколебал некие глубокие волны мироздания.
Источник опасной музыки быстро нашли, - король выслал стражу с придворным магом. Меня схватили и увели. Так я без суда оказался здесь.
Почему меня не убили сразу, не знаю. Может, совестно было, а может, я интересен как оружие. Уже шесть лет я здесь, волочу существование без музыки и общения.
Как тебя звать?»
Лэйн. Звучит нелепо.
Решение так и не возникло чудом из воздуха. Тайт решил принять его сам. Тихо, будто боясь разбудить кого-то, он встал со стула, который предательски скрипнул. Подошёл к двери в камеру заключённой.
Вошёл, не постучавшись.
Только ради неё, Мариам, Тайт был здесь.
* * *
Кап. Кап.
«Ну… Привет.
Зовут меня Мариам. Попала я сюда почти по той же причине, что и ты – стала опасна для государства, рисуя картины, чем-то задевающие сердца людей. Мои картины призывали к действию, открывали таланты в людях... А обществом, которое движется вверх, управлять сложнее, чем послушным стадом баранов. Вот меня сюда и упекли.
Тоже шесть лет назад… Одиночество изъедает изнутри.
Ты бы хотел вылезти отсюда? Может, у тебя есть планы, как это сделать?».
Губы Лэйна непроизвольно растянулись в улыбке. Он так боялся, что не получит ответа! Жаль только, планов побега у него нет… Да и что бы он сделал, выбравшись отсюда? Играть он не сможет.
И не потому, что чувствует ответственность перед миром. Музыка для него всё, ради одной, полноценной, стоящей мелодии он готов пожертвовать миром. Тем более что чувствовал он себя преданным, отвергнутым…
Провёл рукой по голове. Шелест пальцев по жёстким волосинкам был необычен, очень сочетался с полутьмой, царившей в комнате, и с атмосферой темницы в целом.
Кап. Кап. Кап.
Кап. Кап-кап.
Капель усилилась. Значит, снаружи сезон дождей. Это хорошо, звуков больше, мелодия стала чище.
Подумав, он взял перо, и прибавил в конце письма для Мариам:
«А нарисуй мне что-нибудь, Мариам».
Письмо тюремщик передаст только через неделю, в день проверки. Время уже давно перестало тяготить Лэйна, он настолько привык к его бесконечности, что ожидание вряд ли как-то отразится на этом.
Затушил настольный светильник – единственный источник света в помещении, сел в самый угол комнаты. В тот угол, из которого доносилось спасение.
Кап. Кап.
* * *
Холодно.
Значит, планов побега у него не было. Тюремщик улыбнулся. Рано или поздно умрёт, и тогда…
Дверь напротив стола. Огромная, дубовая дверь, что открывается раз в неделю, впуская и выпуская стражников, наконец-то откроется и для него, и больше Тайт никогда не увидит этого места.
Но что-то внутри говорило, что будет бесконечно больно покидать это место, где он столько пережил.
Он знал, что так получится. И Мариам предупреждала не раз, пыталась даже остановить Тайта. Но мужчина был непреклонен, ибо любил девушку больше свободы.
Но будь же всё проклято, почему?! Нелепое недоразумение – и те крупицы счастья, что были доступны возлюбленным, превратились в бесконечное одиночество. Дни проползали за днями. Благо, он попросил в начале службы много книг, и коротал время за чтением, желая быстрой смерти заключённому.
До сегодняшнего дня он даже не знал, за что тот сидит. Лэйн был безлик, пока не обрёл имя, и не стал музыкантом. Такая же жертва обстоятельств, как Мариам. Как сам Тайт.
–Это ужасно, во мне, кажется, человечность появляется, – буркнул тюремщик.
* * *
Рисовать Мариам, конечно же, не могла.
Недели проходили за неделями. Каждый день растягивался для тюремщика в бесконечность, этот медленный темп переписки угнетал. Постепенно Лэйн узнал Мариам. Мариам, по идее, узнала Лэйна.
И Тайт узнал обоих.
Кап.
Капель всё продолжала усиленно капать, сезон дождей продолжался. Дышать как будто стало легче.
Лэйн расхаживал по комнате взад-вперёд, не в силах сдержаться. Энергия била ключом, и необходимо было её использовать, пока она не вылилась отчаяньем. Сегодня Мари описала ему себя, до мельчайших подробностей. И Лэйн понял, что дополняющая прекрасную душу внешность окончательно воссоздали образ невидимой заключённой в его голове, и он влюбился.
«Я напишу для неё музыку! – решил Лайн. – Расскажу о своей любви звуками».
В тот день заключённый написал ей о своих чувствах. А так же о том, что хочет обучить её музыкальной грамоте – а то как иначе она «прослушает» его музыку?
* * *
Письмо, скомканное в маленький комочек, валялось у двери с камеру Мариам.
–Любовь! Да он её даже не видел, чёрт побери! – Злость переборола даже боль. – Он её… не знает!
Но подумав минуту, понял, что Лэйн знает о Мариам ровно столько же, сколько он, Тайт. И это было больнее всего.
«Чувствую себя преданным».
Встал, схватил со стола светильник и связку ключей.
Самый маленький, изящный ключик. Отперев дверь, у которой лежало письмо, скомканное в комочек – такое жалкое, чем-то напоминавшее Мариам – он вошёл в тёмное помещение, пропахшее гнилью, неволей и смертью.
Осторожно ступая по каменному полу, пробрался к столу у изголовья кровати, поставил светильник.
Здесь было подобие окна. Тайт не знал, как эта штука называется: на уровне плеч вверх, под углом в шестьдесят градусов, шёл тоннель, и в его конце – о да! – был свет. Солнце падало на Тайта, и пара лучей даже задели скелет Мариам, лежащий на кровати.
Предупреждала же, что долго не протянет. Предупреждала, что Тайт останется в одиночестве.
Тюремщик посмотрел в её пустые глазницы. Пять лет прошло, как она перестала дышать. Четыре, как глаза окончательно пали жертвой гниения и разложения. Но Тайт по-прежнему видел её такой же красивой, как при жизни.
–Похудела ты, Марь, исхудала прям…
Зависть захлёстывала его. Для Лэйна она всё ещё жива, а ему остался только этот скелет и…
Личность Мариам, которой он сейчас пользовался, переписываясь с заключённым. Признание в любви окончательно выбило его из колеи. Он любит живую Марь, которой не существует, или его, Тайта, в образе Марь? Зачем только надо было начинать переписку от её имени!
Жажда общения, одиночество, что сдавливало. Неволя.
Посидев некоторое время на коленях у изголовья кровати, Тайт решил положить конец переписке.
Сел за столик, за которым и писал письма Лэйну всегда.
«Лэйн.
Я являюсь не тем, кем ты меня считаешь. Пишу тебе я – Тайт, тюремщик.
Мариам умерла пять лет назад. Она не могла жить, не реализуя свой талант, а те, сверху, не дали ей приносить даже бумагу. Наверху ждали её смерти, как ждут и твоей.
Но я виновник тому, что она продержалась так мало. Тайком, не смотря на запрет, я носил ей бумагу и чернила, осторожно пронося в день проверки. Но однажды принёс, не посмотрев, высохшую, пустую чернильницу. Ненавижу себя.
И ещё я ненавижу тебя. Для тебя она всё ещё жива, а у меня её нет.
Желаю тебе скорейшей смерти. Как только в один из дней проверки твоё тело найдут холодным, я выберусь отсюда наверх, к людям».
Не выдержал всё-таки, разрыдался.
* * *
Нетерпение и волнение владели разумом.
Сегодня был день проверки. Значит, сейчас он получит ответ на своё признание. Лэйн чувствовал, что она тоже его любит. Сердце бешено колотилось.
Кап. Кап.
В полутьме, на противоположенной стене камеры, на него жёлтыми очертаниями смотрела дверь. Он никогда за неё не выйдет, но там, за ней, Мариам. Где-то там ещё дальше есть ещё одна дверь, которая ведёт наружу. И не раз в мечтах он, за руку с девушкой, проходил и ещё пройдёт вверх по лестнице куда-то наверх, где, может быть, остался тот мир, в котором он жил когда-то. В мир, наполненный звуками.
Потому она будто лучилась надеждой. Если бы от природы хриплый и тихий голос Лэйна позволял, сейчас бы он смеялся. Пожалуй, даже настоящим смехом.
Дверь скрипнула и отворилась. Как всегда вошли стражники, в сопровождении тюремщика.
Кап. Кап.
И тюремщик был сегодня бледный. Руки тряслись, он стоял, опираясь на дверь. Письмо дрогнувшей рукой кинул Лэйну, целясь в лицо. Заключённый вздрогнул.
–Тюремщик… – собственный голос неприятно разрезал воздух, создавая крайне неприятный звук. – А как твоё имя? В голове я всегда именовал тебя просто… Тюремщик.
Кап.
–Тайт – Кинул слово, как письмо, в лицо.
–Я Лэйн – Улыбнулся.
Тайт внимательно, чересчур даже внимательно, разглядывал его. Прищуренный взгляд, голова, наклонённая вправо, растрёпанные тёмные волосы – он был красив.
–Знаешь, Лэйн – Откашлялся, перестал опираться на стенку. – Я все эти года считал тебя своим врагом. Ведь как только ты умрёшь, для меня откроется путь наверх. Но… Ты замечательный.
С этими слова Тайт, не дождавшись конца проверки, вылетел из помещения за дверь, ограничивающую мир Лэйна.
Письмо, так долго ожидаемое Лэйном, было совсем коротенькое:
«Я готова обучаться музыкальной грамоте, это интересно!
И я тоже тебя люблю.
Целую, Марь»
Кап.
* * *
Никакой правды!
В камин полетело очередное письмо, в котором порыв чувств заставил Тайта написать жёсткую правду. Нет, этого не случится!
«Лэйн не заслужил такого. Его судьба такая же печальная, как у Мариам. Заключённый расцвёл, когда началась эта переписка. Это был как кусочек свободы. Как напоминание о том, что он живёт». Тайт выйдет отсюда, рано или поздно, но выйдет, а Лэйн…
Нельзя лишать его последней надежды, последнего счастья.
–Интересно, а его скелет тоже останется лежать на кровати?.. А может, и мой ляжет так же?
Сколько же времени в этом бесконечном потоке минут мысли занимает Лэйн?
Тайт сжал кулаки. Чувства тугим комком пульсировали у него в голове, стуча по стенкам.
А музыкальная грамота это было действительно интересно. Да, без инструмента выучить достаточно сложно, но это единственное занятие, которое ускоряло время до…
Получения следующего письма.
* * *
С небывалым энтузиазмом заключённый писал. Длинное, попросту огромное, так как за те две недели, что Мариам будет сидеть, ожидая следующего, она успеет впитать в себя много знаний, и далеко продвинуться в изучении его стихии – музыки. Пока вроде она всё понимает.
А сам он всё время сочинял музыку. В мельчайших звуках: капах, шорохе бумаги, скрипе двери, он находил кусочки, собирал из них мелодию. Настукивал её пальцами, и чем дальше, тем вдохновённей он работал.
Она должна понять музыку. Понять, что он хотел передать ею.
Кап.
Дожди прошли, капель пришла в своё обычное состояние. И иногда приходится подолгу ждать, пока капелька таки соизволит упасть.
Мариам должна не только понять и проникнутся, а захотеть сказать то же самое Лэйну.
Ка-кап.
* * *
Нетерпение в глазах Тайта, когда он забирал письмо, похоже, заметил даже Лэйн.
Сегодня наконец-то музыкальная грамота была освоена. Так же был освоен инструмент. Лэйн любил арфу, потому и учил играть на ней.
И письмо, которое Тайт раскрыл сразу же, как только стражники свалили в мир под солнцем, содержало только мелодию. Которую тюремщик смог воспроизводить в голове.
Лэйн рассказал о любви.
Эмоции переполняли Тайта, внутри закипали противоречивые чувства. Не в силах разобраться, попытаться принять, он выскочил в комнату Мариам.
–Марь! Ты его любишь?! Скажи ему, что ты его любишь, скажи! Он… Чёрт побери, я стою между вами… – схватил костлявую руку Мариам, сжал до хруста, до перелома хилых косточек, и тряс. – Ответь ему…
В далёком окне, за решёткой, взошла луна. Или солнце.
В эту неделю он не напишет. Надо кончать с этой перепиской.
Тайт, немного успокоившись, вернулся в свою комнату. Сел, опершись к двери, ведущей
В камеру Лэйна.
–Пора уже выбрать одну из этих дверей, а то я мотаюсь меж ними, как ненормальный – буркнул он озлобленно.
* * *
–Тайт… Неужели, письма не было? – Спросил Лэйн, когда понял, что проверка окончена, а письмо – такое важное письмо, ответ на признание! – не получено.
Тайт покачал головой. Угрюмый взгляд из под густых бровей был ещё пристальней, чем прежде.
Но Лэйна сейчас волновало только письмо.
Постой, Тайт… Подожди минутку, я тогда быстренько напишу ей… Это очень важно.
Но Тайт не смог подождать. Выскользнул из камеры, показывая знаком выйти стражникам.
Дверь с грохотом закрылась. Неожиданно и непоправимо.
Лэйн подошёл к ней, опёрся руками, заскрежетал ногтями по холодному камню, оставляя кровавые следы. Слёзы непроизвольно покатились по щекам.
На столе недописанным лежало письмо. Первые же строки гласили:
«Марь, прости. Я, похоже, скоро умру. Капель, что поддерживала во мне жизнь столько лет, прошла полностью…
* * *
Неспокойно было в эти дни. Дверь наружу будто бы стала ближе, роднее. Скелет Марь стал как не родной. Долго и тщательно он склеивал ей кости руки после той тряски. Извинялся перед её духом, что, конечно же, витал рядом.
А на дверь Лэйна он старался не смотреть. Чувствовал себя предателем.
И вот он, день проверки. Пьяноватые стражники, пропахшие свободой и пивом, вошли в камеру первые.
–Ты что, вообще идиот? – Закричал первый стражник. – Хотел убиться?!
Тайт проскользнул внутрь.
Лэйн, в полубессознательном состоянии, лежал, явно отпихнутый дверью. Опирался наверно спиной, бедняга…
–Лэйн! Что с тобой, чёрт тебя побери?! – Тайт сел рядом с заключённым, схватил за плечи, встряхнул.
Какое у него лёгкое тело… Тонкие костлявые плечи выглядят так жалко, болезненно. Эти огромные прекрасные глаза, которые сейчас никак не могли сосредоточенно взглянуть в лицо Тайта…
–Всё в порядке, Тайт. – Сказал один из стражников – он просто наконец-то подыхает. Не этого ли мы все хотели?
Тайт не слушал. Всё пытался привести в чувство заключённого. Такого молодого, талантливого, застрявшего здесь навсегда.
–О, Тайт. – Лэйн пришёл в себя, почти полностью. – Я умру. Передай пожалуйста Мариам... Да ничего не передавай, не могу об этом ей рассказать! Тайт, может, для поддержки её жизни, надежды, будешь писать ей письма от моего имени? Она же останется тут совсем одна…
Тюремщик в сердцах ругнулся.
Стражники схватили Тайта под мышки, не давая помочь Лэйну встать.
-Тайт, ты же понимаешь, он должен умереть, мы ждали этого столько лет! Наверху уже все заждались этого события, хватит тянуть!
Что один хилый, психологический больной человек, может сделать с двумя сильными, здоровенными мужиками?
Ничего.
–Что произошло-то с тобой? – хрипло, под тон Лэйну, спросил он.
–Звуки кончились.
* * *
–Тайт, поздравляю! – сам король, собственной персоной, спустился в подземелье, дабы поздравить Тайта с окончанием его службы. – Ты свободен, ура! Беру тебя в королевскую личную стражу, не сопротивляйся.
Король важно прошёлся по комнатушке.
–А неплохо у тебя тут. Я бы и десять лет просидел, хорошо тут, спокойно, и придворные бы не доставали, – старикан улыбнулся. Тайт выдавил из себя улыбку, в душе желая мучительной смерти этой мрази.
–Так. Значит, сегодня ты собираешь вещи, и завтра переезжаешь наверх. Год выдался в этом году жарким, у нас, представляешь, река высохла, что над нами щас протекает, – королёк показал для убедительности пальцем вверх.
-Спасибо, ваше величество, – поклониться он забыл. – Можно послать кого-нибудь, чтоб он принёс мне арфу?
–Зачем? – удивился король.
«Это тебя не касается»..
–Хочу сыграть здесь разок. Всё-таки, семь лет почти прожил, надо же как-то отметить хм… Конец заключения.
–А, хорошо-хорошо… Эй, ты, принеси сюда арфу моей дочери!
Паж побежал наверх. Король и Тайт остались наедине.
–Ваше величество, а не могли бы вы рассказать… Почему Лэйна не убили сразу, как только узнали о его «даре»?
–Зови это лучше проклятьем, – вздохнул король. – Да просто брать на свои руки грех убийства такого юного, красивого мальчика – не по-королевски.
После этих слов у Тайта к неприязни прицепилось отвращение.
К счастью, старикан будто почувствовал, и вскоре убрался восвояси.
В проклятый мир под солнцем.
* * *
Арфа были чудом. Конечно, из королевской семьи, как чудом-то не быть…
–Лэйн! – Заорал он, забив кулаками по каменной двери. Дверь толстая, но должны же туда пробиться хоть какие-то звуки. Должны.
Он знал, что Лайн ещё жив. Он будет жив ещё пару дней, Марь долго держалась после такого состояния, в каком Лэйн был сегодня утром.
Ключей от этой двери у него никогда не было. Схватил связку, начал перебирать все, а вдруг… вдруг какой-нибудь, по счастливой случайности, окажется подходящим?
–Понимаешь, Лэйн.. Это был я, я писал тебе, что люблю тебя, не Марь… Ты мне признался в любви, мне!
Напряжённый разум прыгал в сердце.
–Я присвоил себе её… почему всё вот так? – Кулак со всей силы ударил по двери. Боли не чувствовалась. – Я бы хотел, чтобы её никогда не было. Чтобы у меня хватило смелости самому написать, не прикрываясь.
Тайт подвинул к двери арфу.
Из кармана брюк вынул листок, аккуратно сложенный вчетверо. Очень важный листок…
Настроил инструмент, сел у двери поудобней.
–Ты услышишь! – приказал, или взмолился он.
Весь мир состоит из звуков. Звуковые волны пронизывают всё живое и мёртвое. Мирозданье из волокна звуков!
Первая нота слетела с инструмента, вылетела в мир.
А за ней в мир полетели её собратья. Множество чистейших, сильнейших звуков. Воздух завибрировал, волны мира поколебались.
Музыка была прекрасна, Тайт наслаждался ею, погружённый в неё, не обращая внимания на вдруг изменившийся до неузнаваемости мир, где воздух стал твёрдым, а камень под ногами терял плотность, всасывая в себя стены.
Стены до бесконечности падали вниз, в бездну пола, но потолок не опускался, и небо всё никак не появлялось. Это даже хорошо.
Пространство стало всех цветов радуги, окрашивая своими цветами предметы. Воспоминания ворвались в реальность, и Марь лёгким шагом, как лань, побежала куда-то вниз, вслед за стенами подземелья. За камином, где горели письма. И вслед двери вверх, в мир солнца.
Бесконечные минуты наконец-то стали конечными. Тогда-то последняя нота и слетела с инструмента, завершая преображения.
Вероятно, мира больше нет. Только вот эти цветные пятна, разбросанные в пространстве-пустоте. Обрывки реальности и ещё какой-то странной субстанции. Но имеет ли это значение?
–Лэйн, ты слышал?!
Кап.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 1080
Замечания : 0%
№28
Наступала зима, и домик семьи Ивовых, стоящий на окраине сельца Недоступовка, приходил в оцепенение. В других домах к четырём часам зажигался свет, по улицам бродили по делам сельчане, и только этот домик все словно обходили стороной.
На самом деле, жизнь в нём начиналась поздним утром. Огненное похмелье поднимало со скрипящей кровати отца, который, накинув на себя что-нибудь, медвежьей походкой, так не идущей к тощему телу, уходил в поисках «пищи». За ним, боясь пикнуть, наблюдал маленький Васька. Он ждал, когда скрипнет и захлопнется дверь, выходил в сени и садился прямо напротив неё.
Так он сидел очень долго – в остальном доме обитал живой труп матери. Она вставала намного позже, с нечеловеческими вздохами, и шла топить. В доме было темно, но свет экономили, и поэтому её чёрная фигура выглядела ещё более зловещей. Она садилась на корточках, бросала угли в едва тлевшее жерло печи и подолгу смотрела в него.
Васька даже думать не мог подойти к ней. Скоро она вставала, вскидывала жидкие, слипшиеся волосы и начинала бессмысленные поиски выпивки. Она опрокидывала пустые стаканы, ковырялась в них пальцами и облизывала, металась по углам, перебирала старый диван – ещё ни разу её поиски не были успешными, но так она коротала время. По крайней мере, тогда она не обращала на Ваську внимания, и мальчик мог сидеть на холодном полу и смотреть в дверь сколько угодно.
Вечер здесь наступал с приходом отца. Сперва на улицы слышался стук банок, открывалась дверь, в дом врывался мороз, совершенно побеждая едва согревшийся затхлый воздух. Васька забивался в угол, пропуская отца, который недовольно говорил:
- Давай-ка, пошёл спать.
С этим он пихал Ваську, как собачонку, и мальчик испуганно бежал в спальню, часто получая оплеуху от очнувшейся вдруг матери.
В гостиной зажигался свет, и он слушал, как гремят банки и бранятся родители. Через какое-то время его одолевал сон…
* * *
К весне дом начинал оживляться. После короткого грязного марта приходило тепло и солнце. В доме становилось светлей. Солнце смягчало даже характер матери, и она была уже не грозным чёрным существом, а просто измученной и больной женщиной, не знающей, куда себя деть. Она теперь не топила печь и не искала по закоулкам спирт, но стала готовить и прибираться – то ли от скуки, то ли от того, что на солнце являлось отталкивающее чрево прозябавшего почти полгода дома.
Ваське было теплее сидеть против двери, а отец, возвращаясь, реже толкал его и приказывал спать.
Однажды наступила жара. Это был особенный день. Отец ушёл утром, как всегда, но оставил дверь открытой. Она теперь беспомощно висела на петлях, не в силах преградить путь к миру, заливавшему светом тесный коридорчик.
Очарованный, Васька подался этому свету, ощутил его тепло и беззубо улыбнулся. Всё его тельце ощущало свободу. На дрожащих ногах он вышел из дома, вдохнул полной грудью и едва не упал от ощущений, напирающих отовсюду.
Перед ним была целая планета, ограждённая кривым забором из старого шифера. Маленький, заросший бурьяном и кустами участок был полон жизнью и движением. Васька спустился по кривым ступенькам, нырнул в траву и пропал из виду. До самого захода солнце он был хозяин самому себе.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 1080
Замечания : 0%
№29 Зимний вечер
Зимний вечер. За окном гудит февраль: то стукнет в замершее стекло своей когтистой лапой, то взвоет раненым волком, срывая криком въевшуюся наледь. Деревянные рамы скрипят, кряхтят, но каждый раз выдерживают натиск лютого зверя. В комнате прохладно. Свет в помещении застыл в напряженном спокойствии, пульсируя на стенах белой рябью.
По венам все ещё циркулирует отравленная кровь, с каждым моим новым вдохом все больше выжигая и без того слабое тело. Теперь для меня секунды - года, минуты - вечность. С первого дня моего появления здесь я понял, насколько жив человек. Ведь каждая твоя клеточка просит помощи, растекаясь по телу нестерпимой болью. Боль в каждом слове, в каждой мысли. Она стала воплощением моего существа, но она ничто по сравнению с материнской любовью…
- Здравствуй милый, как ты?- шепотом подкрался ласковый женский голос. - Доктор сказал, что шанс у нас есть, ты только постарайся. Он говорит, что после операции…Он…
Слова, они словно камни, падают в озеро моего я. Но оно давно пересохло, и вместо того, чтобы очистить в своих водах серую твердь, они – камни - падают на дно, разлетаясь свежей грязью по стенам моего сознания.
Светловолосая худощавая женщина сидела на кровати, скрывая свою беспомощность за горькой улыбкой. В ее заплаканных глазах отпечатался небесно-алый, любовь и надежда.
Надежда - эксцентричная особа, закидывает разум сладкими обещаниями. Селится на твоем пороге, оседая липко-конфетной массой. Когда химера входит в дом, надежда входит за ней в своем белоснежно-розовом. Нежный воин, закрывающий собой чувствительную человеческую душу. Но для меня она враг, бесстыжая, беспардонная сука, которая влезла без спроса в голову моей матери!
- Скушай что-нибудь, сыночек. Вот твои любимые апельсины! – мягко произнесла женщина и, опустив голову,тихо выдохнула. - Ты же у меня сильный!
Всюду бесконечная паутина переплетений трубок, систем, проводов. А я простая ссохшаяся муха, тихо полеживаю на больничной койке. Приборы работают, мерцая на мониторе сложными линиями моего сердца.
А мама все сидит и смотрит на меня. На свою кровинушку, свое солнышко.
Она нагнулась, чтобы поцеловать, а из глаз потекли слезы. Такие горячие. Они, словно раскаленная лава, затвердевали на моем сердце. За шестьсот восемьдесят три дня моей бесконечности я понял, что любовь может сжигать. Что моя многоочаговая саркома - будь она не ладна - это лишь приятное поглаживание по сравнению с внутренним криком моей матери. Когда видишь ее, родную и любимую, понимаешь, что не можешь справиться, все внутри сжимается, болит так, будто кинули в костер. В костер ее любви. Я все понимаю и уже смирился, что исход не за горами. Но как же она, моя мама? Как хочется с ней поговорить. Но что я могу? Одни лишь глаза подчиняются моей воле, все остальное приросло к паутине.
Молю, родная моя, отпусти…отпусти меня в мое лето.
|
|
|
